Он оставил Бетани на ступенях музея. Пожал ей руку, взял с нее обещание, что она будет на связи и будет держаться подальше от кратера. Она согласилась, но Килгор не знал, значит ли что-нибудь ее согласие. Безотчетный ужас, который охватил ее, когда она видела, как ее товарищ-студент тонет, ничто по сравнению с серенадой создания из иного мира. Или ее собственным любопытством.
Серенада. Сирена.
Слово само всплыло в памяти и отказывалось погружаться обратно. Он мысленно подметил это, поскольку нет смысла игнорировать совпадения. Сирены – водные элементали в своем роде. Они зовут, заманивают и убивают. Правда, обычно являются в более привлекательном облике, чем шахтер девятнадцатого века.
– Все когда-то бывает впервые, – пробормотал он. – А потом лишь повторяется.
Дернул непослушную дверь «Эльдорадо» и уселся в машину.
– Оно говорило с Грегом, и Грег не слушал. Тогда оно решило прибегнуть к силе.
Он поглядел на серебряное распятие, висящее над зеркалом заднего вида, дрожащее и покачивающееся, как маятник. Это был подарок от человека, которого он больше не услышит. Человека, которого он привык считать отцом. В третьей церкви, из которой его выгнали. Последней. Той, мимо которой он иногда проезжал, так и не закончив их спор, но зная, что ему лучше не входить.
Они изгнали его, будто он какой-нибудь проклятый богом вампир, который бы и сам через порог церкви не переступил.
В любом случае, он больше туда не приходил. Понимал, что там его видеть не желают, и на это не повлияет ни его желание, ни молитвы, сколько бы их ни было. По всей вероятности.
Он вздохнул. Конечно, сейчас ему бы помощь не помешала. Смирившись с этим, Килгор достал из кармана маленькую записную книжку и записал все, что узнал сегодня. Пролистал до последней страницы. Два адреса. Местное питейное заведение, точка, которую держит некий Эд, и местная женщина, которую то ли зовут, то ли прозвали Эммау Пит, волонтера, работающего в музее и придерживающегося не слишком хорошего мнения о бедной мисс Хьюсман.
Судя по тому, что часы показывают, насчет бара думать рановато. Там не будет тех, с кем поговорить стоит. А миссис Пит? Время ужина еще не настало, а она говорила, что он может заехать ближе к вечеру. Она знала, что он приедет, но ему хотелось бы сначала позвонить, из вежливости… но, как она сама призналась, у нее телефона нет. Всегда говорила по телефону в музее, и это ее вполне устраивало.
У Килгора Джонса телефон был, но дрянной, без GPS. Оставалось утешиться тем, что милостью Божией Дактаун все-таки был на картах Гугл, и пачка листов, заранее распечатанных дома, дала ему представление о здешних местах.
Эммау Пит жила на расстоянии плевка от шахты – в пешей доступности для человека, который любил ходить пешком больше, чем Килгор. Однако поиск подъездной дороги на «Эльдорадо» занял у него минут двадцать. Дорога не была никак отмечена, не была посыпана гравием, и он вычислил ее лишь методом исключения, проехав по четырем соседним, совершенно таким же. Загадка, как в таких городках почту разносят. У всех, наверное, свои хитрости. Все друг друга знают, редко, что теряется или пропадает. Однако тогда ситуация со студентами из университета выглядит еще загадочнее.
А может, и вовсе нет. Эти ребята – пришлые, местные не обязаны за ними приглядывать. Так что пропасть они могут куда проще, чем письмо какое-нибудь.
Он включил стояночный тормоз, машина резко дернулась и остановилась, привычно поскрипывая.
Дом Эммау Пит оказался хорошо отремонтированным крафтсмановским домиком, с садиком спереди, но не таким ухоженным, как висячие горшки с цветами на его крыльце. Сейчас там были исключительно лиловые и розовые петуньи, поскольку все остальное уже завяло. И эти завянут, где-нибудь перед Днем Благодарения. Но пока что они оттеняли белый домик с серой крышей, словно сигнализируя, что дом жилой. Что о нем кто-то заботится.
Килгор осторожно наступил на ступеньки, убедился, что они достаточно прочные, поднялся и постучал в выкрашенную в красный цвет дверь.
Из-за двери доносилось бормотание телевизора, вроде бы местные новости. Скрипнул стул, потом доска, послышались шаги, и в крошечном окошке, заменяющем дверной глазок, появился глаз.
Но дверь не открыли.
– Кто там?
Килгор постарался придать себе максимально вежливый вид, сложил руки на груди и слегка ссутулился, чтобы скрыть свой немаленький рост.
– Прошу прощения, мэм, мне нужно увидеться с Эммау Пит. Это не вы, случайно?
– А тебе-то зачем?
– Я Килгор Джонс. Мы сегодня утром по телефону разговаривали.
– Точно, припоминаю. Большой ты сукин сын, а?
– Мне так часто говорят.
– И что тебе тогда надо? Ты же не из патрульных, это я помню.
– Я автомеханик из Чаттануги.
Глаз в окошке прищурился.
– Расследующий случай случайно утонувшего…
– Не утонувшего, мэм. Того, что это вызвало.
Он услышал щелчок. Повернулась дверная ручка, и дверь со скрипом приоткрылась на дюйм.
– Ты меня заинтересовал, здоровяк. Не обмани мои ожидания.
Она открыла дверь, и Килгор ее увидел. Невысокая, пожилая, но не старая. С седыми волосами и яркими глазами, в опрятном синем платье и серых тапочках.
– Ты же не ясновидец, а?
– Нет, мэм. Я не вижу и не ощущаю ничего, кроме того, что видно обычным зрением.
– Значит, боец. Раз не ясновидец.
Она вздохнула и распахнула дверь одним движением руки в запястье.
– Тогда проходи, наверное.
Отойдя в сторону, чтобы пропустить его, она развернулась и неспешно пошла по заставленному вещами дому. Не захламленному и грязному, просто до отказа набитому необходимыми пожилой барахольщице вещами. Стопки книг о Гражданской войне и Диком Западе из «Тайм Лайф», серии книг о паранормальных явлениях восьмидесятых годов, статуэтки, местные и заморские, колокольчики, привезенные из туристических поездок, коллекционные ложки с эмблемами, фотографии родных и близких в рамках, занимающие все свободное пространство на стене, несколько аккуратно расставленных чайников, прихватки, ряды кофейных кружек на крючках у полок, домотканые шерстяные платки с яркими незатейливыми узорами, занавески из старых простыней, рождественские картинки деревень с людьми, катающимися на коньках, почтовыми отделениями и станциями железной дороги, домашними животными, машинами. И гирлянды на каждой двери.
– Я чайник поставлю, а ты присядь.
Конечно, чайник поставит. Килгор знал, что от пожилой южанки без чая из дома не уйдешь, точно так же, как с молодой южанкой разговор не заведешь, пока она кофе не сварит. Будто тут никто поговорить не может, что-нибудь не прихлебывая, чтобы отвлекаться иногда.
Но ведь и в Первой Баптистской все то же самое было, так? Если не совместный обед, то хлеб вкусить вместе, поэтому они и называли церковь Дом Братства.
Эммау, чье имя он сначала принял за обращение «грэндма», бабушка, показала рукой на обеденный стол, красиво отделаный и крепко сбитый, видимо, сделаный на заказ. Небольшие стулья с ним совершенно не сочетались, а еще они выглядели так, что ни один из них не выдержит вес Килгора без необратимых повреждений.
Он уже готов был предложить выйти на крыльцо, но тут заметил прочную кедровую скамейку, явно принесенную из сада. На кухне Эммау она служила столиком для стопки полотенец и литых чугунных кастрюль, стоявших одна на другой.
– Может, я, возможно… разберу на этой скамье? – сказал он. – Нам обоим лучше будет, если я ничего не сломаю.
Она поперхнулась смехом, как курильщик лет восьмидесяти, но возраст у нее еще не тот, да и сигарет Килгор не заметил.
– Как пожелаешь.
Дело не в смехе, понял он. Сказанные ею слова прозвучали так же хрипло, как и смех. В них сквозил не возраст, а нечто иное. Аккуратно приспособив мебель под себя, он уселся.
– Надеюсь, я не сильно потревожил, особенно если вы чувствуете себя нехорошо?
– Нехорошо? – переспросила она, бросив на него резкий взгляд, от плиты. – Ты кашель имел в виду? Это еще мелочи, ты просто в городе не освоился, иначе услышал бы и похуже. Все мы, кто постарше, кто здесь вырос… у всех один голос.
– Очень жаль это слышать.
– Почему? Ничего не болит, и я внимания не обращаю. Дает ощущение одного племени, – сообщила она, вытаскивая из шкафа коробку пакетиков с чаем. Сдернула со стены пару кружек. Себе оставила светло-розовую, с изящной ручкой, а ему дала большую, в виде Твити, сидящей на краю ванной.
– Когда-то давно между Дактауном и Копперхиллом жило большое племя. Компания хорошо о рабочих заботилась, – сказала она, хотя ее кашель говорил об обратном. – Теперь все это ушло, как и большая часть нас. Таков порядок вещей.
– Но земли здесь чудесно восстановились, – сказал он, показав, сколько налить кипятку, и окунул в воду пакетик. – Как-то так.
– Но земли здесь чудесно восстановились, – сказал он, показав, сколько налить кипятку, и окунул в воду пакетик. – Как-то так.
– Как-то так, да уж. Как-то змеи, как-то крысы, как-то жуки. Давно от них отвыкли, а тут, нате, снова они ползают. Не говоря уже об этих проклятых деревьях. Нравилась нам наша красная земля, я тебе скажу…
Она поглядела на Килгора поверх кружки.
– Но ты тут не за чаем и не за трепом. Хочешь поговорить насчет кратера и того, что в нем спит.
Килгору не понравилась фраза. Слишком много предположений и скрытого смысла. Интересно, что она на самом деле знает.
– Да, мэм, – откровенно сказал он. – Вы работали в музее дольше, чем кто-либо, и до мозга костей местная. Думаю, что лучше всего с вами об этом говорить.
– А что ты уже узнал?
– Только то, что Бетани Хьюсман видела, как она считает.
Эммау Пит презрительно фыркнула, и по чаю пошла рябь.
– Эта девочка. Думает, что очень много знает. Она мне не сказала, что что-то видела. И шерифу тоже не сказала.
– Мне сказала, что вы ее недолюбливаете. Считает, что потому, что она пришлая.
– Потому, что она попыталась заказать в буфете на заправке на краю города жиденькую хрень наполовину с кофеином, наполовину без, и что-то-там-еще, и вела себя раздражительно, когда ей дали простой кофе из капельной кофеварки, – выпалила она.
Килгор понял, что они говорят об одном и том же.
– Так что она ни фига мне не сказала… но с тобой поговорит. Ладно, значит, она там что-то видела, так?
– Что-то, похожее на шахтера прежних времен, поднявшееся из воды. Оно утащило в кратер ее друга и утопило его.
– Похожее на шахтера? – задумчиво переспросила Эммау, будто поставив вопросительный знак самой интонацией. – Что ж, иногда эти существа принимают ту форму, за которую их и прозвали. Показывают нам то, что мы ожидаем увидеть.
Она закрыла глаза и принялась глубоко дышать над кружкой, вдыхая пар и улыбаясь, но улыбка была мрачной.
– Это существа, бывшие здесь прежде нас… прежде шахты. Прежде индейцев. И пребудут здесь, когда уйдет последний из нас.
– Думаете, их это обрадует? Когда уйдут последние из нас?
– Не знаю. Они принадлежат этой земле.
Килгор нахмурился.
– Но студенты-экологи из университета тоже заботятся о земле – приводят ее в порядок. Можно было бы подумать, что местные привидения или элементали должны бы этому радоваться.
– Дактауну они не нужны. И тому, что на дне озера, – тоже не нужны. Мир не состоит из хиппи и солнечного света, парень. В нем должно быть равновесие, сам понимаешь. Здесь, в Бассейне, все всегда было завязано на металл. Земля, в которой скрыта медь, штуки, которые вытаскивают медь, штуки, которые работают с медью. Равновесие.
– Ага, точно, но 150 лет здесь равновесия не было, а эти ребята не должны были рисковать жизнями, чтобы восстановить его.
– Почему нет? – спросила она, подмигнув, но за этим светилось нечто жесткое. Килгор изобразил изумление, но она отмахнулась. – Нет, ладно. Ты же знаешь, я шучу. Что бы это ни был за старый черт, не следует оставлять его здесь и дальше. Нельзя позволить ему пировать. Так что выясни и разберись с ним.
– Как?
– Без понятия. Но если эта тварь такая мерзкая, что людей убивает, вряд ли ты чего-то разговорами добьешься. По крайней мере, ты.
Он задумался.
– Благодарю вас, – наконец сказал Килгор, отрывая губы от головы Твити. – Вы дали мне хорошую пищу для размышлений.
Допив чай, он снова поблагодарил женщину, а затем вернулся в отель, чтобы подготовиться к ночной работе. Снял номер в том же «Холидэй Инн Экспресс», что и студентка-дипломница, не особенно удобный, но на многие мили вокруг ничего другого не было.
Идя по коридору в номер, он столкнулся с Бетани. Та стояла босиком, с ведерком со льдом.
– Привет! – чирикнула она.
– Привет, – ответил Килгор, поправляя рюкзак на плече, чтобы не задеть ее.
– Даже не знаю, почему удивилась, увидев вас здесь, – сказала Бетани. – Хотя больше тут упасть некуда.
– Близко, и здесь чисто. Переночевать хватит.
– Так вы ненадолго? Один раз переночевать?
– Как пойдет. Посмотрим, что дальше будет.
Она задрожала, крепче ухватив ведерко со льдом.
– Уверены, что с вами все нормально будет?
– Как всегда.
Она нервно засмеялась. Интересно, она когда-нибудь по-другому смеется?
– Похоже, вас никто не беспокоит, по крайней мере, не слишком часто.
– Нет, мэм, не беспокоят.
Они пожелали друг другу спокойной ночи, и он дошел до своего номера. Включил свет. Ничего выдающегося, но и ничего ужасающего. Кровать с убогим одеялом, небольшая стопка туалетных принадлежностей размером с пробники, раковина с поцарапанным смесителем.
Интересно, почему Бетани решила, что если он спокойно вывалил самое сокровенное, сказал, что его обычно не беспокоят, но уж если беспокоят, то по-крупному. Все смотрели в кино про тюрьмы. Если что-то затеваешь, сперва надо свалить самого большого. Чудовища тоже это знают. Пока что ему удавалось избегать тесного с ними знакомства, только пару шрамов заработал, но таких хороших шрамов, что каждый день вспоминаешь тех, кому повезло меньше.
Не-существа… они куда хуже, чем бестелесные.
Не-существа иногда дерутся и кусаются, вопят, плюются ядом или огнем. Не-существа могут менять форму, сдвигать кости. Иногда их не унять ничем, кроме Библии и грубой силы.
У Килгора была Библия, маленькая, в красном кожаном переплете, со страницами из тонкой вощеной бумаги, потрепанными и постоянно слипающимися. Он уже не читал ее так часто, как прежде. Нужды не было. Знал ее с начала до конца и из конца в начало не хуже самого дьявола. Но всегда держал при себе, поскольку однажды она отвела удар когтей, которые вспороли бы ему грудь, а так у него просто был вид, будто он потерял сознание и упал на решетку барбекю.
Повезло тогда.
Не имея помощи от смертных, он мог надеяться лишь на удачу. Хорошо бы, пастор Мартин рядом был, но поезд уже ушел, так ведь?
Поэтому, когда настала ночь, он положил Добрую Книгу в карман, рядом с потрепанным блокнотом. Старой штукой, заполненной его мыслями, наблюдениями, записями и маленькими подробными изображениями того, что может ему потом пригодиться. Час или два возни в Интернете дали ему название или, по крайней мере, направление. Для начала – лучше, чем ничего.
Снова он забрался в свою машину. Кинул рюкзак на пассажирское сиденье, случайно задев серебряный крест на зеркале заднего вида. Тот закачался вперед-назад, громко стуча о стекло. Килгор схватил священную побрякушку. Подержал в руке секунду-другую.
– На хрен, – сказал он, сняв крест и повесив себе на шею. Церкви у него нет, а вот вера есть. А еще верный «Веселый Роджер», который завелся с первого раза.
Фары машины прорезали черный мрак, освещаемый лишь парой фонарей и парой магазинчиков на углу, гордости Дактауна. Кромешный мрак в деревенской глухомани.
До шахты было километра три, но знаков, как и нормального освещения, было очень немного. Звезды над головой слишком яркие, деревья, нависающие над дорогой, слишком высокие. Он ехал по рабочей дороге, ведущей к берегу озера в кратере.
Глядел на деревья, пытаясь увидеть что-нибудь живое, в них скрывающееся. Хоть намек на прежнее равновесие. Хоть какой-то знак воскрешения.
Доехал до шлагбаума, перекрывающего дорогу. Фары высветили огроменный знак «Вход запрещен». Потом он увидел остальную часть надписи, говорящей, что того, кто поедет дальше, застрелят без предупреждения и скормят медведям забавы ради. Может, потому и написали, что медведей здесь нет.
Он вышел из машины, чтобы осмотреть все получше. Знак на шлагбауме поперек дороги, низком, на уровне бедра, висел гордо, будто значок полицейского, но Килгору даже плюнуть на него лень было. Закрыт шлагбаум был на ржавый замок и цепь. Пара резких ударов обитыми железом носами рабочих ботинок устранила его, и следующим ударом ноги он откинул шлагбаум в сторону. Железка остановила свой полет, ударившись в потертый ствол какого-то хвойного дерева.
Даже и возиться не стоило. Грунтовая дорога продолжалась еще сотню метров, заканчиваясь широкой полосой, едва достаточной, чтобы машину развернуть.
Порядком повозившись, Килгор развернул машину так, чтобы можно было быстро уехать, если вдруг потребуется. Сдал назад, поставил машину на стояночный тормоз и открыл дверь, чтобы потолочная лампа светила в салоне, пока он снаряжение подбирает.
Пластиковая бутылка из-под кетчупа со святой водой. Потертый амулет григри, который он сделал в Новом Орлеане, за год до Урагана. Фонарик с запасными батарейками, налобный фонарик, который он позаимствовал у приятеля-автомеханика. Старый серебряный нож для пирогов. Иногда серебро роль играет, но слишком уж дорого оно стоит. Так что взял первое, что под руку попалось.