Юрий Морозов Если бы я не был русским
От составителя
Многогранность личности и необыкновенная сила таланта Юрия Морозова, уникального музыканта, автора более шестидесяти аудиоальбомов, проявлялась во всём: в неординарности его жизненного пути, в литературе, звукорежиссуре, мастером которой он был, в его способности видеть суть самых разнообразных явлений и процессов в обществе, в знании современной техники, в лёгкости, с которой он её осваивал, даже в областях, далёких от его профессии.
Литературой Ю. Морозов занимался постоянно и серьёзно с начала 70-х годов. Писал стихи, поэмы, рассказы, повести. Расцвет его и музыкального, и литературного таланта пришёлся как раз на ту российскую эпоху, когда таланта и труда было недостаточно для того, чтобы «выбиться в люди». Тогда требовалась особая гибкость натуры и даже способность прогнуться в нужный момент в нужном месте. А вот этого Юрий никогда не делал. Он не заводил связей и специальных знакомств, не обивал высоких порогов. И сами его произведения шли во многом «перпендикулярно эпохе». Организации, союзы, группы — всё это было чуждо личности Юрия Морозова. Его взгляды, его действия и даже способ жизни не совпадали с массовой культурой в Советском Союзе, а потом и в России. В результате он всегда был за бортом корабля, на котором плыли признанные советские авторы, а потом и многие его коллеги музыканты.
При жизни автора был издан роман «Подземный блюз» (1994 г.), сборник стихов «Без правил» (в книжке «Александрийские дни» 2003 г.), «Плавание Магдалины» и «А потом задул ветер» (в сборнике «Светильник» 1990 г.). В 1992 г. в журнале «Континент» писатель-диссидент Владимир Максимов опубликовал повесть, а точнее рок-драму Юрия Морозова «Парашютисты».
Юрий всегда много работал над языком, стремился к совершенству и оригинальности выражения мыслей, построения композиции. Он внимательно изучал мировую и российскую историю, читал невероятно много и постоянно. Его любимыми авторами были Александр Солженицын и Владимир Набоков.
После 2006 года нами опубликованы последние романы Юрия Морозова, которые он сам хотел напечатать прежде всего. Эту его волю мы и выполнили, выпустив в свет «Голубой мессершмитт» и «Догоняющий ночь» (в книге «Догоняющий ночь» 2007 г.).
В новой книге «Если бы я не был русским», предлагаемой читателю, собраны произведения, написанные в конце 80-х — начале 90-х гг. Помимо романа «Если бы я не был русским», в неё вошли повести «Зона возврата», «Налево от вечности» и «Парашютисты». Предлагаем краткий обзор этих вещей, как они видятся нам. У читателя может сложиться иное мнение и идеи по этому поводу.
Если следовать современным тенденциям и попытаться определить жанр произведения «Налево от вечности», то можно было бы назвать его «гротескным триллером». При попытке определить время действия событий, ориентируясь на столетний возраст одного из героев, Иосифа Джугашвили, получаются 80-90-е гг. XX века, то есть период «перестройки». Своеобразная «перестройка» происходит и на сцене «мини-романа». Это и годы бытия самого автора, угодившего в эту расщелину времени.
В «Налево от вечности» мы впервые сталкиваемся с Морозовским понятием «анти»: «антигерой», «антилюбовь», но не «антимиры». Антигерои укрепятся в своём существовании в последнем романе Юрия «Догоняющий ночь».
Мир «Налево от вечности» искусно и ярко преломлён фантазией автора. Это явный гротеск, полюбившийся, может быть, с этих пор Морозову.
Пусть герои имеют реальные имена, но, вступая по воле автора «в жизнь», они становятся героями наоборот.
Александр Исаевич С, вместо того чтобы попасть в ГУЛАГ за неосторожное письмо другу-фронтовику с высказыванием о Сталине как о неважном стратеге, был вызван в Кремль и возведён в чин генерала НКВД. Он участвует в «великих событиях тех дней», когда Донбасс, Кузбасс, Днепрогэс, БАМ и всё пр., «превышающее высоту в 2 м», сносится на новом историческом этапе. «Ударники труда за день разбирали стены 20-метровой высоты, а бывшие шахтёры засыпали шахты со скоростью, в 1000 раз превышающей скорость их прокладки». И вот уже единственным нетронутым местом остался только центр Москвы. Идёт строительство Великой Российской Стены, «пыль над территорией СССР стояла месяцами». Хрущёв руководит возведением 1500-метровой статуи вождя народов на Уральской гряде имени XX съезда КПСС. Сталину минуло сто лет. Его омолаживают «вытяжками из мозгов еврейских девочек, ежедневно вкладываемых ему в мозжечок». Концепция вождя-чудовища, вождя-вампира и мира вокруг него доводится автором до полного абсурда. Побочным продуктом лечения вождя и всей верхушки власти является невероятная эрекция, «которую не может сдержать даже железная воля» Джугашвили и т. п.
Тем временем трудовой люд, который питается исключительно консервами из морских водорослей и работает по 14 часов в сутки, вынуждают спать только на спине, выложив руки поверх одеяла. Лишённый даже примитивных сексуальных эмоций, он трансформирует свои репродуктивные силы сначала в левитацию, внезапно уносясь и исчезая в небе. «Летунов» сбивают пулемётными очередями, зенитными и ракетными снарядами, но стало не хватать боеприпасов. И вот учёный-мутант создал «ловчие сети», подключённые к высокочастотным генераторам, раскинувшиеся над любыми мало-мальски населёнными территориями. Устанавливал сети Александр Исаевич. Левитации прекратились, но тогда люди стали проваливаться под землю. Не дремал в своих изобретениях и Т. Лысенко, изобретя гибрид человека и растения. Возник своеобразный кентавр, произраставший прямо у станка. А когда он умирал, то прекрасно использовался для производства досок.
В мир человеческих ассоциаций нас вводит лишь любовь молодой пары, Глеба и Лори. Глеб при разборе виллы одного партийного босса обнаружил тайник и подземный ход, куда он и убегает со своей возлюбленной, попадая в ореховую рощу на берегу чистого, но мёртвого озера.
Тем временем фабрики и заводы давно ушли в прошлое. Действуют лишь мини-фабрики на 3–5 человек по изготовлению одежды из крысиных шкурок (остальные животные вывелись уже много лет назад) да фабрики производства консервов из водорослей. «Зачем учить кого-то на врачей, инженеров и т. п., если НКВД выкрадет их, где надо»…
Вертолёты выслеживают влюблённую пару и возвращают их в руки властей. Александру Исаевичу поручают разобраться с беглецами. Глеб открывает ему тайну «летунов» и «шахтёров», подобно которым он со своей возлюбленной вскоре ускользает из лап охранников. А сам А. Исаевич начинает мыслить свободно: «Где-то есть разумная, трезвая, красивая жизнь, а здесь, налево от истин, любви и верности, что делает он, сознающий всё это. Домой и побыстрее»…
Постепенно обнажается одна из главных идей автора — рабство сидит внутри нас. И только мы можем себя освободить от него, в чём бы оно не состояло. Государство строило Днепрогэсы, а потом разрушало их и всё «до основания». Что может быть бессмысленнее в цепи событий — строительства, разрушения, нового строительства…
Фантазия автора открывает удивительную картину, за всеми абсурдами которой вырисовывается вполне реальный мир, высвобождая светлые мыслящие пласты психики читателя, невольно заставляя задуматься о сути своей собственной жизни, о способе своего бытия.
Роман «Если бы я не был русским» создан Юрием Морозовым во второй половине 80-х годов XX века. Коррективы внесены автором в 2005 году. Хотя привязка к эпохе «перестройки» и отчасти и «брежневскому» периоду носит только признаки «системы отсчёта», включающей в себя, как известно, время и систему координат, где и происходит «нечто», на самом деле мысли, идеи, переживания Юрия всегда вне времени, вне эпох. Читатель, бегущий не по поверхности сюжета и зигзагам резких выпадов автора, в конце концов сам понимает это, оставшись один на один в заключительных сценах с главным героем, Серафимом Бредовским, приковавшим себя цепью на скале среди горной страны. И почему бы ему не жить как все, и что ему было надо?
Повествование, часто принимающее жёсткие, даже детективно-пародийные формы, отличается стилистической выдержанностью, написано прекрасным, образно точным художественным языком. Автор называет себя «манипулятором», призывая читателя к размышлению и убеждая, что ситуация в этом пласте времени и с этим героем складывается так, и ничего с этим не поделаешь.
Гротеск и сарказм в этом романе Юрия Морозова достигают своей наивысшей точки. Абсурд человеческих судеб укладывается автором в совдеповско-перестроечную систему координат. Главный герой, судьбой которого манипулирует автор, последовательно и логично выбывает из человеческого общества, потому что «на Земле конца XX века, на одной шестой части Серафим был явно лишним человеком».
Краски создаваемого полотна густы и плотны, сатира достаточно зла… Но ведь многое из всего нарисованного продолжает существовать ныне, хотя видится нами в навязанных средствами массовой информации более светлых тонах. В первом варианте эпилога Юрий Морозов делает интересные, угадавшие будущее выводы: «Литература перестала быть искусством и превратилась в разнообразный инструмент… Если бы я не был русским, да Серафим оказался не столь ярко выраженным славянином, да господам народным манипуляторам быть бы чуть-чуть поевреистей, что ли, книга наша получилась бы не столь бредовой, и глядишь, продавалась бы не хуже прочих…», но тогда «ушёл бы Серафим из моей памяти в другое измерение, а так не уходит. Мы ведь с ним привыкли друг к другу, я к нему — мученику, он ко мне — мучителю». Серафим — мученик, а окружает его вечный бред. Помимо мучений обычными человеческими страстями, душа его отторгает и ту долю признания его таланта, которую приняло «то» общество. И порою читателю, может быть, непонятны эти муки Серафима: «Когда я в очередной, бессчётный раз пью кофе, омерзительный напиток, освящённый пятью поколениями неврастеников, я в бессчётный раз ощущаю бессмыслие своего существования». «Может быть, я выживу. Другое дело — для чего?» «Жизнь — это болезнь, которая, к счастью, легко излечима». Есть доля шопенгауэровского пессимизма, но лишь доля, потому что большая часть ситуаций и образов комичны.
Чего только стоят «Сарказмы» и рассказ «Володька-глухой» (произведения Серафима Бредовского). По стилистике они в чём-то напоминают Хармса, отличаясь мастерством зарисовок, остроумием, удивляя и заставляя по-новому посмотреть на привычные вещи.
«Я ловлю обрывки инопланетных разговоров прохожих…» «…они сами настигают мои израненные земным многомиллиардным пережёвыванием одного и того же уши: квартира, мясо, рубли, развод, аборт, пенсия».
Встречи с женщинами, к красоте которых так чуток поначалу Серафим, начинаются романтически (загорающая на солнышке с обнажённой грудью лыжница Аделаида-Юлия на лесной поляне, нежная возлюбленная Лина), но постепенно переходят в фарс и даже полное безобразие. Лина имеет свойство напиваться, живёт с нелюбимым мужем, сочетающим в себе весь букет неприглядных человеческих качеств. У Лины Серафим неожиданно вступает в драку с её любовником, падает с лестницы, угодив головой в мусорное ведро.
«Все или, по крайней мере, многие хотят добра, а делают, в конечном счёте, недоброе». Серафим сознаётся, что в нём издавна жило чувство превосходства над людьми, «и чувство это было неприятно ему тоже сыздавна», были противны и «карманные наполеоны».
В будущем важное лицо в обществе, глава «Русского союза», а в начале повествования муж Лины, любовницы Серафима Бредовского, хитрый Жорка Аверьянов, уверенно и без сомнений лавирует в мутной воде своего времени. Приехав из Закавказья, где он увлекался боксом и для приобретения невероятной силы был приучен тренером есть сырое мясо с сахаром, в Ленинграде он стал ненавистником «чурок» и «жидов», вообще приобретя многие черты фашиствующего мэна. Однако Жорка «умён» задним умом и зря свою голову под удар не подставит, да и по чужой — пусть бьют другие.
Возлюбленная Серафима, Лина, предпочла «самообман законного брака самообману любви», оставшись с Аверьяновым.
Нечастые авторские ремарки, как бы со стороны, на события и главного героя обнаруживают, прежде всего, космополитизм, пацифизм, вневременное мышление и христианский настрой, которые участвуют в «манипулировании» персонажами, их движении в канве романа.
Вот появляется картина начала «перестройки». Многие нынче совсем забыли её. Очереди, первые платные туалеты, «бесплатное хамство и вечная грязь, разруха, неустроенность». В первом рассказе Серафима «Лабиринт» — фантастическая очередь, движущаяся через его узкий, витой коридор, «гипертрофированное ощущение абсурдности общественного устройства».
Время убыстряет свой ход, идеологии перекраиваются, писатели и писательницы, родившиеся во множестве, кидаются на «модные темы». Редактор журнала М., покровительствующая и пытающаяся «научить правильно жить» Серафима, типичная «проститутка» от литературы, в новую «эпоху» уже редактор журнала «Секс и национальное самосознание».
Серафим, как гвоздь, который Бог вогнал в крышу этого дурдома: «Над Россией поставлен опыт: как долго можно гадить себе в штаны и не чувствовать от этого никакого урону? Кто поставил над нами этот опыт? — американцы, или другие цивилизации, или мы сами — не имеет значения». В «Главе для Р. Брэдбери» вполне чувствуется апокалипсис по-российски. И «не мы будем отгораживаться железным занавесом», а отнас, может быть, это будет «энергетический» занавес. А пока граждане бегут на Запад любыми способами. Знакомая Серафима, «лыжница», оказывается буфетчицей на судне, плавающем за границу (и занять этот «пост» ей стоило большого труда). И «даже в области балета» мы уже не можем быть «впереди планеты всей». Таланты бегут в Америку, как и их поклонники и поклонницы и т. д.
Но главный апокалипсис — в душах, он и в том, как полагает автор, что слово «нравственность», скорее всего, будет забыто в следующую «эпоху».
В главе «Полнолуние» автор затронул почти все проблемы 80-х. Вот сбежавший от неуёмного храпа хозяина квартиры, где обитает Серафим, он бредёт по ночному кладбищу. Кстати, здесь впервые в литературных опусах Юрия Морозова появляется подобие некоего «призрака» без лица в бесформенной одежде, который является знаком «мира иного». Какого? Это будет загадкой вплоть до романа «Догоняющий ночь». А пока Серафим бредёт по кладбищу, где повсюду блики, лунные тени, ангелы с отломанными крыльями… и разверзается бездна. Вполне реальная «целина», вспаханная бульдозерами. Здесь скоро пройдёт магистраль, помчатся авто по костям. Автор замечает: «Мы и так уж проехали бульдозерами по своему историческому прошлому, по культуре, науке и пр. Одной дорогой, одним ангелом больше или меньше, что это сейчас изменит?» «В королевстве тотального вранья почти невозможно докопаться до правды, и от этого меня охватывали приступы некрасивого, не интеллигентного бешенства».
Но вот веет «сквозняк демократии», подрастают, как грибы на поляне, партии, в том числе и «Русский союз», куда органично вливается Жорка Аверьянов. Другие ещё по-старому сидят в «кочегарках». Именно там зародилось явление, названное позднее «Вторая культура». Дворники, работники котельных ещё в 70-е частенько были стопроцентными интеллектуалами, поэтами, буддистами, позднее и рок-музыкантами… Вот и Серафим попал в «кочегары». На огонёк, поговорить до утра, кто только не заходил — русофилы, русофобы, христиане, кришнаиты… Заходил и один бывший «афганец», поразивший «котельное общество» своей откровенной и ужасной песней об ужасных делах. Спев её, он «забивал косяк» и «молча уходил куда-нибудь в ночь». Но, как я уже отметила, всё менялось тогда так быстро. И в отличие от Серафима, рокеры долго голов не ломали над вопросами купли-продажи. И ещё не остыли струны от обличительных песен про «мальчиков-мажоров», как они уже сами засели на телемостах, за круглыми столами в приличных домах: «Рокеры вышли из подвалов, на них пошёл спрос, и какие там, к чёрту, идеалы, когда за один концерт по пол-«штуки» отстёгивали»…
«Никто, и сами рокеры, не заметили, как из авангарда прогресса довольно быстро превратились в развлекательное шоу, доступное даже домохозяйкам». И вот постепенно вырисовывается «герой нашего времени»:
«Герой нашего времени — монстр. У него нет ни тяги, ни потенции к положительному герою и нет способностей или смелости хотя бы притвориться им и осмелиться надеть на себя его светлые одежды».
В беседах о роке Серафим отмечает, что «этимологическое сочетание «русский рок» для меня адекватно американской балалайке»… Он подробно анализирует этот тезис. Впрочем, споры «котельного общества» заводят лишь в тупик, как и всякие споры. Очень интересны сентенции героя на разные темы. Например, о творчестве: «Он по себе знает, что творчество… это… интимное противостояние перед миром, Богом, красотой — интимное не создание, но угадывание того, что незримо реет в пространстве везде и во всём и нужно только медиумически преклонить к этому эфиру своё забубённое ухо…» «С течением времени Серафим стал замечать, что рокеры всё меньше говорили о своих, пусть смутных, идеалах, а всё больше о съёмках клипа и ТВ, о гастрольных поездках, гонорарах, авторских правах и посещении ВААП».
В целом общество во всех своих слоях двигалось в мир культа денег, славы, поиска удовольствий, куда оно успешно прибыло ныне, расплатившись душевной пустотой, «фабрикой звёзд» и прочими «достижениями»…
«А Серафим бродил один, что во все времена считалось довольно опасным занятием».