В быстрой и спонтанной трансформации картин гипнагогических галлюцинаций есть то, что заставляет предположить, что мозг в эти моменты пребывает в «праздности», как отметил один из моих корреспондентов, мистер Аттер. Нейрофизиологи сейчас говорят о наличии в мозге работающих «по умолчанию» сетей, генерирующих свои собственные образы, в противоположность сетям, нацеленным на внешнее пространство, на внешние цели, сетям, вовлеченным в процесс обработки восприятия внешних сигналов. Наверное, здесь был бы уместен термин «игра», так как похоже, что при гипнагогических состояниях зрительная кора играет со всеми возможными перестановками, играет без всякой цели, без плана, без смысла – это совершенно случайная активность, или активность, обусловленная таким великим множеством независимых друг от друга микроскопических детерминант, что не повторяется ни одна картина. Не много найдется в физиологии феноменов, дающих такое наглядное представление о творческих возможностях и неисчерпаемой мощи релейных систем мозга, порождающих вихри узоров и форм гипнагогических состояний.
Несмотря на то что Мавроматис пишет о гипнагогии как об «уникальном состоянии сознания между бодрствованием и сном», он видит его сходство с другими состояниями сознания: сновидениями, медитацией и творчеством, – а также с измененными состояниями сознания при шизофрении, истерии и употреблении психотропных средств. Несмотря на то что гипнагогические галлюцинации являются сенсорными (то есть корковыми, порождаемыми зрительной корой, слуховой корой и т. д.), Мавроматис тем не менее считает, что процессы, их запускающие, находятся в примитивных подкорковых отделах мозга, и это несколько сближает гипнагогические феномены со сновидениями.
Но эти два феномена все же разительно отличаются друг от друга. Сновидение – это эпизод, а не мгновенная вспышка, сновидение имеет связный сюжет, тему, его можно пересказать. Человек, видящий сон, участвует в нем либо активно, либо как близкий наблюдатель. Гипнагогия воспринимается отстраненно, как зрителем в театре. Сновидения суть отражения желаний и страхов, часто в них заново проигрываются события предыдущих одного-двух дней, и, таким образом, сновидения служат консолидации памяти. Иногда в сновидениях люди решают какие-то проблемы. Сновидения – феномен глубоко личностный и порождается в высших отделах мозга: процесс сновидения распространяется «сверху вниз». (Правда, Аллан Гобсон считает, опираясь на неврологические доказательства, что в ряде случаев процесс сновидения может распространяться и «снизу вверх».) Напротив, гипнагогические образы или галлюцинации с их исключительно сенсорным характером – подчеркнутыми или усиленными цветами, детальностью, яркостью, искаженностью, множественностью и гротескной сменой перспективы, отчужденностью от личного опыта и переживаний – являются процессами, которые распространяются исключительно «снизу вверх». (Конечно, это упрощение, так как сети на всех уровнях центральной нервной системы – это улицы с двухсторонним движением, и большинство процессов распространяются как «сверху вниз», так и «снизу вверх» одновременно.) Гипнагогия и сновидения – это экстраординарные состояния сознания, которые отличаются как друг от друга, так и от состояния бодрствования.
Гипнопомпические галлюцинации – возникающие при пробуждении – по своему характеру значительно отличаются от гипнагогических[72], возникающих, как правило, при закрытых глазах или в темноте. Они никогда не представляются субъекту реальными, не нарушают его покой, у человека нет ощущения, что они присутствуют где-то во внешнем пространстве. Напротив, гипнопомпические галлюцинации часто видятся с открытыми глазами и при ярком свете, проецируются во внешнее пространство и кажутся вполне телесными и реальными. Иногда они забавны и доставляют удовольствие, но порой пугают и даже приводят в ужас, так как проснувшийся человек может в гипнопомпической галлюцинации увидеть какую-то вполне реальную для него угрозу. В гипнагогических галлюцинациях такие сюжеты отсутствуют, эти галлюцинации воспринимаются как зрелища, не имеющие к засыпающему никакого личностного отношения.
Гипнопомпические галлюцинации встречаются редко, но у тех, кто страдает такими галлюцинациями, они могут возникать довольно часто, как, например, у австралийца Дональда Фиша, с которым я встретился в Сиднее, после того как он написал мне о своих ярких и живых видениях:
«Я просыпаюсь после спокойного сна, в котором мог видеть вполне заурядные сновидения, словно от толчка. Открыв глаза, я вижу перед собой чудовищ, которых была бы не способна создать даже коллективная фантазия Голливуда. Галлюцинация исчезает секунд через десять, и тогда я снова обретаю способность двигаться. Когда же она возникает, я подскакиваю на месте и дико кричу. Сейчас дела пошли хуже – за ночь я могу проснуться раза четыре, и каждый раз с такими вот кошмарными видениями. Я уже начал бояться ложиться спать. Вот, например, что я вижу. Надо мной склоняется огромная фигура закутанного в черное ангела смерти.
Рядом со мной лежит разлагающийся труп.
Меня хватает за горло страшный крокодил.
На полу, рядом с кроватью, в луже крови лежит младенец.
На меня, усмехаясь, смотрят страшные рожи.
Очень часто я вижу огромных пауков.
Мне на лицо ложится огромная рука. На полу я тоже вижу громадную пятерню примерно пяти футов в поперечнике.
Меня покрывает густая паутина.
Мне в лицо летят птицы и насекомые.
Из-под скалы на меня пристально смотрят два человека.
Я вижу самого себя, но в образе старика – этот старик в строгом костюме стоит возле моей кровати.
В моей постели две крысы грызут гнилую картофелину.
На меня падает масса разноцветных флагов.
На полу, рядом с кроватью, лежит какой-то дикарь, покрытый клочьями рыжей шерсти.
На меня сыплются осколки стекла.
Я попадаю в ловушку для лобстеров.
Я вижу множество красных точек – как будто на меня откуда-то брызжет кровь.
На меня падают бревна».
Говорят, что гипнагогические и гипнопомпические галлюцинации являются более живыми и яркими у детей, но яркие галлюцинации мистера Фиша преследуют его всю жизнь – они начались, когда ему было восемь лет, а теперь ему уже за восемьдесят. Почему он так предрасположен к гипнопомпическим галлюцинациям – загадка. Несмотря на то что за свою жизнь мистер Фиш видел тысячи гипнопомпических галлюцинаций, они не помешали ему полноценно жить, сделать хорошую творческую карьеру. Мистер Фиш был успешным художником и конструктором, обладавшим блестящим зрительным воображением. Иногда он даже черпал вдохновение в своих сюрреалистических галлюцинациях. Кроме того, мистер Фиш верит в вещие сны и паранормальные явления, и мне кажется, что немалую роль в этой вере сыграли его пожизненные галлюцинации.
Галлюцинации мистера Фиша необычны своей частотой (чем доставляют ему массу неприятностей), но их содержание в целом типично для такого рода видений. Вот что писала мне о своих гипнопомпических галлюцинациях Элин С.:
«Самая типичная из них возникает, когда я, проснувшись, сажусь в постели. Я явственно вижу человека – обычно это пожилая женщина, которая сидит у меня в ногах и внимательно на меня смотрит. (Думаю, некоторые люди – но не я – могут принять эту галлюцинацию за призрак.) Иногда я вижу большого – размером в добрый фут – паука, ползущего вверх по стене. Порой мне видится фейерверк, а иногда маленький чертик, который сидит у меня в ногах и крутит педали стоящего на месте велосипеда».
Многие рассказывают, что в своих гипнопомпических галлюцинациях видят пауков и змей, чертей и великанов-людоедов. Убедительная реальность этих галлюцинаций, исключающая их чисто сенсорную природу, порождает чувство «присутствия» кого-то или чего-то рядом, присутствия, которое может казаться приятным или, наоборот, устрашающим. В такие моменты человек подчас не может сопротивляться ощущению реальности происходящего.
Лично у меня гипнопомпические галлюцинации чаще носят слуховой, а не зрительный характер, но и они отличаются значительным разнообразием. Иногда они являются продолжением сновидения или кошмара. Однажды я услышал, как что-то скребется в углу комнаты. Сначала я не обратил особого внимания на этот шорох, подумав, что в углу скребется мышь, но звук постепенно становился все громче и громче и, наконец, начал меня пугать. Встревоженный, я бросил в угол подушку. Однако это действие (точнее, воображаемое действие) меня разбудило, я открыл глаза и убедился, что я дома, а не в больнице, как мне казалось во сне. Но звук не прекратился, он слышался еще несколько секунд и казался мне абсолютно реальным.
Случались у меня и музыкальные галлюцинации (это было, когда в качестве снотворного я принимал хлоралгидрат). Эти галлюцинации были продолжением музыки, звучавшей во сне. Однажды это был квинтет Моцарта. Моя обычная музыкальная память и способность к музыкальному воображению не отличаются такой силой. Я не способен в воображении услышать звучание каждого инструмента в квинтете, не говоря уже об оркестре, и поэтому такое прослушивание – при том что я явственно различал звучание каждого инструмента – привело меня в полный восторг. Чаще, однако, в более спокойном состоянии, мои гипнопомпические состояния просто лишают меня критического отношения к музыке, которую я слышу, и в таком состоянии я нахожу восхитительной практически любую музыку. Такое случается каждое утро, так как я просыпаюсь от того, что начинает работать радио, настроенное на волну классической музыки. (Один мой друг, художник, говорит, что он точно так же воспринимает цвета ярче, а текстуру, с бо́льшими деталями, когда просыпается по утрам.)
Случались у меня и музыкальные галлюцинации (это было, когда в качестве снотворного я принимал хлоралгидрат). Эти галлюцинации были продолжением музыки, звучавшей во сне. Однажды это был квинтет Моцарта. Моя обычная музыкальная память и способность к музыкальному воображению не отличаются такой силой. Я не способен в воображении услышать звучание каждого инструмента в квинтете, не говоря уже об оркестре, и поэтому такое прослушивание – при том что я явственно различал звучание каждого инструмента – привело меня в полный восторг. Чаще, однако, в более спокойном состоянии, мои гипнопомпические состояния просто лишают меня критического отношения к музыке, которую я слышу, и в таком состоянии я нахожу восхитительной практически любую музыку. Такое случается каждое утро, так как я просыпаюсь от того, что начинает работать радио, настроенное на волну классической музыки. (Один мой друг, художник, говорит, что он точно так же воспринимает цвета ярче, а текстуру, с бо́льшими деталями, когда просыпается по утрам.)
Недавно у меня была удивительная и даже трогательная галлюцинация. Не могу вспомнить, что мне снилось перед пробуждением и снилось ли вообще, но, проснувшись, я увидел перед собой свое собственное лицо – точнее, то лицо, каким оно было в сорок лет, – с черной бородой и застенчивой улыбкой. Светлое, выполненное в пастельных тонах, лицо это висело в воздухе в натуральную величину на расстоянии пары футов и внимательно смотрело на меня с нежной улыбкой. Провисев так несколько секунд, лицо исчезло, словно растворившись в воздухе. Я испытал странное, ностальгическое чувство, ощутив кровную связь со своим прежним, молодым «я». Лежа в кровати, я пытался вспомнить, не видел ли я в молодости свое нынешнее лицо – лицо почти восьмидесятилетнего старика, – просыпаясь по утрам и принимая гипнопомпический привет из далекого будущего.
Наши сновидения могут быть невероятно фантастическими и сюрреалистическими, но мы принимаем их без всякой критики, ибо во сне пребываем в ином состоянии сознания, нежели во время бодрствования (редкие случаи сновидческих состояний являются скорее исключениями). Проснувшись, мы помним лишь ничтожную долю наших сновидений и легко забываем о них как о «дурных снах».
Галлюцинации, напротив, поражают нас настолько, что мы порой на всю жизнь запоминаем их в мельчайших подробностях. В этом и состоит главное отличие связанных со сном галлюцинаций от сновидений. У моего коллеги, доктора Д., была в жизни всего одна гипнопомпическая галлюцинация, случившаяся тридцать лет назад, но он до сих пор очень живо ее помнит:
«Была тихая летняя ночь. Я проснулся около двух часов ночи, что бывало со мной довольно часто, и увидел рядом с кроватью индейца – могучего мужчину ростом около шести с половиной футов, мускулистого, черноволосого и черноглазого. Я подумал, что если он захочет меня убить, то я ничего не смогу сделать, и что, вероятно, он нереален. Тем не менее он стоял рядом со мной словно живая статуя. Мысли мои лихорадочно метались: как он мог проникнуть в мой дом? Почему стоит неподвижно? Это не может быть реальностью. Однако его присутствие сильно меня напугало. Через пять – десять секунд он стал прозрачным и постепенно растворился в воздухе»[73].
Учитывая странность, нелепость и фантастичность некоторых гипнопомпических видений, их зачастую пугающее эмоциональное воздействие, а также состояние повышенной внушаемости, сопровождающее такие галлюцинации, мы можем понять, что видения ангелов и чертей могут порождать не только восхищение или страх, но и веру в их физическую реальность. Действительно, стоит, наверное, подумать, в какой мере эти галлюцинации могут быть основанием самой идеи существования чудовищ, привидений и призраков. Можно легко себе представить, что в соединении с личной или культурно обусловленной предрасположенностью к вере в бесплотный духовный мир эти галлюцинации – несмотря на то что они имеют вполне реальную физиологическую причину – могут порождать или усиливать веру в паранормальные явления.
Термин «гипнопомпический» предложил в 1901 году В.Ф.Х. Майерс, поэт и искусствовед, увлекшийся изучением зарождавшейся в то время научной психологии. Он был другом Уильяма Джемса и одним из основателей Общества психических исследований, целью которого являлось объяснение аномальных и паранормальных явлений реальными психическими функциями. Работы Майерса в этой области пользовались большим влиянием.
В конце XIX века наблюдалось большое увлечение спиритическими сеансами, и Майерс также много писал о духах, привидениях и фантомах. Подобно большинству своих современников он верил в загробную жизнь, но пытался рассмотреть ее в научном контексте. Хотя он и считал, что переживания, которые следовало толковать как сверхъестественные явления, случаются чаще всего в гипнопомпических состояниях, он одновременно верил в объективную реальность духовного или сверхъестественного мира, куда душа человека на короткое время получает доступ, пребывая в сновидении, гипнопомпическом состоянии, трансе или во время эпилептического припадка. В то же время Майерс полагал, что гипнопомпические галлюцинации могут быть остаточными фрагментами сновидений или кошмаров – то есть сновидениями наяву.
Тем не менее, читая вышедший в 1903 году двухтомник Майерса «Человеческая личность и продолжение ее существования после смерти тела», а также книгу «Фантомы бытия» – компиляцию случаев, собранных Майерсом и его коллегами (Герни и другими) и опубликованную в 1886 году, – не можешь отделаться от впечатления, что подавляющее большинство описанных авторами «психических» и «паранормальных» переживаний являются в действительности галлюцинациями – галлюцинациями, возникшими в состоянии одиночества, социальной изоляции и сенсорной депривации, а также после сна и в состоянии транса.
Мой коллега, доктор Б., психотерапевт, рассказал мне интересную историю о десятилетнем мальчике, который, проснувшись однажды утром, обнаружил, что над ним склонилась женщина в синем платье, окруженная волшебным сиянием:
«Она представилась мальчику как его ангел-хранитель и говорила нежным ласковым голосом. Ребенок страшно испугался и включил свет, надеясь, что видение исчезнет, но оно не исчезло – женщина продолжала висеть в воздухе. Тогда ребенок с криком вскочил с кровати и бросился будить родителей.
Родители сказали сыну, что это был страшный сон, изо всех сил стараясь успокоить мальчика. Родителям не удалось его ни в чем убедить. Ребенок так и не смог понять, что же случилось. Семья не отличалась религиозностью, и образ ангела был мальчику чужд. У ребенка появились страхи и бессонница – он боялся, проснувшись, снова увидеть ту женщину. Родители и учителя стали замечать, что мальчик постоянно возбужден и погружен в себя. Постепенно он перестал общаться со сверстниками, стал апатичным и бездеятельным. Родители обратились к педиатру, который направил ребенка к психоневрологу и психотерапевту.
До того случая у ребенка не было никаких проблем со здоровьем, он не страдал нарушениями сна и был прекрасно адаптирован к своему окружению. Психотерапия оказалась эффективной, так как ребенку смогли объяснить, что его видение было всего лишь галлюцинацией, которая может случиться у любого здорового человека при пробуждении от сна».
Доктор Б. добавил: «Несмотря на то, что гипнопомпические галлюцинации очень часто встречаются у здоровых, прекрасно адаптированных людей, потенциально они травматичны, и поэтому в каждом случае надо исследовать смысл и значение этого переживания для больного».
Переживания и ощущения, выходящие за пределы обычных, представляют собой серьезное испытание для человека, могут поставить под сомнение его представления о мире и убеждения, ибо сразу возникает вопрос: как объяснить эти явления? Что они значат? На примере этого маленького пациента мы видим, насколько сильно может быть потрясен разум таким ночным видением – видением, неотличимым от реального образа.
12. Нарколепсия и ночные ведьмы
В конце 70-х годов XIX века французский невролог, сын винодела Жан Батист Эдуар Желино, имел возможность наблюдать тридцативосьмилетнего виноторговца, страдавшего в течение двух лет внезапными приступами неудержимой, но быстро проходящей сонливости. Когда этот больной обратился к Желино, частота приступов достигала уже двух сотен в день. Несчастный засыпал за едой, роняя нож и вилку, мог уснуть, не закончив начатой фразы или сидя в театре. Сильные переживания и эмоции часто провоцировали приступы сонливости и астазии, когда больной внезапно терял мышечный тонус и беспомощно валился на землю в абсолютно ясном сознании. Желино описал эти состояния – нарколепсию (этот термин он сам и придумал) и астазию (которую мы теперь называем катаплексией) – как новый синдром, имеющий неврологическое происхождение[74].