– Нет, я понимаю… – Garde a vous!
– Представьте, – высвободил крахмальную манжету, подбоченился, – за столько лет жизни в Германии я не познакомился близко ни с одним немцем, не прочёл ни одной немецкой газеты или книги и никогда не чувствовал ни малейшего неудобства от незнания немецкого языка!
– За сколько лет?
– Ну… какое-то количество.
О! Уже вызывающе, литератор Гамаюн! Похоже, юношу проняло. Весьма чуток. А маэстро и не особо скрывает барьер. Даже демонстрирует.
И почему-то чем далее, тем более, до прощального поклона завёлся между ними какой-то удручающе-шутливый тон…
А жаль. Много позже выясняется – от себя говорил Гамаюн, не посланец, не засланец. Но как знать наверняка?!
– Oh, mon officier! Кто это был?
– М-м… Земляк. Отчасти confPre, возможно.
– Просто ты так долго с ним…
– Долго?
– Продолжительно.
– Подай-ка водочки, ma cherie.
– Но топ…
– Водочки, водочки.
И роман у юноши получился превосходный, ходит слух. В книжную лавку маэстро Ерохину всё недосуг и недосуг. А экземпляр с дарственной надписью от автора всё не приходит почтой и не приходит. Ты что, юноша, обиделся, что ли? Ну, в своём праве. Повод был дан.
А жаль. В кои веки судьба свела с личностью…
Но это уже совсем-совсем другая история.
* * *Господи, до чего ж легко стало после судьбоносной речи в Русском клубе! Какая роскошь избавления от шлаков!
С гражданином Ерохиным у нас всё покончено!
Сильно сказано! И главное (вот главное!), сказано фигурально. Когда б решили по-дружески покончить с гражданином Ерохиным чисто конкретно (фу! откуда только всплыло непотребное арго!), не провозглашали б о том во всеуслышание – по секрету всему свету. Тишком-молчком – да. Стиль! С непременными разбросанными там и сям намёками: не наших рук дело, но sapi-enti sat… Умному и впрямь достаточно: его пример другим наука, но, боже мой!
Скушно с вами. Бдительность, конечно, лучше не терять. Шах, ты как? Не теряешь бдительности?
М-р.
Умник! Хорош-ший Шах, Шах хорош-ший.
Но по большому счёту… На что они способны? Надуться мышью на крупу. Столько раз говорили маэстро: убеждения имейте любые, но не следует доводить их до окружения. Первейшая заповедь! А он своим этим «рухнет миф» на rue de lAssomption… Очень подвёл друзей, просто-напросто поставил в н-неудобную позицию, нанёс большую человеческую обиду! Всё! Покончено!
Ну и напакостить – несомненно! С чувством собственной правоты причём.
* * *Товарищ Минускульский… Давненько его не было! Всплыл на поверхность! Уже не член украинского ревкома? Забирай выше! ОГПУ! Ромб в петлице – понимай, сотрудник для особых поручений, оперуполномоченный центрального аппарата!
Но здесь, товарищи, на шахматном турнире в Колонном зале Дома Союзов, нет чинов и званий. Здесь он просто в толпе, просто рядовой поклонник древнейшей и мудрейшей игры! Ну, не рядовой…
– Товарищ! Несколько слов для журнала «Шахматы и шашки в рабочем клубе»!
– Ну, разве несколько слов…
– А правда, что вы играли с самим Ерохиным?
– Правда. Только почему «с самим»? С Ерохиным играл. Проиграл. Но пораженья от победы… Как там дальше у поэта?
– А правда, что вот-вот ожидается его возвращение на родину?
– Неправда. Поймите правильно, рассмотреть мы готовы, но сам он желания пока не выразил – ни устно, ни письменно. А насильно мил не будешь. Не в наших правилах.
– А правда, что Ерохин – сексот?! И как раз потому так много лет в Загранице?!
(Вот! Вот! Хитрожопый, однако, рабкор «Шахмат и шашек в рабочем клубе»! И не боится рискнуть таким вопросом! Безумству храбрых поём мы песню!)
– Комментария не будет.
Многоговорящее отсутствие комментария – от сотрудника центрального аппарата ОГПУ!
И врезка от редакции, справка о гр. Ерохине. Так сказать, этапы большого пути (не в шахматах, в жизни):
Белогвардейский офицер, ярый антисоветчик, уличённый в связях с английской разведкой и деникинской контрразведкой. Был принят на службу в уголовный розыск, в дальнейшем работал переводчиком Коминтерна. Беспрепятственно покинул СССР. Женат на иностранке. Совершает частые поездки по странам, враждебным СССР, общаясь с буржуазными прихвостнями. Постоянно проживает в Берлине, в центре города, в отдельной многокомнатной квартире. Заклятый враг трудового народа.
Такая вот… информация к размышлению. И какие могут быть ещё размышления к информации?! После подобной врезки найдётся упрямец, настаивающий на комментарии по поводу сексота?
* * *Люди, люди! Порожденье крокодила!
Зряшно мнилось, что этих-то друзей возможно переиграть.
А очень просто! Крокодил не играет в шахматы – по определению. Ему, ящеру с микроскопическим мозгом, чужды игрища ума – по определению. Управляем лишь рефлексами, привитыми за тыщи лет, – по определению. Потому переиграет любого иного, попавшего в его среду, – по определению. Сколь бы ни был высок интеллект купальщика в озере (разве маэстро не маэстро!), – попав на глазок крокодилу, обречён.
Партию в шахматы, ящер?
Вот ещё! При чём тут! Клац! Хрям! Рефлекс – и нет головы со всем хвалёным интеллектом внутри! Всего делов!
Крокодил – примитив, а купальщик – светоч разума? Если ты, купальщик, такой светоч, где твоя голова? И где она была, когда вдруг решила, что возможно переиграть крокодила в его среде?! То-то!
Единственное спасение – зарыться в тину, прикинуться бревном, задыхаясь от нехватки воздуха. Ящер не приметит, мимо проплывёт. Считай, уже большая победа!
Это – победа? Это – победа. Просто она такая – в предложенных обстоятельствах.
Люди, люди! Порожденье крокодила!
* * *Ну, сексот и сексот. Кем только ни довелось быть и слыть! Глупо слушать. Более того – опровергать. Тогда сразу: вот оно, вот оно, на ус намотано! Возмутился? Знать, совесть нечиста! Промолчал? Тем более! Ты виноват уж тем, что хочется нам. Сексот, сексот!
А давайте тогда ему – бойкот! Не объявленный, но явленный. От лица всей мировой шахматной общественности! Прогрессивной, ну! Раздавите гадину! Кто не с нами, тот против! Кто «против»? «Против» нет!
Chantera pas! Толпою мы сильны! Все – dii minores, то есть младшие боги, то есть второстепенные таланты. Понятно, почему вдруг в едином порыве. До неприличия просто. Шансы на Корону выше – при отлучении сильнейшего.
А что думает по этому поводу профессор Ляскер? Третейский не третейский, но как бы патриарх! Пусть выскажется! Вот пусть!
Профессор Ляскер выскажется. В свойственной мудрецу манере:
Нельзя слепо верить всякому вздору только лишь потому что он напечатан.
Спасибо, принято к сведению. Высказался! Частное мнение, не более того! Дедушка определённо впадает в маразм. И это уже общее мнение, и более того! Диагноз. Какая отвратительная штука – старость…
В общем, гр. Ерохин, по мощам и елей, слово не воробей, заслужил – носи!
Что ж. Своя ноша не тянет, своя сермяга не тяга. И поту не канет… Знал, на что шёл. Выверенный, осознанный ход. Да, слабость в членах, испарина, сердечный колотун. Зато – какая роскошь! Да, такая – зарывшись в тину, прикинувшись бревном, задыхаясь, – но победа.
Тяжело, да. Но кто сказал, что будет легко?
Кр-р-рокодилы!
Ничто не бесконечно. Чёрная полоса в жизни рано или поздно должна перемежеваться. Рано или поздно должна быть белая полоса. Чересполосица. Чёрное-белое…
И – вот! Подарок судьбы – экстравагантный, если не сказать безумный, аноним!
Да, странноватое предложение. Да, похоже на изощрённую провокацию.
Provocatio – вызов. С экивоками: если маэстро не слишком занят, если располагает временем…
Проигнорировать вызов?! Будучи не слишком и располагая… (Бойкот опять же!) О, нет!
Что ж, аноним. Успехов! lis ont tout a gagner, rien a perdre. Приобрести можешь всё, а терять тебе нечего. Кроме, объявленной суммы вознаграждения. Но это всего лишь деньги…
Начали? Белые: 1.е4.
Да нет же. Всё ясно-понятно к ходу пятнадцатому где-то. Против маэстро выставлен не дилетант из нуворишей, но необычайно сильная equipe. А к тридцатому ходу маэстро готов назвать поимённо каждого из этой команды. Разве маэстро не маэстро?! Стиль каждой более-менее шахматной величины изучен вдоль и поперёк. Человек это стиль. По аналогии: когда в соседней комнате меж собой говорят несколько знакомых тебе людей, безошибочно определишь по голосам – кто там. Достаточно вскользь брошенного междометия.
Значит, так. Безусловно, тяжёлая артиллерия, Ляскер. Наверняка дружище Андрэ. Скорее всего, Флёр, тихий пакостник (за бойкот громче всех, shantera pas!). И… возможно, ещё кто-то. Раньше не встречались. Но не молодой, подающий надежды. Кто-то из старой гвардии, давно не выступавший, но с квалификацией. Откуда-нибудь из глубинки. Какой-нибудь там Измайлов, к примеру.
Значит, так. Безусловно, тяжёлая артиллерия, Ляскер. Наверняка дружище Андрэ. Скорее всего, Флёр, тихий пакостник (за бойкот громче всех, shantera pas!). И… возможно, ещё кто-то. Раньше не встречались. Но не молодой, подающий надежды. Кто-то из старой гвардии, давно не выступавший, но с квалификацией. Откуда-нибудь из глубинки. Какой-нибудь там Измайлов, к примеру.
А партия получилась занимательная. Пожалуй, достойна включения в сборник «Пятьдесят моих лучших партий»! Хотя бы за сороковой Rh6! достойна. Лишь одна закавыка…
Вот партия Ерохин – Ляскер, 1916 (чёрные сдались); партия Кордильера – Ерохин, 1931 (белые сдались); партия Каспаров – Ерохин, 1933 (ничья). И так далее, и так далее.
Но партия Аноним – Ерохин?! Диковато. Белые сдались. Победа чёрных. Ура, виват, банзай! Просто и убедительно! В стиле! Повержен… аноним, никто и звать никак.
Между прочим, пока не повержен. Формально.
После сорокового Rh6! ожидалось – белые партию сдадут. Очевидный, неминуемый мат через семь ходов. Слепой и тот увидит! А уж такой коллективный слепой (Ляскер, Лилендаль, Флёр, не совсем уточнённый Измайлов) – тем более!
Но нет! Какой-то мазохизм напоказ! Белые упрямствуют, закрывая глаза на очевидное. Даже сейчас, когда за чёрными сорок седьмой ход, последний – C:g2 х. Мат…
Voilá une belle mort, сказал Наполеон. Вот прекрасная смерть.
Вопрос: чья смерть?
Граф очень любил детей. Может быть, даже сильней, чем новоявленное дарование Гамаюн. Любил и любил – частная жизнь! Бумагу зачем марать? Как будто всё здоровье её ей подступило кверху с такой силой, что всякую минуту грозило задушить её. Её коротенькие толстые ручки не могли… («Юность», глава «Нехлюдовы»). Графомания. Баловство. Добро, что шахматами не баловался. Иначе – просто беда! По двадцать раз вмешиваться в корректуру: я всё гениально перепишу! Ваше право, граф. Но не в шахматах. Здесь железное правило: тронул – ходи. Voila une belle mort!
Стоп! Вопрос остаётся: чья смерть? Насущный вопрос. Не отвлекайтесь надеждой, маэстро! Не убирайте ладони со лба! Устроив из ладоней подобие шор – усталость и тяжесть.
Да всё понятно! Понятно всё! Не сразу, не вдруг. Но теперь-то! Секрет Полишинеля! (Или маэстро не маэстро?!)
Коллективный слепой, пребывающий в Совдепии, играющий от лица загадочного Анонима.
Chérie (чтоб тебя!) Аннализ-Коминтерн: oh, mon officier! это же реальные средства!
Крокодил, вздумавший поиграться. Мерзкая тварь! Мерзкая! Тварь!
Repete: нужно придумать, пожалуй, защиту против этой коварной комбинации, но именно это не представляется возможным.
Хотя…
Понимаешь, Шах?
М-р.
Вот-вот. Мы с тобой одной крови, ты и я. А как бы ты, Шах, поступил на месте Большого? Ну, скажи, скажи!
М-р.
Ну, прав. По-своему. Прыг с колен. Вихляющая проходка на полупальцах – до раздвижной двери. Пауза, оглядка с укоризной: довольно я тебя слушал, кто-то что-то вещал – насчёт печёночки?
Что было, то было. Извини, сейчас. Да подавись, проглот! Никто у тебя не отнимает! Хорош-ший Шах, Шах хорош-ший.
Отстань, Большой! Когда кушаю – никого не слушаю.
Ну, каждому своё. Водочки, что ли? А водочки! В кабинете. Склянка под оттоманкой. Тайник. Ы! Чтоб никто не догадался! Не своротить валкую лампу на чёрном витом столбе под оранжевым абажуром. Вот она, склянка!
Пуста? Почему пуста?! Вчера была ещё на треть!
Нет-нет! У маэстро феноменальная память! Или…
А с другой стороны, всё к лучшему. Принимать такое решение – только на трезвую голову. Noblesse oblige.
Гобелен над оттоманкой: коррида, бык, матадор. Фальшивка. Шикарная. Где имение, и где наводнение! Где гобелен, и где коррида! Вкусы у фрау Рюг!
Испанская партия.
Матадор – тот, кто убивает. И в помощь ему – квадрилья, пикадоры. Все лавры матадору, но без пикадоров он вряд ли… Но все лавры ему. Мерзкая тварь!
Что там про чересполосицу? Так вот, эта, предыдущая, была белая полоса.
Нет, конечно, вариант остаётся – больным сказаться. Во избежание неизбежного C:g2 х. Даже не сказаться. Просто не позвонить, не дойти до телеграфа. Прихватило, перепад давления, зубы, надкостница воспалилась, пьян в стельку, поскользнулся, упал, очнулся, гипс. Мало ли!
Условия соблюдены. По сути – выиграл, по условиям – проиграл. Этакий благопристойный hommage.
Сделать оммаж – звучит! Почти по-русски. Признание вассалом зависимости от сюзерена. Оммаж. Все довольны. Всем спасибо. Все свободны.
Но… Noblesse oblige. Налицо, м-м, потеря лица.
Но… Если C:g2 х, то сохранённое лицо будет просто-таки украшением тела во гробе. Сколько в нём ума, чести и совести нашей эпохи! Сколько бла-ародной, какой-то даже белогвардейской непримиримости в этих глазах! Даром что сомкнуты – навсегда. Спи спокойно, дорогой товарищ.
А иного-то не дано, маэстро!
Одно дело – возвестить городу и миру про «миф рухнул». Смело, смело! Но всё-таки не персонифицировано. Когда б друзья столь болезненно откликались на каждое «пфе» каждого бывшего, каждого эмигранта… Даже у них пуль не хватило б. А уж этого добра у них…
И совсем другое дело – зная доподлинно (узнав! или маэстро не маэстро?!), что за крокодил тебе противостоит. Этот не пощадит. Крокодиловы слёзы – красивая (некрасивая!) метафора. Кто в ситуации «садо», кто «мазо» – дискуссия. Но время дискуссий уже миновало. Немигающий выпуклый взгляд. Ничего личного, только инстинкт: вижу – C:g2 х! А посмеешь, купальщик?
А то ж! И – дать ему, крокодилу, в нюх: C:g2 х! От души и от себя! Дальше – тишина.
Или… Ну, а как?.. Или… Никто ж не узнает… Но сам-то?.. Всё равно, что позавтракать в людской, покромсав селёдочку на газеточке. Чавкая и рыгая. Обтирая пальцы о полы халата. Никто не видит. Но сам-то?
Шкалик бы сейчас! Мерзавчик! Ужель склянка пуста? Очень нервный, походка нервная. Феноменальная память! На треть была! Danke sehr за трогательную заботу, Аннализ! Чтоб тебя! Должна вот-вот появиться. Что-то её тоже давненько не было.
Oh, mon officier! Я купила одеколон! Там распродажа, смешные пфенниги! Настоящая кёльнская вода – eua de Cologne! Лаванда! Горная лаванда! Тебе – от меня! В последнее время от тебя амбрэ…
Да-да, конечно. Вот ты молодец! Не раздевайся. Иди снова.
Ку..
Кю! (Жё, Антуан, жё!) Куда-куда! Маэстро Ерохин – не писатель! Маэстро Ерохин всё больше в шахматы! Маэстро Ерохин даже в страшном сне eua de Cologne «Горная лаванда» внутрь не потребляет! Водочки ему! Поняла?! Ферштейн?! Компренд?! Андестэнд?! Быстро пошла и нашла! Принесла! В крайнем случае, пусть камрад с этажа сбегает – засиделся, разомнётся.
И не надо сейчас трогать маэстро! Мы думаем. Мы с Шахом думаем. Иди сюда, Шах. Наелся, жратик?
М-р.
Вот ты молодец! А покакать?
М-р.
Вот ты молодец! Кто-нибудь уберёт дерьмо за котом?! Или на кой ляд вообще в доме Аннализ?!
Хорош-ший Шах, Шах хорош-ший. Умник! Что думаешь? Делать ход? Не делать ход? Как решишь, так и будет.
М-р.
Лапу убрал! Убрал лапу!
М-р.
То-то! И без тебя тут…
C:g2. Последний ход. Тронул – ходи. Слон бьёт пешку на жэ-два – мат. Даже если никто не видел, что – тронул. Сам-то!
Слон. У позорных дилетантов – офицер. Officier.
Разве маэстро не officier?!
Но ты взаправду офицер!
Усталость и тяжесть… Неизвестно, что всё это значит.
Когда тебя мучит страшный сон, убежать ты не можешь, ноги у тебя словно налиты свинцом; ты не можешь отойти от зловещей двери, которая чуть заметно притворяется. Но то же происходит и в жизни, иногда тебе труднее устроить скандал, чемумереть.
– Oh, mon officier, ты кому-то звонишь?
– Да.
– Кому?
А то не знаешь! С-сука коминтернов екая! Всегда играла из рук вон плохо, всегда! А уж играя ревность!..
– Певичке, ma cherie! Имя вряд ли тебе что скажет. Марлен Дитрих.
– Oh, mon officier! А кто это?
Именно!
Длинные гудки. Длинные гудки. Длинные гудки.
Процедурно, по условиям, потом телеграфировать.
Потом, потом…
Длинные гудки.
Дьябло! Кому больше нужно?! Маэстро или кому?!
А вдруг… О! Ведь условия! Никто (аноним, и звать никак!) не отозвался на контрольный звонок! А значит? Признал поражение до того, до C:g2 х! Всем спасибо. Все свободны. А?
Длинные гудки.
Цок!
– Вас слушают.
Вот и… Всё-таки вот и… Летай иль ползай.
– Вас слушают. Слушают вас.
Слушайте, слушайте! Нате вам, крокодилы! От графа: II est venu bien jeune se frotter á nous. Молод же явился он состязаться с нами!
– Слушаете?
– Да.
– Записываете?
– Да.
– Записывайте… М-м.
– Алё!
– Слон бьёт пешку на жэ-два – мат.
– То есть? Повторите. Алё!
– Повторяю. Слон бьёт пешку на жэ-два. Мат. – И семь бед! Вот я вас сейчас, сволочей! В образе насмерть перепутанного брюнета, играя: – Вам мат, товарищ гроссмейстер!
Иначе зачем всё?!