Сержант Геварни сообщил нашему детективу, что, когда он приехал к Хэйханену, или Маки, тот лежал на кровати и его нога была кое-как забинтована. У него был глубокий порез, на который потом пришлось наложить три шва. По словам полицейского, у двери в квартиру Хэйханена темнела лужа крови. Пятна крови были видны по всей квартире, и даже стены кое-где тоже были обрызганы кровью. Он вспомнил, что, после того как Хэйханена отправили на машине «скооой помощи» в поликлинику, его жена осталась дома.
Полицейский поверил Хэйханену, утверждавшему, что он что-то упаковывал, пользуясь нежом, которым случайно и ранил себя. Полицейские не поинтересовались, что именно он упаковывал и куда собирался. Они припомнили, что в квартире находилось несколько ящиков с фотооборудованием.
Однако соседи Хэйханена полагали, что они лучше осведомлены. Кроме того, у них возникали и другие вопросы. «Чем он занимается? — спрашивали они друг у друга. — Почему у него всегда замазаны окна? Для чего ему нужна большая служебная собака?»
Молодая женщина, работающая в химчистке, утверждала, что Хэйханен, перед тем как снять квартиру, говорил о своем намерении открыть фотостудию. Однако переехав сюда, Хэйханен со своей несчастной женой стал жить как затворник.
Соседи обратили внимание и на тот факт, что машина Хэйханена то несколько дней стояла на улице, а то по нескольку недель ее не было видно».
Остальная часть доклада нашего детектива состояла из отрывистых сведений, которые обычно стараются собрать все сыщики для характеристики человека с целью определения его положения в обществе и с тем, чтобы дать описание его образа жизни.
Если судить по содержанию доклада, то казалось невероятным, чтобы подобный человек мог быть подполковником советской внешней разведки, осуществлявшим важную нелегальную работу. Ведь его профессия требовала соблюдения величайшей осторожности, а он, казалось, делал все возможное, чтобы привлечь к себе повышенное внимание. Неудивительно, подумал я, что Абель недоумевал по поводу выбора его помощника.
Вторник, 1 октября
Утром мы с Абелем провели вместе целых два часа. На встречу со мной он пришел с написанными на трех страницах юридическими доводами, подготовленными его «тюремными адвокатами». Как выяснилось, это и были те «новые важные вопросы», о которых он упоминал во время нашего разговора по телефону. Некоторые правовые положения подкреплялись точными ссылками на авторитеты в области юриспруденции. Так, например, в этом документе говорилось: «Может ли обвинение в двух различных преступлениях: 1) сбор и получение и 2) передача и получение — базироваться на одних и тех же действиях, подтверждаемых свидетельскими показаниями? (См. дело Питерсона в окружном апелляционном суде Аляски, 297 Ф 1002.) Нельзя обвинять в двух различных преступлениях, если они являются результатом одних и тех же действий».
— И откуда только вы все это получили? — спросил я. — Кто вам дал эти правовые аргументы?
— Заключенные, — ответил Абель. — Заключенные, отбывающие наказание в особо строгих условиях. Я же рассказывал вам, что получаю информацию «из первоисточников».
Я внимательно прочитал эти заметки и несколько минут обдумывал изложенные в них аргументы. Полковник, наверное, надеялся, что если я, полагаясь на эти заметки, обращусь в суд с ходатайством об освобождении его под залог, то он сегодня же сможет выйти из тюрьмы.
Призвав на помощь весь свой такт, не торопясь, я начал объяснять ему, что все эти аргументы, конечно, вполне заслуживают внимания и защита уже рассматривала каждый из них. После этого я сообщил, почему мы решили не использовать их.
Предложение: выступить с ходатайством, вынуждающим обвинение точно определить, по какому — первому или второму — пункту обвинительного акта оно будет добиваться обвинительного приговора, поскольку обвинения по обоим этим пунктам вытекают из одних и тех же действий.
Возражение: мы полагаем, что после нашего выступления с таким ходатайством обвинение остановится на первом пункте, из которого следует смертный приговор. Мы надеемся, что, если представленные обвинением по этому пункту доказательства окажутся слабыми, мы сможем просить присяжных об оправдании по первому пункту. По пункту второму максимальным наказанием может быть десятилетнее тюремное заключение. В сущности говоря, мы надеемся, что присяжные сами сделают выбор и этот выбор будет правильным. Это будет лучше, чем если мы заранее откажемся дать возможность присяжным сделать такой выбор.
Точно так же я проанализировал и остальные десять пунктов, причем каждый из них в документе подкреплялся ссылками на юридические авторитеты. Абель, как всегда, слушал внимательно и терпеливо. Когда я закончил, Абель сказал, что соглашается с нашим мнением, которому, как он это неоднократно заявлял, полностью доверяет г; которое считает единственно правильным.
Я рассказал Абелю о нашей встрече в прошлую субботу с Хэйханеном. Он наклонился вперед и, слушая, приложил к правому уху сложенную «лодочкой» ладонь. Это была его излюбленная поза, когда он слушал. Мне Абель никогда не жаловался на свой слух, но кое-кто высказывал предположение, что он слышит не совсем хорошо. Однако это никак не отражалось на его способности быстро и взвешенно отвечать, при условии, конечно, если он хотел этого.
Когда я описал ему, как Хэйханен волновался и пытался скрыть, что у него трясутся руки, Абель заметил:
— Это от пьянства. Он пьет — и еще больше трусит. Все трусы пьют, чтобы избавиться от страха.
Я показал ему свой набросок лица Хэйханена, и он сперва кивнул, а потом посоветовал нарисовать глаза поближе друг к другу.
По словам Абеля, он занимал в отношении Хэйханена выжидательную позицию, полагая, что этот совершенно не подходящий ддя подобной работы человек в скором времени будет отозван или же что его полнейшая непригодность — часть более хитроумного замысла советской разведки, имеющего целью подставить Хэйханена ФБР в качестве двойного агента. Абель так верил в Советский Союз и в его разведывательную службу, что не допускал мысли о возможности посылки ему КГБ столь ненадежного и некомпетентного работника.
Мы поговорили с Абелем о вещественных доказательствах, которые ФБР продемонстрировало защите в субботу утром. Абель отрицал, что у него была аппаратура для передачи мощных радиосигналов. По его словам, имевшийся у него генератор был слишком слаб для осуществления передач на большие расстояния. Я вынужден был с ним согласиться, когда он сказал, что было бы слишком рискованно даже пытаться вести радиопередачи из деловой части Бруклина, менее чем в одной миле от Бруклинской военной верфи.
Среда, 2 октября
В последнюю минуту мы обратились к судье Байерсу с ходатайством отложить процесс до 1 ноября, с тем чтобы мы могли должным образом подготовиться.
— Ваша честь! — сказал я. — Для удовлетворительной подготовки к этому процессу действительно требуется время. Тем не менее, если мы до 1 ноября убедимся, что готовы, мы немедленно уведомим об этом суд и прокуратуру.
— Мистер Донован, я настаиваю на том, чтобы назначение состава присяжных произошло завтра, — ответил судья. — После этого, если защите потребуется еще время, я соглашусь на любую обоснованную отсрочку.
Судья оказался непреклонным человеком. Он все время уверял, что проведет отбор присяжных 3 октября, а потом отправит их по домам, но я как-то не мог заставить себя поверить, что он исполнит свою угрозу. Однако Байерс оказался человеком слова, которое в данном случае стало законом.
Мы с Томпкинсом, завтракая вдвоем, решили, что обвинение и зашита в виде компромисса, безусловно, могут согласиться, что отбор присяжных должен быть произведен 15 октября. По моему предложению мы еще раз нанесли визит судье Байерсу. Мы застали его в кабинете, но он был непреклонен.
Я сообщил ему, что в сложившейся обстановке буду вынужден обратиться в апелляционный суд США и на внеочередном заседании попросить вынести определение об отмене установленной им даты начала процесса.
Казалось, что это сообщение захватило судью врасплох.
— В апелляционный суд? — спросил он. — Отложить начало процесса?
Судья далее заметил, что такое направление действий кажется ему совершенно необычным, но что это мое право. Он повторил свои заверения, что, если присяжные будут выбраны завтра, он выслушает ходатайство об отсрочке. Я столь же решительно и твердо ответил, что не считаю правильным, в том случае, когда речь идет о рассмотрении такого важного дела, сначала выбирать присяжных, а затем распускать их на десять или больше дней, чтобы они занимались своими делами и общественной деятельностью в Бруклине.
В четыре часа дня в здании Федерального суда началась необычная чрезвычайная сессия апелляционного суда США, на которой председательствовал старший судья Дж. Эдвард Ламбард. В большом красивом зале суда царила тишина, так как было уже довольно поздно и на заседании присутствовали только мы.
— В апелляционный суд? — спросил он. — Отложить начало процесса?
Судья далее заметил, что такое направление действий кажется ему совершенно необычным, но что это мое право. Он повторил свои заверения, что, если присяжные будут выбраны завтра, он выслушает ходатайство об отсрочке. Я столь же решительно и твердо ответил, что не считаю правильным, в том случае, когда речь идет о рассмотрении такого важного дела, сначала выбирать присяжных, а затем распускать их на десять или больше дней, чтобы они занимались своими делами и общественной деятельностью в Бруклине.
В четыре часа дня в здании Федерального суда началась необычная чрезвычайная сессия апелляционного суда США, на которой председательствовал старший судья Дж. Эдвард Ламбард. В большом красивом зале суда царила тишина, так как было уже довольно поздно и на заседании присутствовали только мы.
Сообщить что-либо новое мы не могли, так как обо всем уже говорилось много раз. Томпкинс заявил, что обвинение готово к процессу, но не станет возражать против нашего требования о любой отсрочке, если оно будет обоснованным.
Я повторил наше утверждение, что если нас вынудят на следующий день прийти на суд, то таким образом будет нарушена законная судебная процедура, поскольку мы не имели необходимого времени для должной подготовки защиты. Я рассказал о составленных нами подробных документах и о времени, уже потраченном на судебные проволочки, а также подчеркнул важность нашего ходатайства по поводу обыска и ареста, которое в данный момент все еще не рассмотрено в Федеральном окружном суде.
Незадолго до окончания дискуссии какой-то журналист Передал прокурору Томпкинсу записку, и прокурор тут же информировал суд, что только что вынесено решение по нашему ходатайству об обыске и аресте.
— В связи с этим, — заявил судья Ламбард, — я полагаю, что решение вопроса должно быть полностью передано судье, который будет председательствовать на процессе. Я совершенно убежден, что судья Байерс решит этот вопрос без всякого ущемления прав подзащитного.
Мы поспешили уйти из суда, чтобы разузнать подробности решения по нашему ходатайству. В его определении говорилось, что мы поступили правильно, возбудив ходатайство в Нью-Йорке, где был наложен арест на имущество Абеля. Судья признавал, что в нашем ходатайстве речь идет о гражданском иске, подлежащем рассмотрению отдельно от уголовного дела. С другой стороны, продолжал судья, принимая во внимание все обстоятельства и разумно применяя предоставленное ему право, он считает необходимым отклонить наше ходатайство, но разрешает нам возбудить его вновь в суде Восточного округа.
Таким образом, наша попытка не увенчалась успехом. У нас не было времени возбуждать заново гражданское исковое дело в Бруклине. Кроме того, мы должны были признать, что у нас почти не было оснований надеяться на возможность отмены постановления суда апелляционным судом.
Впереди предстояла интенсивная работа. Мы решили, что на следующий день утром следует обратиться к судье Байерсу с просьбой считать все документы по ходатайству об обыске и аресте частью рассматриваемого в Бруклине уголовного дела и таким образом сохранить за собой право вернуться к этому вопросу, если придется подавать апелляционную жалобу.
Пока же мы решили работать весь вечер и, если потребуется, всю ночь над определением позиции защиты на первой стадии процесса, который начнется утром.
Мы обсудили, какого именно состава присяжных заседателей нам нужно добиваться. Я напомнил своим коллегам, что в данном случае, «вне зависимости от того, каким окажется состав присяжных, нам следует иметь в виду, что мы начинаем процесс по меньшей мере с двумя проигранными очками».
— Мы несколько продвинулись вперед, — сказал я своим помощникам, — но сказанное мною Рудольфу в первый же день все еще соответствует реальному положению дела. Только чудо может спасти ему жизнь.
Четверг, 3 октября
От нашего дома до здания Федерального окружного суда в деловой части Бруклина, выходящего окнами в небольшой парк, можно доехать за пятнадцать минут. Если же на прилегающих улочках движение интенсивное, на это потребуется час. В этот день поездка заняла полчаса, и, входя в старое здание суда, я порадовался, что приехал пораньше. Зал суда был уже переполнен. К его дверям тянулись длинные очереди любопытных. Не в меру усердные охранники обыскивали всех посетителей, словно ожидали, что здесь будет не суд, а сражение, и все явятся с оружием.
— Прошу встать!
Ровно в половине одиннадцатого служитель в голубой форме открыл дверь позади судейского места, и высокий, держащийся очень прямо судья Байерс опустился в деревянное кресло, стоящее на возвышении.
Прежде чем приступить к отбору присяжных, я попросил у судьи разрешения передать ему документы, касающиеся нашего ходатайства об обыске и аресте. Судья Байер согласился с этим и сказал:
— Суд примет документы и будет рассматривать ходатайство, как если бы оно было сразу представлено в суд Восточного округа.
Он заявил, что оставляет за собой право принятия решения, и заметил:
— Я хотел бы изучить документы.
Затем он обратился к первым двенадцати кандидатам в присяжные. Задав несколько предварительных вопросов, судья заявил:
— Сейчас я коротко расскажу вам суть этого дела. В подробности вдаваться не буду.
Я невольно задал себе вопрос, кто из присутствующих в этом переполненном зале, и особенно среди присяжных, мог не знать сути этого дела. Видимо, только люди, не смотревшие в последнее время телепередач, не читавшие газет и журналов и не разговаривавшие со своими соседями в Бруклине.
— В обвинительном заключении подсудимый Абель обвиняется в участии в трех отдельных заговорах, — продолжал судья. — Заговор — это соглашение между двумя или более лицами, и для того, чтобы это соглашение было наказуемым, ЭТО должно быть соглашение с целью нарушения закона.
— Есть ли у кого-либо из вас возражения против участия в процессе в качестве присяжного заседателя, поскольку дело является уголовным? Был ли кто-либо из вас в прошлом связан с каким-либо правительственным или муниципальным учреждением?
Присяжный № 1 (поднимая руку). Я в настоящее время являюсь офицером запаса.
Присяжный № 10. Лет десять назад часть дня работал на почте.
Судья Байерс. Отразится ли то обстоятельство, что в свое время вы состояли на государственной службе, на вашей способности вынести справедливый и беспристрастный приговор?
Присяжный № 1. В моем случае — да, сэр.
Судья Байерс. Вы освобождаетесь от участия в рассмотрении этого дела.
Полковник Абель, аккуратный и скромный в своем темносером костюме, с модным узким галстуком в полоску, сидел позади меня. Время от времени мы обменивались несколькими словами. Раз или два что-то услышанное Абелем заставило его улыбнуться. В газетных статьях об Абеле говорилось, что он был «щегольски одет», вел себя «совершенно непринужденно». Один из репортеров писал, что он «излучал уверенность… смеялся и оживленно разговаривал со своим адвокатом, назначенным судом».
Судья Байерс вновь обратился к присяжным:
— Подсудимым по делу является Рудольф Иванович Абель — вы так это произносите?
Абель. Да, сэр. (Отвечая, Рудольф улыбнулся.)
Судья Байерс. Кто-нибудь из вас знаком с ним? (Все промолчали.)
Судья Байерс. Кто-нибудь из вас читал о нем? Те, кто читал, поднимите руки. Номера один, пять, шесть, номе? восемь, номер девять, номер одиннадцать.
Шесть из двенадцати вероятных присяжных, то есть половина их, признали, что читали о деле.
— Создалось ли у вас в результате этого чтения, вне зависимости от того, что вы читали, какое-либо впечатление о виновности или невиновности подсудимого? — спрашивает судья.
Присяжный № 6. У меня создалось.
Судья Байерс. Номер шесть, у вас сложилось определенное мнение?
Присяжный № 6. Да.
Судья Байерс. Как вы считаете, это мнение не изменится после ознакомления с доказательствами?
Присяжный № 6. Я полагаю, сэр, что изменится. Да. (Присяжный Ns 6 по фамилии Рэндвла ранее сообщил, что он клерк.)
Судья Байерс. Ну что ж, это очень важно, и я должен полностью доверять вам.
Разрешите мне пояснить, что в уголовном деле подсудимый с начала процесса и на всем его протяжении считается невиновным до тех пор, пока присяжные не вынесут приговор. Основная ответственность за опровержение этой презумпции невиновности лежит на обвинении, которое должно доказать вину так, чтобы в этом не оставалось никакого сомнения.
Вы заявляете, что у вас сложилось определенное мнение. Вам придется сказать мне, сможете ли вы изменить его после ознакомления с доказательствами или отказаться от него, если прокурор не сможет так основательно, как это требуется, доказать правильность обвинения.