В большинстве случаев эти видения являются короткими, обычно они длятся не больше нескольких минут, но встречаются и устойчивые, длительные галлюцинации такого рода. Дзамбони и соавторы приводят детальное описание такого случая в опубликованной в 2005 году статье. Их больная, Б.Ф., молодая женщина, у которой во время беременности развилась эклампсия[91], в связи с чем больная в течение двух дней находилась в коматозном состоянии. Когда она начала приходить в себя, врачам стало понятно, что у больной имеет место корковая слепота, частичный двусторонний паралич и выпадение ощущения левой половины тела и левой стороны окружающего пространства. По мере улучшения общего состояния у больной восстановилось зрение, но сохранялась агнозия – женщина не распознавала ни предметы, ни их форму. Именно на этой стадии болезни, пишут авторы, больная начала видеть свое изображение, как будто отраженное в зеркале, стоявшем от ее глаз на расстоянии приблизительно одного метра. Изображение было прозрачным, словно нанесенным на «лист стекла», и казалось больной немного смазанным и расплывчатым. Изображение имело натуральную величину. Больная видела только голову и плечи, но если опускала взор ниже, то видела и ноги. Женщина всегда была одета точно так же, как сама больная. Двойник исчезал, как только Б.Ф. закрывала глаза, но снова появлялся, стоило больной их открыть. (Правда, когда новизна ощущения потускнела, больная стала «забывать» о призраке, иногда на несколько часов подряд.) Больная не испытывала по отношению к призраку каких-либо чувств и не приписывала ему никаких целей и намерений.
По мере улучшения состояния, с исчезновением агнозии, призрак тоже стал бледнеть и постепенно пропал. Произошло это через полгода после поражения мозга. Дзамбони и соавторы предположили, что необычная устойчивость галлюцинации была связана с потерей зрения и с нарушением способности к интеграции ощущений разных модальностей (зрительных, тактильных, проприоцептивных и т. д.) на высших уровнях центральной нервной системы – вероятно, на стыке теменной и височной долей.
Еще более странные и сложные галлюцинации с видениями двойников возникают при так называемой «хеаутоскопии», чрезвычайно редкой форме аутоскопии, когда больной вступает в какие-то взаимоотношения с собственным двойником. Иногда эти отношения бывают дружескими, но подчас и враждебными. Более того, часто сознание больного сталкивается с тяжелой проблемой, так как не может решить, кто из двоих является «копией», а кто – «оригиналом». Чувство самости может переходить от одной личности к другой и обратно. Сначала больной смотрит на мир своими глазами, а потом глазами двойника, и при этом возникает вопрос: кто из двоих является реальной личностью? Двойник видится не как пассивная копия, копирующая осанку и движения оригинала, как при обычной аутоскопии, а как человек, совершающий – в определенных пределах – самостоятельные действия (хотя иногда он просто лежит и вообще ничего не делает).
«Обычная» аутоскопия, такая, как у Линнея или Люллена, представляется в целом доброкачественной: галлюцинации являются чисто зрительными, зеркальное отражение не претендует на самостоятельность и к тому же появляется всего на несколько минут в день. Двойник не совершает никаких целенаправленных действий и не вступает во взаимодействие с больным. Однако хеаутоскопический двойник, дразня больного, воруя его идентичность, может возбудить в нем чувство невероятного страха и спровоцировать на импульсивные и отчаянные поступки. В опубликованной в 1994 году статье Брюггер и соавторы описали такой эпизод у молодого человека с височной эпилепсией:
«Хеаутоскопический эпизод случился незадолго до поступления в госпиталь. Молодой человек самовольно прекратил прием фенитоина, выпил несколько бутылок пива и весь следующий день провел в кровати. Вечером его нашли лежащим под кустом, растущим под окном его комнаты, расположенной на третьем этаже. Юноша рассказал следующее: утром он проснулся с сильным головокружением. Повернув голову, он увидел самого себя, лежавшего рядом с ним. «Я разозлился на этого парня, который был не кто иной, как я сам. Парень не хотел вставать и рисковал опоздать на работу. Я попытался разбудить двойника. Сначала я просто кричал, а потом принялся его трясти, а когда и это не помогло, несколько раз на нем попрыгал. Двойник лежал, ни на что не реагируя». Только после этого молодой человек задумался о том, что все это могло значить, и постепенно проникся диким страхом, так как не мог уже сказать, кто из них двоих настоящий. Несколько раз его самость переключалась. Она то находилась в теле стоявшего в комнате человека, то перемещалась в неподвижно лежавшее на кровати тело. При этом, когда сознание перемещалось в тело, юноша чувствовал себя лежащим и не мог пошевелиться, так как был поражен полным параличом. При этом его страшно пугала склонившаяся над ним фигура двойника, который бил его и пытался поднять. Единственным желанием было снова стать одной личностью. Выглянув из окна (стоя у которого он продолжал видеть себя, лежащего на кровати), он внезапно, повинуясь какому-то импульсу, решил выпрыгнуть, «чтобы избавиться от этого страшного чувства раздвоенности». Кроме того, он думал, что «этот отчаянный прыжок испугает парня в кровати и заставит воссоединиться со мной в одного человека». Что было после прыжка, юноша не помнил. Он пришел в себя только в госпитале от боли в травмированных конечностях».
Некоторые ученые возражают против использования термина «хеаутоскопия», введенного в медицинскую практику в 1935 году. Т.Р. Денинг и Герман Берриос пишут, например: «Мы не видим никаких преимуществ в употреблении этого термина; он слишком педантичен, неудобопроизносим и не используется в обычной медицинской практике». Авторы считают, что между этими двумя состояниями нет дихотомии, так как они представляют собой непрерывный континуум – двойник может быть абсолютно пассивным или может в той или иной степени проявлять самостоятельность. При этом в таком же широком диапазоне происходит расщепление личности – от его отсутствия до полного раздвоения. В опубликованной в 1955 году статье Кеннет Дьюхерст и Джон Пирсон описали одного школьного учителя, который в течение четырех дней после субарахноидального кровоизлияния видел своего двойника:
«Двойник производил впечатление вполне реального субъекта. У больного было такое ощущение, что он видит двойника в зеркале. Двойник сопровождал больного везде. Во время еды он стоял за стулом больного и, таким образом, не показывался ему на глаза до конца обеда. На ночь двойник раздевался и укладывался спать на стол или на кушетку в соседней комнате квартиры больного. Двойник ничего не говорил, не делал никаких жестов, но лишь повторял все действия больного. На лице двойника, как приклеенное, застыло выражение глубокой печали. Больной сознавал, что это галлюцинация, но она настолько тесно переплелась с его личностью, что, приходя на прием к врачу, больной сначала пододвигал стул своему двойнику и только потом садился сам».
Тема двойника, существа, которое отчасти сам человек, а отчасти другой, во все времена неудержимо влекла к себе писателей. Обычно двойник выступал как предвестник скорой смерти или бедствия. Иногда, как в рассказе Эдгара Аллана По «Вильям Вильсон», двойник является видимой и осязаемой проекцией мук нечистой совести, которые становятся все более и более невыносимыми, и в конце концов жертва набрасывается на своего двойника, но закалывает себя. Иногда в произведении двойник остается невидимым, как в рассказе Мопассана «Орля». Но тем не менее он оставляет следы своего присутствия – например выпивает воду из графина, стоящего на ночном столике рассказчика.
Во время написания этого рассказа Ги де Мопассан и сам видел двойника, свой аутоскопический образ. Вот что он рассказывал одному своему другу: «Почти каждый раз, возвращаясь домой, я обнаруживаю своего двойника. Я открываю дверь и вижу его сидящим в кресле. Я сразу понимаю, что это галлюцинация. Но разве это не удивительно? Если человек не может здраво мыслить, он перепугается насмерть!»
Мопассан в то время страдал нейросифилисом, и когда болезнь зашла достаточно далеко, он перестал узнавать себя в зеркале и, как говорят, порой здоровался со своим отражением и пытался пожать ему руку.
Преследующий, но невидимый Орля, образ, подсказанный аутоскопическими переживаниями автора, – это отражение иного состояния. Это как Вильям Вильсон, Голядкин из «Двойника» Достоевского – чисто литературный вымысел, дань традиции готических романов ужасов, жанра, процветавшего с конца XVIII по начало XX века.
В реальной жизни – даже учитывая крайние случаи, о которых пишут Брюггер и другие, – хеаутоскопические двойники отнюдь не все являются злодеями: напротив, они, как правило, дружелюбны, конструктивны и нравственны. Один из больных Оррина Девински, страдавший хеаутоскопией на фоне припадков височной эпилепсии, так описал один из эпизодов: «Это было похоже на сон, но я в этот момент бодрствовал. Внезапно я увидел впереди самого себя с расстояния около пяти футов. Двойник подстригал газон, чем я и сам собирался в тот момент заняться». У этого больного было около дюжины таких видений, и каждый раз они предшествовали припадку. Иногда двойник появлялся и вне связи с припадком. В 1989 году Девински и соавторы писали:
В реальной жизни – даже учитывая крайние случаи, о которых пишут Брюггер и другие, – хеаутоскопические двойники отнюдь не все являются злодеями: напротив, они, как правило, дружелюбны, конструктивны и нравственны. Один из больных Оррина Девински, страдавший хеаутоскопией на фоне припадков височной эпилепсии, так описал один из эпизодов: «Это было похоже на сон, но я в этот момент бодрствовал. Внезапно я увидел впереди самого себя с расстояния около пяти футов. Двойник подстригал газон, чем я и сам собирался в тот момент заняться». У этого больного было около дюжины таких видений, и каждый раз они предшествовали припадку. Иногда двойник появлялся и вне связи с припадком. В 1989 году Девински и соавторы писали:
«Его двойник всегда прозрачен, фигура его видна пациенту целиком. Рост двойника немного меньше, чем у самого пациента. Часто двойник одет по-другому и не всегда разделяет мысли и эмоции пациента. Обычно двойник занят тем, чем собирается заняться наш пациент, который говорит: «Этот парень – моя нечистая совесть».
Воплощение в собственном теле – это самая надежная вещь в мире, неоспоримый для подавляющего большинства из нас факт. Мы думаем о себе как о неотъемлемой части собственного тела, а о теле – как о безусловно принадлежащей нам, и только нам, вещи: мы смотрим на мир нашими собственными глазами, ходим на наших ногах, пожимаем чужие руки своими собственными руками. Мы, кроме того, безусловно, чувствуем, что сознание находится у нас в голове. Мы безоговорочно принимаем, что образ или схема тела является фиксированной и стабильной частью нашего бодрствующего сознания, он запрограммирован в нас, поддерживается обратными связями проприоцептивного чувства, информирующего о положении суставов и напряжении мышц, о движениях конечностей.
Именно поэтому такой фурор произвели работы Мэтью Ботвинника и Джонатана Коэна, показавших в 1998 году, что при определенных условиях человек может принять резиновую руку за свою собственную. Если собственная рука испытуемого спрятана под столом и испытуемый ее не видит, а на столе лежит резиновый муляж руки, то при одновременном поглаживании настоящей и резиновой руки у человека возникает убедительная иллюзия и ощущение того, что его поглаживают именно по неживой, но очень похожей на настоящую руке. И это несмотря на то что испытуемый прекрасно знает, где находится его рука, а где рука резиновая. Со мной происходило приблизительно то же самое, когда я смотрел на мир «глазами» робота. В такой ситуации никакое знание не помогает избавиться от иллюзии. Мозг изо всех сил пытается согласовать информацию от органов чувств, но зрительное восприятие побивает восприятие тактильное.
Хенрик Эрссон, шведский ученый, разработал множество таких иллюзий, используя для этого простейшее оборудование – видеоочки, манекены и резиновые руки. У некоторых людей он вызывал иллюзию пребывания вне собственного тела, других убеждал в том, что у них выросла третья рука, третьим внушал, что их тела усохли до размеров детской куклы или, наоборот, разбухли до невероятно больших размеров, и даже добивался иллюзии обмена телами с другими людьми. Из всех этих опытов с полной очевидностью следует, что представительства органов и частей тела в головном мозге можно легко одурачить, нарушив согласованность тактильных ощущений, зрительного и проприоцептивного восприятия. Если зрение и осязание утверждают что-то, пусть даже абсурдное, то никакое проприоцептивное чувство и устоявшаяся схема тела не смогут противостоять этому абсурду. (Исключения могут наблюдаться у танцоров и спортсменов, обладающих исключительно мощным и развитым чувством положения, ориентации и движения тела.)
Телесные иллюзии, которые изучает Эрссон, – это не просто игра для развлечения на вечеринках, это способ понять, что наше телесное эго, наше ощущение самости, формируется из координации чувств – и не только осязания и зрения, но и проприоцепции, а также, возможно, ощущений, поступающих от вестибулярного аппарата. Эрссон и другие отстаивают идею о том, что в мозге существуют «мультисенсорные» нейроны, расположенные, видимо, в тех участках мозга, где происходит координация сложной (и обычно упорядоченной) сенсорной информации, поступающей в головной мозг. Но если этот процесс нарушается – либо вследствие естественных причин, либо в результате эксперимента, – то наша уверенность в строении собственного тела и в нашей непоколебимой самости мгновенно улетучивается, уступая место иллюзиям.
15. Фантомы, тени и сенсорные призраки
Во всех эпосах мира – в Библии, «Илиаде», «Одиссее» – есть упоминания о слуховых и зрительных галлюцинациях, о «голосах» и «видениях», но ни в одном из великих эпосов мы не найдем упоминаний о фантомных конечностях, о галлюцинаторных ощущениях в ампутированных руках и ногах. У этого феномена не было даже названия до тех пор, пока в 70-х годах XIX века его не ввел в медицинский обиход Сайлас Уэйр Митчелл. Это состояние встречается очень часто – ежегодно в Соединенных Штатах более ста тысяч человек переносят ампутацию конечностей, и у подавляющего большинства этих больных имеют место фантомные ощущения и боли в ампутированных конечностях. Фантомные ощущения, должно быть, имеют такую же долгую историю, как и сами ампутации – врачи делают их уже тысячи лет. В Ригведе есть история о царице-воительнице, потерявшей в битве ногу и воюющей на железном протезе.
В XVI веке Амбруаз Паре, французский военный хирург, выполнивший десятки ампутаций изуродованных конечностей, писал: «Спустя много времени после ампутации пациенты продолжают жаловаться на боль в отсеченном члене, что представляется почти невероятным тому, кто сам не пережил этого ощущения».
Но в целом, как отметил в 1941 году невролог Джордж Риддок, этот предмет был окружен странной атмосферой молчания и тайны. «Мы редко сталкиваемся с описаниями фантомных явлений, – писал он. – Возможно, это молчание обусловлено страхом перед неведомым, неверием или боязнью прослыть сумасшедшим».
Даже Уэйр Митчелл много лет колебался, прежде чем профессионально описал фантомные ощущения, причем сделал это в художественном произведении (Митчелл был не только врачом, но и писателем) «Случай Джорджа Дедлоу», анонимно опубликованном в журнале «Атлантик мансли» в 1866 году. Будучи неврологом, Митчелл, работавший во время Гражданской войны в Филадельфийском госпитале (раненые называли его «домом обрубков»), движимый любопытством и состраданием, выспрашивал перенесших ампутацию солдат об их ощущениях. Митчеллу потребовалось несколько лет на то, чтобы разобраться во всем, что он увидел и услышал за время работы в госпитале, но уже в 1872 году он сумел в своей ставшей классической работе «Повреждения нервов» дать детальное описание и обсуждение фантомных ощущений в ампутированных конечностях. Это было первое подобное описание в медицинской литературе[92].
В своей книге Митчелл посвятил фантомным ощущениям заключительную главу, которая начиналась так:
«История патологической физиологии культей будет неполной без упоминания о ложных ощущениях, испытываемых больными в отсутствующих конечностях. Эти яркие, странные галлюцинации, о которых так мало писали, заслуживают изучения, ибо некоторые из них представляются мне особенно ценными, так как помогают пролить свет на давно обсуждавшуюся спорную проблему мышечного чувства.
Почти каждый больной, потерявший конечность, постоянно или временами испытывает фантомные ощущения в утраченном члене, чувствует в себе присутствие сенсорного призрака».
После того как Митчелл привлек внимание к этому предмету, другие неврологи и психологи тоже занялись исследованием фантомных конечностей. Среди них надо особо отметить Уильяма Джемса, разославшего анкеты восьмистам людям, перенесшим ампутации (он разыскал этих людей через производителей протезов). Из этих восьмисот человек Джемсу ответили двести; некоторых больных Джемс смог опросить лично[93].
Митчелл наблюдал больных, перенесших ампутации совсем недавно, во время только что закончившейся войны. У этих больных фантомные ощущения и боли были свежими, только что возникшими. В отличие от Митчелла, Джемс имел возможность изучать и исследовать самых разнообразных больных (так, одному из его больных, человеку в возрасте семидесяти лет, конечность ампутировали шестьдесят лет назад) и поэтому мог описать изменения фантомных ощущений, происходящие со временем. Эти изменения были детально описаны Джемсом в опубликованной в 1887 году статье «Осознанное восприятие ампутированных конечностей».
Особенно Джемса интересовал вопрос о том, почему фантом, воспринимаемый вначале как живая, подвижная конечность, со временем начинает ощущаться все более тускло, а потом и вовсе исчезает. Этот факт удивлял Джемса больше, чем наличие фантомных болей, которое представлялось ему естественным и ожидаемым, так как в мозге продолжали функционировать представительства утраченной конечности и ее движений. «Люди, далекие от медицины и психологии, удивляются, каким образом можно чувствовать отсутствующие стопы, – писал Джемс. – Что же касается меня, то я скорее удивляюсь тому, что некоторые больные не ощущают свои утраченные конечности». При этом Джемс особо отметил, что фантомы кистей рук, в отличие от фантомов ног или плеч, исчезают редко. (Теперь мы знаем, что так происходит, потому что пальцы и кисти рук имеют обширное представительство в коре головного мозга.) Правда, Джемс заметил и то, что фантомные ощущения предплечья и плеча могут исчезнуть, и у больного появляется ощущение, что кисть растет непосредственно из плечевого сустава[94].