Почему он никогда не хотел написать об этом? Почему никогда не изучал родителей Аниты и Оделис Сото? Прайс еще не знает, как именно, но ему кажется, что эта поездка может многое изменить. По крайней мере, у него уже есть материал для новой книги. Хотя о книге он сейчас думает меньше всего. Лишь убеждает себя, что думает. В действительности история завладела им, очаровала его, как это случилось с Ланой Уилман.
– Я ищу вашу дочь, – говорит Прайс матери Аниты Сото на испанском. Пара жирных, назойливых мух прицепилась к нему, летает вокруг головы. Мать Аниты Сото хмурится, смотрит на Прайса как-то по-новому. – Могу я поговорить с Анитой? – спрашивает Прайс. Женщина молчит. – Это очень важно для меня. – Прайс достает бумажник. – Это может быть важным для вас.
– Зачем она вам? – спрашивает мать Аниты. Она не смотрит Прайсу в глаза – она смотрит на деньги в его бумажнике. – Я писатель, – говорит Прайс. Когда-то давно он хорошо говорил на испанском. Когда-то давно он встречался с девушкой, которая не говорила на английском. В бытность работы журналистом он часто бывал в мексиканских кварталах Лос-Анджелеса. Но за последние десять лет он не произнес на чужом языке ни одного слова, и сейчас ему кажется, что шестеренки в его голове вот-вот заскрипят от разговора на чужом языке.
– Вы американец? – спрашивает мать Аниты Сото. На ее губах презрение, но взгляд прикован к бумажнику. – Должно быть, за свои книги вы получаете много денег.
– Сейчас мне нужна лишь ваша дочь. – Прайс достает двадцатки. Одну, вторую, третью.
– Вы хотите написать о ней книгу?
– Возможно.
– Почему?
– Десять лет назад она жила в Мичигане… – Прайс смолкает, потому что женщина начинает браниться. Прайс не особенно понимает смысл этих ругательств, лишь монотонно продолжает доставать из бумажника двадцатки, пока мать Аниты не смолкает.
– От вас, американцев, одни неприятности, – ворчит женщина, смотрит на деньги в руке Прайса и говорит, что ее дочь больна. – Ее лечил похожий на вас американец.
– Я писатель, а не врач, – напоминает Прайс.
– Анита очень плохо себя чувствует.
– Чем она больна?
– Я не знаю.
– Вы же ее мать.
– Спросите об этом доктора Ханта. – Женщина объясняет, как найти в этом городе больницу.
– Ваша дочь сейчас там? – спрашивает Прайс. Женщина молчит, смотрит на его бумажник. Он передает ей деньги. Женщина не берет их. – Я писатель, а не миллионер, – говорит Прайс. Брань, бормотание на испанском.
Мать Аниты забирает деньги, идет назад в дом. Платье на ней старое, грязное, слепящее глаза цветастой аляповатостью. На смуглых худых ногах мокасины. Они давят куриный помет. Женщина не замечает этого. Прайс закуривает, отмахивается от назойливых мух.
Теперь сесть в машину, найти госпиталь в центре города. Дорога от окраин петляет, череда поворотов, все дома похожи друг на друга. Навигация в машине не работает, лишь показывает Прайса красной точкой, передвигающейся где-то в сером пространстве. Люди, возле которых он останавливается, неприветливы. Спасают лишь дети, которые смеются над чужаком, но показывают дорогу. Указательных знаков нет. Трижды Прайс проезжает мимо больницы, прежде чем понимает, что это неприметное здание и есть то, что он ищет.
Доктор Энтони Хант. Он встречает Прайса в своем кабинете, смотрит пару секунд как-то подозрительно, затем улыбается.
– Турист? – спрашивает он.
– Писатель. – Прайс видит за окном внутренний двор госпиталя. Выбоины в асфальте, неуклюжая служебная постройка – не то гараж, не то склад, несколько автомобилей персонала, старая машина неотложки.
– Я не знал, что она жила в Мичигане, – говорит доктор Хант, после того как Прайс спешно пересказывает ему историю Аниты Сото. Волосы доктора седые, тело полное. На вид ему лет шестьдесят. За четверть часа общения он почти десять раз говорит, что относится к Аните как к дочери.
– Как вы оказались здесь? – спрашивает Прайс.
– Хотите написать об этом в своей книге?
– Если это не связано с Анитой Сото или с «Голубым горизонтом», то нет, – говорит Прайс, хотя в действительности он уже и сам не особенно понимает, о чем хочет писать и хочет ли вообще писать хоть что-то. Доктор Хант улыбается. Он не курит сам, но не возражает, если будет курить Прайс.
– Сначала я думал, что природа жалоб Аниты психосоматическая, – говорит доктор Хант. – Она жаловалась на постоянный зуд. Жаловалась на боли в животе. Затем я решил, что у нее какая-то странная форма венерического заболевания… – он мнется, извиняется, говорит, что оборудования в больнице недостаточно для более тщательных анализов, а позволить себе поехать в большой город Анита Сото не может. – Если честно, то я уже нарушаю правила тем, что держу ее в отдельной палате. К нам приходит много людей. И многие из моих коллег уже говорят о том, что нужно отправить Аниту назад к родителям.
– Ей становится хуже?
– Она умирает, мистер Прайс. – Доктор Хант поднимается на ноги. Какое-то время он что-то бормочет о симптомах, о других больных, затем ведет Прайса в палату Аниты Сото.
Девушка лежит на кровати. Окно открыто. Пахнет пылью. Кожа Аниты Сото сморщенная, потрескавшаяся, словно она много недель бродила в пустыне. Воспаленные глаза слезятся.
– Могу я побыть с ней наедине? – спрашивает Прайс доктора Ханта.
Дверь закрывается. Анита Сото молчит, лишь смотрит на Прайса воспаленными глазами. Губы у нее бледные, растрескавшиеся, как и вся кожа.
– Тебе больно? – спрашивает ее Прайс, не зная, с чего начать. Анита кивает. – А обезболивающие? Доктор Хант дает их тебе?
– Они не помогают. Те, что он может давать мне. Другие слишком дороги, чтобы я могла платить за них. Да их здесь и нет.
– Понятно. – Прайс заставляет себя подойти ближе. Он не знает, о чем спрашивать эту умирающую девушку, не знает, о чем говорить с ней. Если только… Прайс достает из кармана черный камень с выгравированным лицом Аниты Сото. – Ты знаешь, что это?
– Камень?
– Здесь твое лицо, – Прайс протягивает камень Аните Сото. Кожа на ее руках потрескавшаяся, но не кровоточит, словно кровоточить уже нечем. Ногти отслаиваются от плоти. Держать камень ей трудно, Прайс видит эти страдания на ее измученном лице.
– Да, когда-то я, возможно, и была такой, – говорит Анита, пытается улыбнуться.
– Мне дал это один индеец. Старик. – Прайс всматривается в темные, усталые глаза Аниты Сото. – Это было в Мичигане. На пляже отеля «Голубой горизонт», где тебя нашли десять лет назад. – Прайс видит, как вздрагивает Анита Сото, и невольно вздрагивает вместе с ней. В усталых глазах девушки появляется страх. – Индеец считает, что в озере Гурон поселилось зло. А что думаешь ты? – спрашивает Прайс.
– Я не знаю.
– Но ты умираешь.
– Думаете, в этом виновато озеро?
– Ты скажи.
– Я не знаю. – Анита смотрит на черный камень, который дал ей Прайс. – Может быть, озеро действительно как-то повлияло на меня. Какое-то зло из этого озера.
– Твоя болезнь. Когда она началась?
– Я долго не обращала на нее внимания. – Анита Сото сжимает в ладони черный камень. Прайс видит, как лопается сухая кожа на костяшках ее пальцев. – Почему мне хочется вернуться к этому озеру? Почему этот камень для меня дороже, чем мать и отец, которые уже устали от моей болезни?
– Я не знаю.
– Может, индеец прав? Может быть, это озеро что-то сделало со мной? Тогда, в ту ночь?
– Ты не помнишь, что с тобой происходило в ту ночь?
– После того, как убежала на пляж, – нет.
– Но в показаниях полиции ты сказала, что закрылась в душевой кабинке и заснула.
– Я соврала. Я помню только, как бегу на пляж. Потом – как полицейский открывает кабинку и помогает мне выбраться.
– Со мной тоже происходили странные вещи возле этого озера.
– Вы тоже умираете?
– Нет. Я видел вещи, которых не было на самом деле. Озеро едва не забрало меня.
– Но вы все еще живы.
– Меня спас индеец.
– Может быть, он сможет спасти и меня? – в усталых глазах Аниты появляется надежда. – Может быть, он именно поэтому дал вам этот черный камень?
– Ты хочешь вернуться в Оскоду?
– Я хочу вернуться в отель, где все началось.
* * *Доктор Энтони Хант подготовил документы, на случай, если их остановят в дороге.
– Не знаю, как возвращение в тот отель поможет Аните, но если это даст ей возможность отвлечься, то я не стану возражать, – сказал Хант.
Когда он прощался с Анитой Сото, то Прайс мог поклясться, что доктор прощается с ней навсегда.
– Сколько ей осталось? – спросил он Ханта, когда они остались наедине.
– Неделя, может быть, месяц. А может, пара дней… Сам не знаю, как она продолжает цепляться за эту жизнь. – Доктор Хант передал Прайсу написанную от руки записку. – Здесь адрес и имя моего друга. Он живет недалеко от границы. Найдите его, как только покинете Мексику. Он поможет достать морфин для Аниты.
Прайс попрощался и вышел на улицу. Полуденное солнце слепило глаза. Анита сжалась на заднем сиденье его машины. Глаза ее были закрыты. Она тихо стонала.
– Тебе плохо? – спросил Прайс.
– Просто не нужно так много ходить.
– Дорога до Оскоды неблизкая. Если ты сомневаешься…
– Я не сомневаюсь. – Она тронула его за плечо. Ее рука напомнила Прайсу руку ожившего трупа, которых так часто показывают в фильмах.
– Не возражаешь, если я закурю? – спросил он.
– Нет. Я все равно уже ничего не чувствую.
Прайс включил зажигание. Госпиталь остался далеко позади. Доктор Хант вышел проводить их. Прайс видел его в зеркалах заднего вида, сказал об этом Аните, но она то ли не услышала, то ли была слишком сильно сосредоточена на том, чтобы подавить боль. Покидая город, Прайс еще несколько раз заблудился. Выбравшись на трассу, он не рискнул прибавить скорость, опасаясь, что от этого Аните станет хуже. Несколько раз он пытался заговорить с ней, отвлечь ее от страданий. Она отвечала сухо, отрывисто, спешно. Дыхание ее было неровным. Никогда прежде Прайс не видел, как умирают люди, но сейчас ему казалось, что Анита умирает. Он начал подумывать о том, чтобы развернуться и отвезти ее назад к доктору Ханту.
– Не смей! – закричала Анита, когда поняла, что он задумал. Прайс обернулся, долго смотрел ей в глаза. – Не смей, – уже совсем тихо попросила Анита. Прайс кивнул.
Он пересек границу вечером. Ближе к ночи ему удалось найти друга доктора Ханта, который помог достать для Аниты морфин. К удивлению Прайса, другом доктора оказалась женщина, и она долго расспрашивала его о жизни Ханта.
– Я был знаком с ним чуть больше часа, – сказал Прайс.
– А девушка? – уцепилась за Аниту бывшая коллега доктора Ханта, Бриджит Алмейда. – Он ведь лечил ее. Она должна знать его, его жизнь. У него есть семья?
– Девушка умирает, – отрезал Прайс.
Когда он вернулся в машину, Анита спала. Он разбудил ее и сказал, что достал морфин. Она попросила его сделать ей укол. Прайс долго не мог найти вену, сдался, позвал бывшую подругу доктора Ханта. Женщина увидела Аниту и с трудом сдержалась, чтобы не ахнуть. Морфин заглушил боль. Анита заснула.
– Мне кажется, что в дороге ей становится только хуже, – признался Прайс. Бриджит предложила остаться у нее на ночь. – Я бы не хотел тревожить Аниту. Ей сложно передвигаться.
– Тогда пусть она остается в машине, а вы переночуете у меня. Друг доктора Ханта – мой друг.
– Да говорю вам, мы с ним не друзья.
– Но помогаете его пациенту.
– Скорее себе. – Прайс поморщился и начал рассказывать о том, кто он и почему везет Аниту Сото в Мичиган.
– Так вы говорите, вас послал за ней старый индеец? – спросила Бриджит Алмейда. Прайс так и не понял, относится она к его истории с пониманием или же думает о том, чтобы вызвать полицию.
– Не то чтобы индеец послал меня за Анитой Сото, – замялся Прайс. – Просто… Понимаете, он дал мне камень, на котором было выгравировано ее лицо. А когда я приехал в госпиталь, где она была, доктор Хант сказал, что не может ей помочь. Она все равно умрет. А сама Анита… В общем, она решила, что индеец прав и таящееся в озере зло причинило ей вред… – Прайс закрыл глаза и выругался. – Пожалуйста, не отправляйте меня сразу в сумасшедший дом.
– Я и не собираюсь.
– Правда?
– В этом мире происходит много странных вещей. И если мы во что-то не верим или чего-то не знаем, это не означает, что этого не может быть. К тому же я доверяю доктору Ханту. Он никогда не навредит пациенту. – Бриджит Алмейда примирительно улыбнулась. – Кроме того ваша теория о психотропных веществах в озере может оказаться правдой. И эта девочка в вашей машине могла получить слишком большую дозу. Кажется, вы говорили, что когда-то давно на берегу озера находили радиоактивные камни?
– У меня есть один из них, – оживился Прайс. – Тот самый, который подсунул мне индеец, с гравировкой Аниты. – Он сунул руку в карман, замер. Камень превратился в крохотную статуэтку. Прайс достал его. Вся статуэтка была черной. В идеальных линиях можно было легко узнать Аниту Сото. По крайней мере, лицо Аниты Сото.
– Могу я посмотреть? – попросила Бриджит Алмейда. Прайс неуверенно передал ей статуэтку. Черный камень коснулся женской ладони, сверкнул и снова изменил форму, превратившись просто в камень.
– Нечто подобное проделывал похожий на Клинта Иствуда старик в отеле, – сказал Прайс. Бриджит Алмейда долго изучала камень, затем сказала, что у нее есть знакомый геолог, который мог бы проверить этот камень, изучить его. – Не думаю, что это хорошая идея, – сказал Прайс. – Не поймите меня неправильно, но со всеми людьми, кто так или иначе соприкасается с этой историей, происходит нечто плохое. Не нужно. Не хочу, чтобы пострадал кто-то еще.
– Но ведь это просто камень.
– Мы не знаем, что это. Никто не знает.
* * *Прайс переночевал в доме Бриджит Алмейда, позволив уговорить себя обещанием хорошего кофе и плотного ужина. Утром он позавтракал вместе с хозяйкой, завернувшей пару бутербродов для Аниты Сото. Она проводила Прайса до его машины и сделала Аните еще один укол морфина, который лишь немного притупил боль.
– Сомневаюсь, что ей хватит сил, чтобы пережить эту поездку, – очень тихо сказала Прайсу Бриджит Алмейда.
– Я обещал ей. – Прайс сел в машину, включил зажигание.
Он ехал, стараясь не слушать стоны Аниты Сото, которые становились все громче и громче. Сначала она просто тихо вздыхала, затем охала, в конце начала кричать.
– Думаю, тебе придется сделать мне еще укол, – сказала она.
Прайс свернул к обочине. Руки у него дрожали. Игла проткнула пепельную, похожую на бумагу кожу. Вен не было видно. Даже когда под иглой лопнула кожа, обнажив плоть, Прайс не увидел вен. Не было и крови. Только серая, монолитная масса, которая скрывалась под кожей.
– Что там? – спросила Анита Сото, увидев страх на его лице. Прайс покачал головой. Казалось, что девушка уже не чувствует боли. По крайней мере, внешней боли. Боль была где-то внутри. – Ты сделал мне укол? – спросила она.
– Да, – соврал Прайс.
Он сел за руль и поехал дальше. Руки тряслись так сильно, что он едва мог вести машину. Его ложь о сделанном уколе помогла на какое-то время, затем Анита снова начала стонать. Она была в сознании и пыталась сдерживать короткие, пронзительные крики боли, которые резали сознание Прайса, словно нож. Он знал, что девушка может умереть в любую минуту. Эта поездка убивала ее… Вернее, не поездка. Ее убивало что-то страшное. Что-то нечеловеческое, потому что то, во что она превращалась, не было человеком. Кожа на ее лице высохла, превратилась в пергамент. Она осыпалась с ее лица, обнажив серую, мягкую массу, ничуть не напоминавшая живую плоть. Нечто подобное происходило и с ее органами. Прайс не сомневался в этом. Он слушал стоны и крики, ожидая лишь одного – когда закончатся эти страдания, когда настанет тишина.
Его нервы сдали в Оклахоме. Покинув шоссе сорок четыре, он заехал в небольшой городок под названием Бристоу, остановившись в первой попавшейся на глаза пиццерии. Он закрыл машину, оставив Аниту одну, и пробыл в пиццерии до закрытия, надеясь, что когда вернется, Анита будет мертва. Но она еще дышала. Слабо, едва заметно, но дышала. Прайс долго смотрел на нее, затем заставил себя сесть за руль, включил зажигание…
Анита умерла ночью. Прайс не знал, когда именно, – он заметил это лишь утром. Девушка на заднем сиденье казалась высохшей древней мумией, завернутой в лохмотья. Он остановился. Улицы города Талса, который он проезжал, пересекая Оклахому, были оживлены. Люди бежали куда-то, по дорогам мчались машины. Прайс спросил у прохожего, где находится ближайшая больница. Его отправили в Медицинский центр имени Святого Джона. Прайс никуда не торопился. Он словно онемел. Даже когда санитары стали доставать из его машины останки Аниты Сото и это пергаментное тело рассыпалось, словно сгоревшая бумага, Прайс ничего не почувствовал. Просто стоял и смотрел. Ветер подхватил оставшийся от тела пепел, швырнул куда-то в небо.
– Это что, черт возьми, шутка? – раздраженно и в то же время испуганно спросил санитар. Прайс пожал плечами, отвернулся и закурил сигарету.
* * *Следующие два дня Прайс провел в полицейском участке. Сначала его спрашивали, зачем он убил Аниту Сото, затем, проведя анализ найденных в его машине останков и определив, что они не принадлежат человеку, стали спрашивать, куда он дел тело девушки. Прайс молчал. Лишь сделал пару звонков и вызвал в Оклахому своего адвоката Берта Ричардса. Все остальное его не касалось. Даже найденный в его машине морфин, который ему дала Бриджит Алмейда.
– Мы с вами еще не закончили, – пообещал Прайсу детектив, проводивший допрос.
– Я никуда не спешу, – сказал Прайс.
Он не запомнил камеру, где его держали, не запомнил лица людей, с которыми пересекался. Лишь иногда ему казалось, что он еще слышит стоны и крики Аниты Сото. Стоны девушки, превратившейся в пыль.