«Леонов», слушавший весь предыдущий разговор с отсутствующим видом, так как он его не касался, получив соответствующий импульс, немедленно превратился в боевого офицера, получающего от старшего начальника приказ и уже начавшего со своей точки зрения осмысливать, как будет действовать в предлагаемых обстоятельствах. Когда Воронцов распечатал на принтере несколько разномасштабных карт предполагаемой зоны действий и всего ближнего Подмосковья, он извлёк из полевой сумки набор карандашей «Тактика» и, «как учили», принялся «поднимать»[47] карту-двухсотметровку и делать на ней нужные пометки.
Усвоив все тонкости обращения с пультом, запомнив на всякий случай имена и позывные каждого робота, уточнив список программ, которые он может вводить и извлекать из роботов самостоятельно, Ляхов вдруг решился на своего рода провокацию.
— А скажите-ка мне, старший лейтенант, — спросил он, — когда вдруг ситуация сложится таким образом, что у вас не будет иного выхода, кроме геройской смерти, перейдете ли вы на сторону врага? Естественно, с надеждой впоследствии бежать или продолжать сопротивление под иной личиной…
Воронцов от неожиданности издал некий звук, похоже — удивлённо-одобрительный.
«Леонов» не растерялся, видимо, в его программе содержалась информация, что сейчас не сорок третий год, вообще «не те времена», и говорить можно свободно, что думаешь.
— Если другого выхода не будет, товарищ полковник, так отчего и нет? Если есть какие-то шансы продолжить борьбу с врагом, не вижу оснований от них отказываться. Просто нужно иметь в виду, что в таких играх легко заиграться… Вы понимаете, о чём я?
— Благодарю, старший лейтенант. Я удовлетворён вашим ответом…
За спиной разведчика Воронцов улыбнулся и показал Ляхову поднятый вверх большой палец.
…Консьерж Борис Иванович был до чрезвычайности удивлён, увидев Вяземскую и Фёста, а с ними Герту, Секонда и Мятлева с Журналистом. Людмила с Анатолием утром мимо него проходила, а откуда взялись остальные? Вадима Петровича с его братом он два дня назад видел, остальных — вообще впервые.
— Я же вас предупреждала, что у нас и другой путь есть, — мило улыбнулась Людмила. — Один вход и один выход — это так неудобно.
Отставной майор молча кивнул, а для себя решил при первой возможности выяснить, какие пути ведут через чердак, неизвестные ему служебные помещения, а то и через квартиры, выходящие в другие подъезды. Что ни говори, а налицо серьёзная дырка в системе охраны и обороны вверенного ему объекта. Если, конечно, и этого тоже нельзя исключать, жильцы не воспользовались гипнозом, или, как это называется, когда человека можно заставить ничего вокруг себя не видеть, или — забыть то, что увидел.
Фёст традиционно протянул ему свой портсигар. Закурили. Остальные, кроме Людмилы, прошли в тамбур, там тоже закурили, глядя на улицу сквозь застеклённое анизотропным[48] витражом парадное.
— Ну что, ваши ребята благополучно выбрались? — спросила Вяземская. — Не попали под горячую руку?
— Нет, они дальше Садовой не пошли, и так всё хорошо было видно и слышно. — Следующие слова — «страшное дело» прозвучали некоторым диссонансом с «хорошо». — Из чего вы их?
— Что-то вроде многозарядной ракетницы с запрещённым к применению ОВ. Но, надеюсь, из мирных жителей никто не пострадал.
— Вроде того, что в «Норд-осте» использовали? — проявил эрудицию майор.
— Да нет, полегче. Все ж живы остались?
— Этого я не знаю. Когда туда ментовских машин и «Скорых» понаехало, ребята решили сматываться. Газом здорово воняло, за сто с лишним метров чувствовалось. А вы куда убежали, в проходной двор?
— Да, есть там подходящая калитка, — явно не желая продолжать тему, свернула разговор Вяземская. — Всё обошлось, и ладно. Следующий раз поостерегутся.
— Или станут стрелять на поражение с предельной дистанции.
— Едва ли. Мы им только живыми нужны, — заметил Фёст.
— Вам виднее. Так что нам теперь делать? — спросил консьерж. — Если такое в центре города начинается?
— В центре — не так страшно, — ответил Фёст. — Хуже — когда непосредственно в коридорах власти. Вам — пока ничего. Если, допустим, сегодня за нами кто-то явится — с расспросами, а то и с ордерами какими-то, — держитесь соответственно должности. За что не платят, то вас не касается. Проживающие в такой-то квартире, вчетвером, ушли перед обедом, точно вы время не засекали. Никаких распоряжений не оставили, о том, что ждут гостей, ничего не говорили. Вдруг захотят дверь вскрывать, обыск производить — личных эмоций не проявляйте, предложите участкового вызвать, пусть он документы проверяет и за соблюдением законности наблюдает. И ещё вот — в понятые позовут — отказывайтесь. Вы, мол, лица заинтересованные, по договору жалованье от хозяев получаете. А то мало ли что они там найдут… — при этих словах Фёст сделал многозначительное лицо.
— Понятно, — ответил майор. — А вообще ваши рекомендации?
— До прояснения обстановки сидеть и не высовываться. И всем, кто вас готов слушать, это же подскажите. Оружие, конечно, лучше иметь наготове. Ничего такого я пока не жду, но если вдруг начнутся уличные беспорядки, нечто похожее на август девяносто первого или октябрь девяносто третьего — сохранять спокойствие и выдержку. Если, конечно, кого-то это лично не коснётся. Пусть даже подобие погромов начнётся, именно подобие, для настоящих почвы нет, — не высовываться, зря на рожон не лезть, ваше время ещё придёт. На митинги выходить — ни боже мой! Да, мы, надеюсь, успеем ещё переговорить. А не доведётся — просто рекомендация: если что серьёзное начнётся, предпочтительнее оставаться на стороне Президента. В любом другом случае можете сильно пролететь.
— А как же эта… «Чёрная метка», вы говорили… — не совсем врубился в хитросплетения текущей политики Борис Иванович.
— Потому и говорил. Та игра, что затевается, — не наша. «Чёрная метка» — за сильную Россию, вплоть до монархии, против измены и коррупции. С либерал-демократами, олигархами и иностранными агентами нам не по пути… С законной властью проще дело иметь, чем неизвестно с кем.
— Ну да, да, я понял!
— Вот возьми ещё, когда теперь встретимся, — Фёст протянул майору очередную пачечку долларов, теперь потолще, чем в прошлый раз. — Переговори с действительно надёжными людьми, готовыми в случае необходимости принять участие в уличных спецоперациях, вроде давешней. На тебя выйдет или кто-то из нас, или незнакомый предъявитель такого же портсигара. Не спутаешь?
— Как можно? Монограмма имеет значение? — Майор указал на фигуру из камней на крышке.
— Для вас — нет. Главное — форма портсигара, размеры, сам факт наличия инкрустации в подобном стиле и из драгоценных камней. В любом случае — если настоящая война в городе не начнётся, от тебя инициативы не потребуется. Будет что сообщить или помощь потребуется — звони по тем номерам, что я дал. Звони, не стесняйся. Мы сейчас через парадное выходить не будем, ты нам чёрный ход открой…
Ничуть не удивившись, Борис Иванович достал из стола ключи, прошёл через вестибюль и отпер дверь.
К его удивлению, Фёст за ним не пошёл, а поманил его рукой. Консьерж, недоумевая, вернулся к стойке.
— Спасибо, брат, — сказал Ляхов. — Теперь мы выйдем, а ты минут через пять снова запри.
Выглядело это предложение до крайности странно, если только не предположить, что во дворе их кто-то ждёт, и они не хотят, чтобы майор это увидел. Ну, даже если… Борис Иванович понимающе кивнул:
— Так и сделаю…
В этом доме имелась ещё одна хитрость, совсем незначительная в сравнении со всем остальным. Из подъезда, кроме парадного на улицу и внутреннего, во двор, имелся и третий выход, никем не используемый с незапамятных времён и большинству нынешних жильцов вообще неизвестный. Те послевоенные мальчишки, что знали все проходные дворы, чердаки и подвалы в округе, или уже ушли из жизни, или разъехались из тогдашних огромных коммуналок во все концы Москвы и бывшего Советского Союза. А у нынешних детей были совсем другие интересы и образ жизни.
По узкой крутой лестнице можно было спуститься в длинный сводчатый подвал, поделённый на индивидуальные чуланы, где прежние жильцы держали дрова, уголь, мешки с картошкой и прочие припасы, а нынешние — старую мебель и другие никчёмные вещи. В дальнем конце коридора имелась ещё одна дверь, выглядевшая заколоченной много лет назад. Шляпки больших, вручную кованных гвоздей покрылись коркой бурой ржавчины, что само по себе было достаточным основанием не задумываться, зачем она здесь и куда ведёт. А выводила она внутрь бывшего каретного сарая, ещё в пятидесятые годы поделённого редкими автовладельцами на гаражные боксы для своих «Побед» и даже одного трофейного «Хорьха». Тогда это ничего не стоило, кроме чисто символических подношений (или просто телефонного звонка «откуда надо») начальнику тогдашнего ЖЭКа, а по нынешним временам превратилось в немыслимую ценность — собственный просторный гараж прямо во дворе, в самом центре Москвы. Неизвестно, приложил ли к этому руку сам Лихарев или кто-то из его преемников, но принадлежащий к квартире бокс был угловым, и дверь открывалась прямо в него. Шульгин с Новиковым узнали о столь удачном стечении обстоятельств, изучая оставленные Валентином материалы по использованию столешниковской базы.
Казалось бы, при наличии технических средств, того же блок-универсала, позволявших непосредственные межпространственные перемещения, такая архаика, как тайные подземные ходы, утратила смысл, но оказалось, что нет, если существует опасность, что твоя аппаратура под контролем аналогичных средств.
Это примерно то же самое, как древнее оружие, вроде арбалета, моментами оказывается удобнее и эффективнее самого современного огнестрела.
Прикрыв за собой первую дверь тамбура, чтобы консьерж не видел, Фёст вывел свою группу внутрь запертого снаружи гаража.
Здесь как раз ждали хозяина приобретённые Шульгиным «на подходящий случай» светло-шоколадный «Лексус», толком ещё и не обкатанный, и «Фольксваген Пассат», на котором Фёст тоже ездил не слишком часто, чтобы зря не засвечиваться.
Эти предосторожности могли бы показаться излишними и даже вообще ненужными, однако Фёст знал, что квалификация разведчика подтверждается именно умением учитывать малозначащие мелочи. Пусть консьерж видит, что его жильцы ушли дворами — и что из этого? Они могли уйти пешком, через многочисленные проходы между внутридворовыми флигелями и беспорядочной, но плотной застройкой обширного параллелограмма площадью больше двадцати гектаров, квартала, простирающегося между Столешниковым, Большой Дмитровкой, Петровкой и Петровским переулком, имеющего около сотни выходов во всех направлениях, через подворотни и прямо сквозь подъезды домов. Какой из них они сочли для себя наиболее подходящим — не угадаешь.
О том, что Ляхов располагает гаражом, а значит, и машинами — тоже известно, но и не более того. Ворота гаража из подъезда не видны, и, к своему стыду, отставной майор не знал, какой у Вадима Петровича автомобиль. Ни цвета, ни марки, ни тем более номера. Не пришлось ни разу увидеть. Так что и здесь, если вдруг допустить, что Борис Иванович решился на двойную игру (или ведёт её изначально), свой след они обрубили радикально.
— Красота! — восхитилась Герта. Ей машины этой реальности нравились гораздо больше «своих» — дизайном и вызывающей, какой-то космической роскошью. Как и, наоборот, — большинство здешних «понимающих» людей те автомобили радовали старомодностью и ностальгическим отсылом к сороковым годам ХХ века.
— Распределяемся, — сказал Фёст, подкидывая на ладони ключи. — Ты давай сюда за руль, — указал он Мятлеву на «Лексус». — Тебе как раз по чину. Доверенности ни к чему, своей ксивой отмажешься. С тобой Секонд, Анатолий, Герта. Езжайте и желательно не напрямик, сначала по Минскому шоссе и со стороны области хоть грунтовками подъедете. Есть там по лесам вполне проходимые дорожки. Километров за пять от дачи с морпехами встреться, — это уже Секонду, — осмотрись, расставь засады, по телефону с «шефом» созвонитесь. Мы — за вами. Можем на час-другой задержаться, так вы не переживайте. Люда с Гертой по своим блокам на связи будут. Двоих морпехов с собой на дачу возьмёте. Остальные нас подождут. Приедете — начинайте Президента в курс дела вводить. Мягко, но максимально доходчиво. Вот вроде и всё. По машинам!
Посмотрел на Вяземскую.
— Так. Стоп! — задержал он её за руку — Сумку с автоматом и прочим Герте отдай. При себе оставь только американский паспорт, деньги, блок-универсал. Камуфляж бы лучше снять. У тебя в багаже что-нибудь попроще есть?
Ему только что пришла в голову яркая идея.
— Шорты, босоножки, купальник. Так, на всякий случай, — ответила Людмила, не понимая, что Вадим вдруг придумал. — Майку эту можно оставить.
— Годится. Возьми.
Людмила порылась в своём рюкзаке и, кроме одежды, не удержавшись, прихватила ещё и пистолет.
— Не бойся, — предупредила она возражение Фёста. — У меня на него американское разрешение есть. Глядишь, и здесь сойдёт. Это как бы травматик, а что бой, как у «ТТ», никто не догадается.
— Смотри сама, — не стал спорить Вадим. — В общем, счастливого пути, — махнул он пассажирам «Лексуса», открывая самые простые двустворчатые железные ворота. Джип мягко выкатился из гаража, оставив лёгкий запах дизельного выхлопа.
Людмила начала переодеваться, а сам он, выйдя на порог, как бы скучающе осматривал заросший кустами сирени и жасмина дворик, каких, наверное, совсем немного осталось в центре. Там, куда никакими силами не воткнёшь «точечную застройку», или владельцы участка в состоянии послать куда подальше самого Лужкова с его благоверной. Здесь жили именно такие люди, и сила их была не только в деньгах. И на всесильного мэра имелась своя управа.
Людмила переоблачилась, стала рядом, положила руку Ляхову на плечо.
— Так что ты задумал?
Фёст со вздохом на неё посмотрел. Опять двадцать пять. Всякие «звёзды» берут за фотосессии сотни тысяч долларов, в остальное время окружают себя и свои виллы бодигардами и электронной защитой от папарацци. А тут такое чудо демонстрирует свои прелести всем подряд, и совершенно бесплатно. Но ничего, сегодня ему как раз это и нужно. «Мисс Вселенная» в нерабочей остановке. И если даже сейчас её утренние фотографии, наверняка отснятые с десятка точек, уже растиражированы, розданы на руки всем ППСникам и иным «заинтересованным лицам», развешаны на стендах, к этой девушке они не имеют никакого отношения.
— Ничего особенно. Сейчас мы навестим одного человека, возможно, возьмём его с собой. Он может здорово пригодиться. Ты продолжаешь играть в русскую американку. Никаких игривых взглядов, казарменных шуточек и прочего. Наоборот, демонстрируй хорошо скрываемую настороженность. Это у тебя в подкорке сидит — здешним русским доверять опасно, они или перекрасившиеся коммунисты, или просто хамы и грубияны. Тяжкое психологическое наследие времён «холодной войны» плюс воспитание дедушки — непримиримого белогвардейца. Сумеешь?
Людмила фыркнула и немедленно сделала такое лицо и даже глаза, что самому Фёсту стало неприятно. Вся красота вроде и при ней, но флиртовать с подобной девицей — увольте.
Нынешняя езда за рулём по Москве раздражала Фёста до крайности. Отчего он её по возможности избегал. На самом деле не то что на метро, а даже пешком по центру перемещаться выходило быстрее и спокойнее, чем на машине. Чтобы слишком не раздражаться, переползая в тесном потоке от светофора до светофора, начал рассказывать Людмиле, что после «воссоединения» специально потребует на какое-то время должность «смотрящего» над московским мэром и за месяц наведёт порядок с уличным движением. Как в Сингапуре или императорской Москве. Возьмёт и вообще запретит использование личных автомобилей внутри Бульварного кольца и по многим улицам в пределах Садового. Пусть москвичи, как все цивилизованные люди, на такси и общественном транспорте ездят. В том числе и ВИП-персоны. Ничего с ними не сделается, вон король Швеции на велосипеде катается, не умаляя собственного величия.
— Народных волнений не боишься?
— Их боится только слабая власть, сильная умеет доходчиво объяснять, что такое хорошо и что такое плохо… А пока бог не дал свинье рог, я, пожалуй, слегка выбьюсь из общего трафика.
И начал вести себя как персонаж шпионского боевика, уходящий от погони. Москву он знал, сворачивал в неизвестные большинству переулки, проезжал по внутриквартальным дорожкам, выискивал такие щели, что моментами казалось, будто они заехали в глухой тупик и обратной дороги нет. Однако проскальзывали на очередную магистраль, как-то её форсировали и снова исчезали во всевозможных Кисельных, Ащеуловых, Уланских, Кривоколенных и Харитоньевских переулках. Был среди них даже носивший название Огородная слобода, наверное, века с XV, если не раньше. Не зря Вадим не один год подряд ежедневно рассматривал и запоминал по квадратам трёхмерную компьютерную схему Москвы в аксонометрической проекции.
Неподалёку от Красных Ворот Фёста в известном месте должен был ждать Миша Волович, звезда московской жёлто-либеральной журналистики, очень грамотно избравший себе эту нишу. За счёт желтизны и демонстративно-ёрнического, под Салтыкова-Щедрина, тона его статей власти Воловича всерьёз не воспринимали, и никаким «цензурным» гонениям он не подвергался, о чём моментами сожалел. От «кровавого режима» хотелось пострадать, но не сильно, в диапазоне между произнесённым на всю страну начальственным «ужо тебе!» и максимум десятью сутками отсидки. Лимоновские два года или, упаси бог, семь, как Синявскому и Даниэлю[49], его категорически не устраивали. Зато либералы европейской и проамериканской ориентации, с советских времён обучившиеся читать любые публикации исключительно между строк (даже вообще не напечатанных), принимали творения Миши с явно преувеличенным восторгом.
Фёст с ним приятельствовал с давних лет, к роду его занятий относился терпимо, хотя и с нескрываемой иронией, переходящей временами в сарказм. Отношений это не портило, наоборот, Волович, чувствуя за Вадимом какую-то непонятную, но серьёзную силу, сносил все издёвки стоически, что даже прибавляло ему азарта за клавиатурой компьютера. Он словно бы непрерывно полемизировал именно с Ляховым, стараясь оттачивать формулировки и выдавать парадоксы, рано или поздно обещавшие доказать именно его правоту.