– А как же грибалка? – сказал я. – Прибыль-то немалая!
– Так я дело уже продала одному столичному олуху, – сказала Рыба. – Правда, с советом директоров не согласовала, извините. Зато продала очень удачно. Сыночек, тебе не надоело хозяйство морозить? Лайте это может не понравиться… Деньги поделим по-честному. Только забирай свою суженую с тёщей к себе – наша хибара очень уж неприглядна…
Хибара у Нолиной бабки и правда неприглядная. Зато Лайта обняла меня на пороге и заплакала.
– Дину выпустили, – сказала она. – А папа…
– Я знаю, – сказал я. – Где Князь?
– Ему разрешили взять из дома кое-какие вещи, – сказала моя суженая. – Успеете ещё наговориться… Да, папа велел тебе передать…
И взяла со стола конверт.
Там было написано:
«Дружище Чак! Ты был верным другом моему несчастному мальчику. Если всё обойдётся, поддержи его. Ему сейчас очень трудно. А у тебя всё в порядке. Как в сказке: младшему сыну досталась настоящая принцесса. Её тоже береги. Прощай. Привет Яррику-старшему. Вы очень хорошие люди. Я выполнял свой долг, сколько мог. Теперь твоя очередь.
Полковник Глен Лобату».
Слово «настоящая» было дважды подчёркнуто.
И только тут в моей тупой башке всё встало на свои места.
А разве я раньше не видел, что полковник Глен Лобату и гимназист Динуат Лобату похожи, как могут быть похожими отец и сын?
Эпилог
Ну что ещё сказать?
Прошло много лет. Все мои мечты сбылись. Я не стал ни джакнутым, ни выродком. Я работаю в шахте. Я женат на дочери последнего императора. Госпожа Алька не мать Лайты, а её кормилица. Она живёт у нас, потому что больше ей идти некуда. Мойстарик не против, а даже совсем наоборот.
Когда я начал ему врать про дядю Ори, он впервые в жизни дал мне затрещину. Но потом подумал, что от пенсии отказываться не стоит: Яррики ничего не выбрасывают.
Поль тоже немного пожил у нас. Я всем объяснял, что доктор Моорс переделал ему обезображенное лицо и слегка поправил мозги. А потом Тана окончила гимназию и вышла за него замуж. Они переехали жить в санаторий. Поселиться там никто по-прежнему не рискует. Кроме них. Дети у них пошли – как и мой, они носители волшебной крови. Надеюсь…
Верхний Бештоун сильно изменился. Население увеличилось раза в три за счёт военных и разорившихся фермеров. В городе полно гвардейцев и армейцев.
Гай Тюнрике тоже служит здесь, как и предсказывал дозер. Он у танкистов заведует ремонтной базой, чтобы танковая дивизия вторжения была всегда к этому вторжению готова. Мы с ним по-настоящему подружились, жёны наши так и остались неразлучницами… в общем, что называется, дружим семьями.
Историю про наш Акт Чести, который обернулся разоблачением нарокбанды, украли – и сняли по ней фильм. Гай даже хотел судиться со студией, но Рашку отсоветовал – сказал, что законы у нас дырявые и никакие деньги нам всё равно не светят. Зато директор кинотеатра – а это теперь ни кто иной, как Птицелов – устроил специально для нас торжественный показ с бесплатным пивом. И знаете что? Это было чертовски приятно. Хотя фильм – джакч. Ворованное, как известно, не впрок.
Тим-Гар Рашку ушёл на покой. Пить пьёт по-прежнему, но никак не помирает. Повадился на своём «барсуке» ездить в санаторий. Говорит, там ему легче. Да на здоровье. Хотя, если вдуматься, особого вреда он нам не принёс, а если копнуть глубже… Спас? Не знаю. Очень похоже на то.
Князь уезжал в столицу и вернулся Боевой Гвардии лейтенантом первого класса. Он командует башней противобаллистической защиты. Под его началом целый взвод гвардейцев, так что народу там теперь полно. Это потому что какие-то подпольные гады не оставляют попыток уничтожить систему защиты.
Дину очень изменился. Ещё бы! Он-то думал, что войдет в покорённую столицу законным владыкой со скорчером наперевес, а вышло по-другому: был всего лишь фигурой прикрытия. Свою роль он выполнил – никто не заподозрит в солекопской жене с кучей детей… Не с кучей, конечно, пока – один. Но вы меня поняли. Князь тоже крепко выпивает и не хочет вспоминать ни санаторий, ни доктора с Пауком, ни даже Поля с его ментограммами. Раньше он играл в поэта, нынче играет в солдафона. Был у меня друг, да куда-то подевался… Хотя я очень многим ему обязан. Да разве я один? Вся округа, а то и вся страна.
И джакч толку? Станешь тут злобным солдафоном.
Наша гимназия носит имя Люка Паликара.
Иногда приходят письма от Рыбы. У неё всё в порядке. Так она уверяет. Надо бы как-то съездить в столицу, навестить её, да всё какие-то дела мешают.
Да! У того олуха, которому Рыба продала грибной промысел, ничего не получилось. Не пошёл к нему озёрный гриб! «Адмирал Чапка» ржавеет у причала…
Про доктора Моорса ничего не слышно. Да и не больно-то надо. Гении – народ невыносимый.
На выходные мы всей семьёй приезжаем в санаторий к Полю и Тане. Наши дети играют вместе. Своего старшего я назвал Динуатом, так Князь даже внимания на это не обратил, весь углублённый в переживания.
А когда бывший дозер приезжает в санаторий, все дети бегут к нему. Чем уж этот старый интриган их приворожил – в толк не возьму. Да что дети! Лесные собаки ему руки лижут, вот диво!
Скорчер я достал из-под причала и перепрятал – не скажу куда. Потому что в плохих руках…
Ещё мы приносим цветы на могилу дяди Ори. Хотя на плите, которую господин советник установил, как обещал, написано совсем не его имя.
И каждый раз тоска меня берёт, когда пытаюсь прочесть причудливые чужие знаки:
PAUL GNEDYKH
and the hunter home from the hill
Книга вторая Любовь и свобода
Элу Мичеду, класс 5-й «синий»
«Как я провёл лето», сочинение
Сочинение № 1 из 12
Наш город называется Верхний Бештоун. Бештоун значит «Гнездо Орла» на горском языке, а Верхний – что раньше был ещё и Нижний. Но теперь там ничего нет, даже развалин. Когда-то тут жили горцы. Потом была война с горцами. Это было двести лет назад при Инператоре Мисре. С тех пор горцы сюда не приходят, только торговцы от них. Продают железные украшения и ножи, очень красивые. Город стоит на реке Юе. Она очень быстрая и холодная, так что купаться нам не разрешают. Купаться можно на нижних озёрах. Город стоит между гор. На горах всегда лежит снег. Ещё к городу подходят две дороги, простая и железная. Дальше они ведут в Туннель, который проходит через горы в Пандею. Сейчас Туннель закрыт железными воротами. Это чтобы пандейцы не забирались к нам. По горам проходит граница, там есть пограничная застава, на заставе служит мой папа. Он не просто пограничник, а инженер пограничник. Он делает так, чтобы границу совсем нельзя было перейти.
Мама тоже служит на заставе, она переводчик. Если ловят нарушителя горца, то она с ним разговаривает. Она говорит, что горцы совсем дикие и не признают границ. Им просто ничего нельзя объяснить. Раньше всё это называлось Горный Край и было общим, а теперь поделилось. То есть не теперь, а после войны.
Посредине города протекает река Юя. Она быстрая и холодная, потому что течёт с гор. Та часть города, что на правом берегу, называется Военным городком. А та, что на левом – Шахты. Говорят, что раньше это были разные посёлки, и штатским нельзя было проходить в Военный городок без пропуска. Но это было в далёком прошлом.
Наша гимназия носит имя Гуса Счастливого. Это полководец, который победил горцев и спас Пандею от их ношествия. Если бы не мы, пандейцев давно бы не было на свете. А теперь они наши враги. Хотя и не воюют с нами. Но всегда радуются, когда у нас что-нибудь плохое.
Наша гимназия стоит на главной улице Военного городка, улице Принца Кирну. Это не потому что мы монорхисты, а потому что принц Кирну – герой войны. Ещё есть Вторая городская гимназия, в Шахтах, у них серая форма, а у нас чёрная. Во Второй городской учатся вместе мальчики и девочки. Это нелепо. Так говорит мама. У нас девочки учатся в отдельном крыле, и их классы называются «белыми». А классы мальчиков – «синими» и «зелёными». Мы носим галстуки такого цвета. Ещё есть разные реальное училище и ремесленное училище, они носят коричневую форму.
Что случилось перед экзаменами. Старшеклассники говорят, что всегда вывешивали список вопросов. А теперь вывесили просто список тем. Как хочешь, так и учи. А что и про что будут спрашивать, не твоё дело. Поэтому мы все пошли на плац и стали моршировать. Мы моршировали четыре часа. Никто нас не заставлял, мы сами. И зря Морк Бадл на себя наговаривает, он вообще потом пришёл.
Поэтому я не считаю написать двенадцать сочинений наказанием. Это будет хорошее упражнение для меня. Я пишу почти бес ошибок, но иногда плохо выражаю свои мысли.
Поэтому я не считаю написать двенадцать сочинений наказанием. Это будет хорошее упражнение для меня. Я пишу почти бес ошибок, но иногда плохо выражаю свои мысли.
То, что вопросы завтра вывесили, я считаю мудрым распоряжением господина директора.
Планов на лето у меня ещё нет. Если кому-нибудь маме или папе дадут отпуск, мы поедем к бабушке на ферму. Я был там четыре года назад, и мне очень-очень понравилось. Бабушка выращивает лошадей и осликов, а также еду для них – овёс, тыквы, морковку и репу. Репы могут вырасти очень большие, такие, что два человека с трудом поднимают. Я думаю, меня научат ездить на лошади – не в повозке, а как Гус Счастливый, в специальном седле на спине. Мама и папа уже давно не были в отпуске. А пока я хожу на рыбалку на Юю. Уже поймал шесть синеспинок и большого горного угря. Это не правда, они не ядовитые вовсе.
Конец сочинения №1.
Глава первая
Лимон проснулся от звука шагов на кухне и приглушённых незнакомых голосов. Ему только что снилось, что он, разведчик, подползает к краю крыши, чтобы подсмотреть и подслушать, чем там внизу занимаются шпионы, и вдруг крыша стала скользкой и покатой, – поэтому он какое-то время лежал неподвижно, вцепившись обеими руками в матрац и пытаясь понять, где это он: всё ещё во сне или уже нет? Было душно и сумрачно, как перед грозой, и даже весёлое шум-дерево за окном замерло в полнейшей неподвижности и молчании.
Утро, осторожно подумал Лимон. Совсем раннее утро. Вчера договаривались с Сапогом идти на рыбалку. Да. Поэтому лёг не раздеваясь…
– …никакой информации, – сказал кто-то чуть громче, чем прежде. – Вообще никакой. Как будто ничего не было…
– А радиоперехват что нам говорит? Вражьи голоса?
– Клевещут, по обыкновению. Якобы вся армия вторжения сдалась на милость победителя…
– Похоже на правду, – медленно произнёс совсем другой голос, густой и тяжёлый. – Во всяком случае, раненых за эти месяцы в системе почти не прибавилось. У меня семьдесят коек пустые стоят – как приказали держать в готовности, так и держу…
– Тише, доктор, детей разбудите…
А вот этот голос Лимон узнал бы из тысячи! Из ста тысяч!
– Папка!
Скатившись с кровати, он вышиб дверь, одним прыжком слетел с лестницы, потом, держась за балясину, стремительно описал полукруг – и влетел на кухню, едва не врезавшись в подпирающего стойку корнета Кишу, старого своего друга (ну, и друга отца, конечно). Сам отец сидел за столом спиной ко входу и только начал оборачиваться на шум…
– Папка! Ты приехал!
Лимон уткнулся лицом в грубую саржу полевого мундира, выцветшего, просоленного, пахнущего потом, табаком и пылью. Не было на свете ничего лучше этого запаха… И тут же отпрянул, вытянулся во фрунт, бросил руку к воображаемому берету:
– Господин майор, рекрут Джедо Шанье к торжественной встрече построен! Больных нет, отставших нет!
– Вольно, – сказал отец. – Разойдись, оправиться.
– Так точно!
– Ну, хватит, хватит. С другими поздоровайся.
– Доброе утро, господа!
– Утро добрым не бывает, – традиционно откликнулся Кишу, остальные заулыбались.
Лимон знал всех собравшихся, просто некоторых немножко больше. Вот док Акратеон, военврач третьего ранга, он как-то раз вправлял Лимону вывихнутую руку и ещё один раз, наверное, привиделся в бреду, когда Лимон валялся в госпитале после наркоза. И ротмистры Тец и Кату, с которыми не раз хожено и езжено в горы на козью охоту. И майор танковых войск Гюд-Фарга, которого маленький Лимон по глупости смертельно обидел, но тот сумел забыть и простить…
– А чего вы так рано? – спросил Лимон.
– Могу задать тот же вопрос, – ухмыльнулся Кишу.
– Ну, мы с Сап… с Мичеду договорились идти на рыбалку, – сказал Лимон. – Поэтому… вот.
– Ну а у нас машина в город рано шла. Кстати, господа офицеры, может, и мы тоже – на рыбалку? Костерок, рошперы… а? Когда ещё такое выдастся?
– Может быть, и никогда, – сказал отец. – Нет, Кишу, времени нет. Сегодня надо всё обсудить и к вечеру подавать рапорт.
– Да что там обсуждать, и так всё ясно, – сказал Кишу и помрачнел.
– Ясно, конечно, но решение собрания должно быть, – сказал Гюд-Фарга. – А чтоб оно состоялось, мы должны его подготовить. Не полагаясь на здравый смысл остальных. Потому что здравый смысл может раз – и забуксовать. Все помнят?
– А что случилось? – спросил Лимон.
– Пока ничего, – сказал отец. – Иди умывайся. Потом поговорим.
Сказано было так, что Лимону ничего не оставалось делать, как тащиться в ванную, долго спускать воду из медного крана, чистить зубы, мыть с мылом лицо и шею, приглаживать непокорные торчащие волосы пластмассовой щёткой… Сначала он хотел обидеться, но потом понял, что тут не до обид и что происходит что-то нехорошее; слишком уж озабочен был отец.
В задумчивости Лимон стал подниматься к себе. И услышал характерный щелчок – маленьким камешком по стеклу. Лимон вбежал в комнату, лег животом на письменный стол, дотянулся до окна, толкнул незапертую створку. Под окном прямо в клумбе стоял Сапог, то есть Элу Мичеду, собственной персоной – в камуфляже и высоких ботинках, но почему-то без рюкзака и удочек.
– Я сейчас, – сказал Лимон.
– Не пойдём, – сказал Сапог и, как будто Лимон мог не услышать его, сделал запретительный жест: скрестил руки перед лицом. – Отмена. Отбой.
– Почему?
– Говорят, война завтра начнётся.
– Что?
– То самое. Перебежчика задержали. Может, и не завтра, но вот-вот.
– Опа… И что теперь?
– У меня схрон есть. Пересижу, пока пограничники отходят, а потом в тылу врага займусь диверсиями. Хочешь со мной?
– Конечно, хочу! Только у меня Шило на шее, ты же знаешь. И мать… Может, их эвакуируют. Тогда я – сразу. Ага?
– Как скажешь. Просто меня потом можешь и не найти.
– Схему оставь.
– Ну да. Чтобы тебя пандейцы захватили…
– Я её сожгу. Или съем.
– Я подумаю.
– А чем ты собираешься их взрывать?
– Бензиновыми бомбами. Помнишь кино «Истребители танков»?
– Помню. Хорошее кино.
– Ну ладно, я побежал. Надо ещё в схрон жратвы притащить. Вечером увидимся, я тебе на карте покажу, ты запомнишь.
– Подожди, – сказал Лимон. – У меня взрывпакеты есть. Если их гвоздями обвязать, классные гранаты получатся, не хуже настоящих.
– А много?
– Четыре штуки. Два мне, два тебе. Идёт?
– Давай!
– Вечером. Они у меня тоже припрятаны. Сейчас не достать – там отец и ещё другие.
– Понял. Ладно, тогда вечером всё и обсудим. Может, ещё добудешь?
– Не знаю, попробую.
– Ну, я побежал…
Лимон слез со стола. И понял, что в комнате не один.
Шило, в одних обвисших синих трусах, стоял в дверях, протирая глаза костяшками пальцев.
– Ты чего? – спросил Лимон.
– Я тоже с вами, – сказал Шило.
– Куда ещё?
– В диверсанты.
– Так, начинается. Тебе сколько лет?
– Ну, одиннадцать.
– А в диверсанты берут с тринадцати. Так что придётся тебе, братец мой, подрасти.
– Да? По-моему, ты врёшь. Пойду у отца спрошу.
– Что спросишь?
– Почему тебе в диверсанты можно, а мне нельзя.
– Не вздумай.
– Я же говорю, ты врёшь.
– Ну, вру. Даже не вру, а так. Всё равно тебе о матери надо будет заботиться. Ты же знаешь, кто-то должен.
– Тогда ты заботься, а я пойду в диверсанты.
– Нет уж, я первый сказал.
– А прав тот, кто сказал последний. В общем, тебе решать – или я с вами, или ты с матерью. А не решишь – спросим у отца. Как он скажет, так и будет. Правильно же?
– Ты маленький ушлёпок, – медленно сказал Лимон, понимая, что ничего сделать нельзя. – Ладно, пойдёшь с нами. Но смотри. Ты знаешь, что диверсанты делают со своими, если те не подчиняются приказу?
– Чьему?
– Командира группы.
– А кто у нас командир?
– Тебе это пока рано знать. Вот соберёмся все – тогда…
– А что диверсанты делают со своими?
Лимон молча провёл пальцем по горлу.
– И ты меня?.. – Шило повторил жест.
– Если командир прикажет – да.
– А если он мне прикажет?
– Тогда сам и будешь управляться. Дадут тебе пистолет с одним патроном…
– А у вас есть пистолеты?
– Есть, – соврал Лимон. И тут же отметил для себя: об этом надо подумать.
Война! Завтра! От этих слов по спине поползли восхитительные мурашки. Ну, проклятые пандейцы, только суньтесь!..
Он быстро перебрал в уме ближайших друзей. У Пороха была охотничья трёхзарядка, у Костыля – учебная мелкашка; а Маркиз как-то говорил, что знает в Шахтах слесаря, который делает маленькие пистолеты, похожие на зажигалки, и продаёт их не слишком дорого или даже меняет на всякую домашнюю технику. И это надо успеть прокачать за сегодняшний день…
– Ну что, рекрут, уже составил план мобилизации?
Лимон вздрогнул и обернулся: в дверях стоял отец.
– Никак нет!