Как вы понимаете, этот текст посвящен «утюгам», или фарцовщикам, как их в основном называли в народе. Веселым ребятам в голубых джинсах «Levi’s» и кроссовках «Nike Air» «на баллоне», с модными рюкзаками Jansport, набитыми произведениями гениальных кустарей Подмосковья: Палехом, Жостово и Федоскино (в основном фальшак, конечно, но попадались и натуральные изделия).
Понятно, что фарцовщики конца 80-х – начала 90-х это уже не те люди, которые назывались тем же словом в 60-е—70-е. У них нет ничего общего с такими гениями золота и валюты в особо крупных размерах, как Ян Рокотов, процесс по делу которого был буквально легендарным. Размах в основной своей массе был уже не тот, да и сроки, к слову сказать, поменьше. А уж о «вышке» для арбатской компании речь тем более не шла. Посему мы остановимся на определении «утюг», что будет яснее отражать смысл и сохранит историческую точность.
Меня всегда удивлял тот факт, что в разгар перестроечной эпохи на злобу дня вышли фильмы о всех категориях так называемой неформальной молодежи – знаменитый «Легко ли быть молодым?» о рок-фанатах, фашистах, металлистах, брейкерах и пр., «Трагедия в стиле Рок» о героиновых торчках, сага о гопниках «Меня зовут Арлекино», не говоря уже о ставшей ныне культовой, а тогда как-то обыденно воспринятой «Ассе».
А вот тема «утюжни» была позабыта. Вероятно, это объяснялось закрытостью тусовки и тем, что она по большому счету глаза не мусолила и никому не мешала, исправно отслюнявливая всем, кому причитается. Но тем не менее арбатская утюжная тусовка была явлением знаковым, кастовым и очень модным.
* * *На Арбат я попал в 1989 году, в четырнадцать лет, по протекции моего соседа Димона Емельянова, ака «Леший», который учился в моей школе и был на пару лет постарше. Это было золотым временем Арбата. Менты стали гораздо более сговорчивыми, и им пока хватало двадцатки, а в случае возникновения непреодолимых противоречий – полтишки грина для закрытия всех спорных вопросов.
Разнообразные «бригады» нас не беспокоили, и все проблемы сводились только к дракам с придурками вроде люберецко-казанских гопников. Гопники ехали в Москву одевацца. Именно в то время появилось словечко «обуть», те снять с кого-нибудь на улице нужные тебе вещи. Кризис с одеждой в совке в то время был охренительный – на улицах нормально одеты были либо мажоры – дети «выездных» советских работников, либо фарца. Это было особенно заметно в холодное время года, когда 90 % населения надевали синтетические шубы «чебурашки», шапки из мокрого зайца и сапоги-«скороходы» с вечно разъезжающимися молниями.
Тогда в Москве как раз появились «лягушки» – туристские сапоги валенком, с заливным низом типа калош, какие сейчас выпускает Columbia. Стою я, значит, в «лягушках» с зеленым заливом на автобусной остановке, рядом мужик. На дворе пятница, он, значит, освежен, стоит – шуба расстегнута, шапка на затылке, и говорит мне:
– Слы, чувак, а ты чо, на валенки не мог черные калоши надеть? Хули ты в зеленых стоишь, не в кассу смотришься.
Такие вот были понятия, хотя они и сейчас не сильно изменились.
Арбатская тусовка делилась на несколько уровней. Внизу стояли «гамщики» – молодняк, который менял у интуры (туристов) советские значки на жвачку и мелкую монету. Потом шли лоточники, которые продавали со столиков на улице той же интуре матрешки, флаги, значки, командирские часы и прочую туфту. Дальше – утюжня, которая «поднимала» в гостиницах. Высший эшелон состоял из людей, которые «тулили» фирме иконы, антиквар и покупали крупные партии валюты.
Местами основной бомбежки были гостиницы «Россия», «Интурист», «Космос», «Берлин» (ныне «Савой»), реже – «Метрополь» и «Националь», потому как там было слишком много «конторских» (сотрудников госбезопасности). По спортивным «кишкам» (вещам) шла работа на проспекте Вернадского в гостинице «Спорт». Там останавливались итальянские пловцы (итальянцев называли аларцами, от часто ими произносимого слова «аллёро»), норвежские лыжники («норжы») и югославы.
У фирмы в основном скупали вещи или меняли им мелкие партии валюты по курсу один к двум (госкурс для иностранцев был один к одному или 90 копеек за доллар, и менять у нас им было в жилу, ну а черный курс того времени был один к трем, к четырем, таким образом, выхлоп для нас был колосальный). Очень хорошо было работать с братьями из советского лагеря – южками (югославами), которые были тогда самой продвинутой из совковых стран и везли в Москву на продажу партии кроссовок, джинсов и прочей темы.
Тусовка была на редкость легендирована. То есть в наших кругах постоянно циркулировали истории о том, как кто-то где-то поднял неимоверные деньги, продав глупому американцу много шкатулок и сундучков «под Палех». Или скупил 50 пар Levi’sа у неопытного южка по 20 рублей (обычно юги минимум по 80 отдавали), а потом все сдал оптом хачам по 100. Таким образом, ситуация была похожей на книгу «Пикник на обочине» Стругацких, где каждый сталкер мечтал найти в Зоне магический «Золотой Шар», который сделает его счастливым. Каждый жил ожиданием такого шара. А точнее «шары», которая сделает его богатым и статусным персонажем в одночасье. На этом и горели…
Два моих приятеля – Рваный и Толя-Калган, вяло отутюжив субботним утром в «России», шли по Красной площади, обсуждая недавний попадос к ментам в «Космосе» одного из старших товарищей. Им навстречу шла пара иностранцев, судя по светлым волосам и курткам-пуховикам, это были скандинавские спортсмены. Поравнявшись с норжами, мои друганы бросили привычную фразу на ломаном английском:
– Нид мани фор иксчейндж?
Норжи настороженно переглянулись, и один из них на ровном английском ответил:
– Yes, sure. Could you please show us the nearest exchange office?
Обдумав минут несколько смысл услышанного, граждане утюги ответили норжам:
– Ви кен чейндж ю самсин фор вери гуд рейт. Рваный, у тебя сколько дерева с собой?
– Ну, типа, рублей двести.
– Во, заебись! Ви кен чейндж ю абаут ту хандред долларз фор зе рейт 1.5 фор ван доллар.
– O, that’s great, – закивали норжи.
И тут Рваный, который до сих пор молчал, увидев, что норжы повелись на такой хуёвый курс, бросает в порыве алчности фразу, которая, по его мнению, должна привести его и Толяна к тому самому «Золотому Шару».
– Мейби ю хэв зе клозес? Ви кен бай ит фром ю.
Норжи перекинулись парой фраз, потом один ответил:
– We got some stuff but not here. It’s in our rooms. Hotel «Intourist», you know?
– Ес, ес, – дружно закивали мои глупые друзья, услышав знакомое слово.
Дойдя до отеля, норжи поднялись наверх, оставив друзей в холле. Обмен импортными вещами договорились сделать в туалете на втором этаже, чтобы не спалиццо.
Через десять минут норжи принесли два пакета, в которых были пять белых свитеров фирмы «LACOSTE» из экипировки шведской (норжи, как выяснилось по ходу беседы, оказались шведами) сборной по конному спорту.
После недолгих торгов в рюкзаки моих удачливых товарищей перекочевали эти свитера, а норжи/шведы получили 400 рублей совденег, и все расстались, крайне довольные собой.
Недолго думая, граждане Рваный и Толян рванули в ГУМ с целью сбыта данного ширпотреба перекупщикам-жукам, рублей по 130, а если повезет, то и по 150.
Выхлоп с партии ожидался в 250–350 рублей.
В ГУМе они быстро нашли жуков, и начали неторопливо извлекать «Лакосту» из рюкзаков, объявив начальную цену в 150 рэ за вещь. При ближайшем рассмотрении «Лакоста» оказалась армянским самопалом, с кривыми внутренними швами, а горе-утюги чуть не получили реальных пиздюлей за попытку наебона честных жуликов.
Норжи-шведы впоследствии оказались авторитетными фарцовщиками старшего возраста, известными также, как Сатин и Кед. Они несли эту паленку в институт, для продажи своим сокурсникам рублей по 50, а тут им навстречу выплыли наши лошки.
Вот такая сборная по конному спорту. Шведская.
Таких историй было множество. Еще были охуенные обеды в ресторане «Прага», зависания в баре «Комоса», поездки через всю Москву на такси за трешник. Утюжное время было лихое, веселое, а главное, безбедное.
Потом пришли 90-е, и с наступлением рыночных отношений вся фарцовка оказалась никому не нужной. Потому что Москва в короткие сроки насытилась разнообразными шмотками с польско-китайских фабрик, и вопрос с обеспечением населения импортом отпал сам собой. Были еще попытки тусовать валюту, но после того как доллары стали предлагать в любой палатке, умерла и эта тема.
И последние утюги, не сумев вписаццо в новую систему, ходили, как призраки, по гостиницам, пытаясь впарить фирме иконы и прочий псевдоантиквариат. Но и эту тему у них отжали довольно быстро.
* * *Я вспоминал эти истории, когда сидел в «Жигулях» с одной зеленоглазой madame и обсуждал с ней советскую эстетику этого заведения. Фото Брежнева при входе и шлягеры «Песняров» напоминали то время, когда кроссовки «Nike» были кроссовками «Nike». Мы говорили о переменах во времени и в нас самих. Тогда я поймал себя на мысли, что, покупая джинсы, я до сих пор проверяю швы и клепки на карманах. В силу привычки, так сказать…
В 80-х был такой популярный анекдот, когда утюгу снится сон, что он в ГУМе, все полки завалены «фирмой» и народу никого. А он покупает, покупает, покупает…
Сон стал реальностью. Вот только для самих утюгов в этой реальности места уже не было…
Tycoons[3] тоже плачут
Они встретились как всегда в четверг, у ресторана «Пикадилли» на Ленинском проспекте. Вышли из автомобилей, обнялись и сели в машину к Коржавину.
Анатолий Борисович Коржавин был весьма известной фигурой в нефтяном бизнесе России, и в свои сорок с небольшим лет сумел стать одним из основных игроков на этом рынке. Его друг Сергей Сергеевич Куропаткин являлся владельцем одного крупного оператора рынка сотовой связи. Два раза в месяц, по четвергам, они встречались поговорить за жизнь, за дела и просто выпить.
– Ну что, Сергеич, как жисть-то? – начал разговор Коржавин.
– Да ничо. Нормально. По Европе твой вопрос решил сегодня.
– А, ну здорово. Когда проплаты пойдут?
– Завтра и пойдут. Как говорится, куй железо…
– Ага. Хуй железный… точно.
– Что грустный такой?
– Да тут с утра пять топ-менеджеров уволил.
– С похмелья, что ли?
– Да нет. С трезвяка.
– А что случилось? Крысили?
– Понимаешь, тут такая буза приключилась. Они, обчитавшись книг по руководству предприятиями, создали, типа, группу. И там терли идею, что босс у них, старый мудак, своими архаичными методами рушит всю систему. А они – такие молодые-переспективные – могли бы сами все решать по бизнесу.
– Ну и хули, ну и пусть трут, главное, ты в курсе темы.
– Так-то оно так. Да они заигрались. Взяли и написали в головную контору, типа, старшим акционерам, что, мол, они хотят революцию в офисе учинить, ибо старый мудак (я то есть) всех затер, инициативу душит, прибыль крысит по офшорам. А вот они готовы сформировать коллегиальное управление предприятием, сделать либеральный, современный менеджмент и тэ дэ и тэ пэ. А самое смешное – написали, что я гомофоб и во всех вижу гомосексуалистов, гы-гы-гы. Ну, из-за того, что я иногда их пидарами называл. Но эту мульку они вписали, видимо, в расчете на западную толерантность. Там у них же, знаешь, пидары скоро будут детей рожать.
– Толь, не понял! В какую головную контору? Ебнулись они, что ли?
– Да они думали, что если у нас на бланках предприятия написано, что хедофис в Лондоне, то так оно и есть. А я, типа, тоже наймит, как и они, только званием повыше. Вот и решили тут революцию устроить путем сдачи меня в руки головных акционеров.
– Смешно. Тебе написали, чтобы ты себя уволил. Блядь, какие же тупорылые…
– Да уж. Обидно. Растишь их, зарплаты им повышаешь, а они в гаврошей играют. Пиздец история на самом деле. Повстанцы прибывают на шхуне в Лондон и свергают ненавистный режим диктатора Коржавина. Куба, ептыть! Самое веселое, что вожак этой группы на самом деле пидарасом оказался, как СБ выяснила. Фидель Кастро, еби его мать. Тож, наверное, сигары курил… Жопой, гы-гы-гы…
– Да, не хуево. У меня вот в прошлом году в центральном офисе тоже интересный случай приключился. Пришел, значит, к нам на работу парень, уж и не помню, в каком отделе работал и на какой должности состоял. Да и не приметил бы я его. Ты знаешь этих нынешних клерков. Костюмы одинаковые, галстуки одинаковые. Даже выражение лиц одинаковое. Мозгов нету, а амбиций дохуя. Но суть в том, что уж очень интересная с ним мулька вышла, как мне потом зам один рассказывал.
– Тоже по итогу пидарасом оказался?
– Да нет. Про его гомосексуальные наклонности я не слышал. Был он нормальным таким, ординарным парнем. Приехал в Москву из глубинки. Сменил пару мест, попал к нам. Веселый такой, знаешь, в любой компании шутку смешную расскажет, сам над ней посмеется громче всех, анекдотик там, хуетик какой-нибудь. У него кличка еще интересная была, Киллер.
– Чо, в натуре, людей валил раньше?
– Да ладно тебе! Мух в офисе газетой «Спорт-экспресс» ебашил влет. Ни одной не пропускал. Ну, кто-то и пизданул: ну ты, типа, киллер. Так и приклеилось. Так вот. Он компакт-диски доставал пиратские, на вечеринках компанейских всяких горбачевых-петросянов изображал. В общем, нормальный пацан, похож на устроителя КВН или капустников в сельском клубе. Лицо у него смешное было. Я с ним один раз за столом сидел, так он вроде ничего особенного не говорит, но ебла такие прикольные строит – уссаться.
– Ага. Драматургия лица называется.
– Во-во. С ним потом такая драматургия ебла приключилась – Бернард Шоу отдыхает. Короче говоря, стали за ним некие странности замечать – с одной стороны, доебывался до людей, а что сейчас модно носить, какие бренды, да какие часы, да в какие клубы ходить. Все так старательно запоминал. Ну вроде понятно, в крупной компании работаешь, да еще и из провинции, хочется быстрее адаптироваться в столице. Журналы всякие модные на столе имел, типа, в теме.
– Ну и хули, они все так себя ведут. И что особенного?
– А то, что, с другой стороны, этот самый Киллер, начал в курилке другим клеркам всякую хуетень радикальную в уши дуть. Тоже где-то услышал, вероятно, да и подсел на нее. Рассказывал про «корпоративное рабство», анархию, антиглобализм, «потребляй-работай-сдохни» и прочий бред. Рассказики всякие стал в Интернет писать про то, как нормальных пацанов угнетают капиталисты. Коллегам показывал. В общем, возомнил себя новым Виктором Ха-ра. Свободным литератором. Поэтом, еб твою мать, песенником.
– Ебануццо! Блядь, они думают, они все теперь охуенно продвинутые и смышленые борцы за свободу разума. Вот придурок, ну и что дальше?
– Дальше – больше. Начал на всех корпоративных пьянках орать, что у него самый длинный хуй в Москве. Всех баб этим достал.
– Ну это как раз типично. Замещение называется. Когда у человека лаве нет, он орет, что у него других талантов масса. Например, выше всех может на стену поссать.
– Ага. В общем и целом, начался у этого Киллера стойкий диссонанс в сознании. Вроде как левое полушарие ему говорит, что он корпоративный клерк и ему надо стать Биллом Гейтсом, а правое в тот же момент орет, что он Фидель Кастро, который должен сделать из отдельно взятого офиса остров Свободы.
Кризис начался, когда он попал в клуб «Че» на Никольской. С ним двое ребят наших были из отдела логистики. Они и рассказали. С него на входе стали деньги брать, за вход на концерт, ну тут ему планку-то и подвинуло. Отскакивает этот Киллер от охраны клубной, да как заорет: «Что ж это, еб твою мать, делается? У вас на эмблеме Че Гевара изображен, пламенный революционер, а вы, суки, бабки за вход берете? А как же истинные ценности равенства и свободы? А как же “Начни революцию с себя“»?
Ему охранники про аренду трещат, про гонорары музыкантам, зарплату сотрудников, типа, окупаться надо. А он ни в какую. Знай орет про несоответствие формы и содержания. Ну, они ему по репе настучали да и на улицу выгнали.
– Во пиздец-то… и каков финал?
– Финал прозаичный. Настигло его это самое несоответствие формы и содержания по самое не балуйся. Угодил этот Киллер в дурку. Сидит теперь в палате. Я ради приличия заезжал к нему месяц назад. Сидит в отдельной палате. У окна кровать. Вся правая стена плотно-плотно исписана всякими разными брендами: Gucci, Panerai, Armani, D&G, дохуя всяких разных. Я даже столько не знаю. У каждого бренда логотип пририсован. Пиздец, в общем. А на левой стене все те же самые бренды, только зачеркнутые красным карандашом и поверх всего надпись жирными буквами: Hasta La Victoria Siempre! И Че Гевара нарисован. С сигарой.
Вот так вот. Начал чувак революцию с себя. Интересно, понравилась ему такая революция?
– Да… – Коржавин глубоко затянулся. – Ты хоть денег врачам дал?
– Естественно. Сказал, чтобы не обижали, и «франклинами» подкрепил.
– Весело живете, Сергей Сергеич. Может, лакернем сверху эти истории?
– А нехуй делать. Куда поедем? По такому делу нужно ехать или в «Последнюю каплю» или в «Золотую Воблу».
– Давай в «Воблу», ближе.
– Окей.
Через пятнадцать минут кавалькада из двух «Mercedes» и двух машин сопровождения «Porsche Cayenne» остановилась у бара «Золотая Вобла», рядом с метро «Добрынинская». Коржавин и Куропаткин вышли из автомобилей, прошли в бар и сели за столик в углу. За столик рядом села охрана. У Коржавина зазвонил мобильный.
– Да. Да, привет, Настя. Откуда? Из «Сибнефти»? Скажи ему, я в «Джусто», пусть туда подъезжает. – Коржавин отключил сотовый.
– Тоже такую схему используешь? – засмеялся Куропаткин. – Я так же себя в такие дни веду. Говорю секретарше, чтобы те, кому нужен, в «Цеппелин» приезжали, а там специально обученный человечек говорит тем, кто меня ищет: в «Кабаре» отъехал. И так по кругу.
– Ага. Пошли все нахуй. Надо отдыхать иногда. Хочется нормально посидеть с другом, попиздеть. Ты, кстати, что под водку? Винегрет?
– Ага. Слушай, Толян, я знаешь что подумал?
– У? – вопросительно промычал Коржавин с набитым ртом.