Насколько Илья успел, он развернулся, однако нападавший всё-таки зацепил его по касательной. Илья выставил вперёд ногу, и нападавший, запнувшись за неё, грохнулся со всего разбега.
Что греки, что римляне в драках и боях использовали только руки. Но ведь ноги мощнее, и удары, наносимые ими, болезненнее.
Илья стал пинать упавшего – по рёбрам и бокам. Бил со всей силы, не жалея. На Руси по неписаным правилам лежачего не бьют, но на него напали сразу трое, и это тоже не по правилам.
Пока он бил второго, успел прийти в себя первый. Он вскочил, но боевой пыл угас. Кулачонками размахивать, правда, стал, но уже без энтузиазма. Илья уклонялся, но, когда нападающий наглеть начал, врезал ему в глаз. Сильно врезал, от души. А потом – левой в подбородок.
Нападающий закачался и «поплыл», Илья же ещё добавил – по грудине. Мужик рухнул, глаза блуждающие, ничего не соображает.
Илья посмотрел по сторонам: нет ли ещё желающих варвара побить? Шёл себе спокойно, никого не трогал, с какого перепуга напали? Наверняка «заказал» его кто-то. Но теперь эти субчики без допроса не уйдут.
Он выждал немного, пока они придут в себя и станут способны отвечать на вопросы, взял одного за тунику, посадил:
– Назовись.
– Зачем тебе моё имя?
– Верно. Мёртвым подонкам имя ни к чему
– Ты чего задумал? – обеспокоился парень. Было ему лет тридцать, на латыни говорил с акцентом, стало быть – варвар или раб из пленных.
– Вы на меня напали втроём. Я защищался, и, как видишь, голыми руками. Двоих убил, а третий будет свидетелем.
Парень растерялся – о таком исходе он подумать не мог. Попытался возразить:
– Мы все живы!
– Ну да! – тут же согласился Илья. – Я же ещё не решил, кого оставлю в живых… Но тебе шею сверну первому.
– Почему? – голос парня дрожал, выдавая панику, испуг.
– Мне свидетель нужен для суда, говорливый, который всю правду расскажет: кто меня «заказал», кто на меня показал, кто деньги заплатил за нападение? А ты даже своё имя назвать не хочешь… Но вот этот, наверное, поразговорчивее будет.
Илья сильно пнул лежащего, и тот застонал от боли.
– Как тебя зовут?
– Карем.
– О! Варвар?
– Всё скажу, не бей только! Ты мне и так все кости сломал!
– Не может быть, ты мне льстишь. Но мыслишь в правильном направлении. А будешь молчать – я найду, что тебе ещё сломать.
– Все скажу, спрашивай…
– Уже лучше. Кто послал?
– Виталис.
– Хм, не знаю такого. Где он живёт, чем на хлеб зарабатывает?
– Он в магистратуре городской. Ох, больно!
– Цензором?
– Да. Видел ты его, и он проучить тебя решил.
Ситуация стала проясняться. Убивать нападавших не следовало, цензор сразу поймёт, кто это сделал. Но и спускать им попытку избиения не следует, эдак его каждый день колотить будут, дай только слабину.
– Вставайте все. И вон того поднимите тоже. И марш к цензору домой.
– Он ещё на службе…
– Я подожду!
Процессия получилась интересной – впереди шли двое, держа под руки третьего. Видимых повреждений, как и крови, видно не было, но вся троица при каждом шаге постанывала и охала. Когда редкие прохожие начинали удивленно таращить глаза, Илья, идущий сзади, покрикивал:
– Меньше надо было пить крепкого вина и драться, варвары!
Прохожие начинали злорадно ухмыляться и отпускать троице издевательские шутки.
Так они добрались до дома цензора.
Дом был средней руки, значительно больше того, что арендовал Илья, но меньше сенаторского. На стук Ильи в двери слуги впустили всех. Вокруг избитых забегали, стали сочувствовать.
Один из слуг всё время порывался уйти из дома – явно с целью предупредить цензора. Однако Илья попытку его пресёк:
– Хочешь быть похожим на них? А теперь прикинь своей бараньей башкой: если я один отдубасил всех троих, то что я сделаю с тобой? Даже самому представить страшно. Забейся в какую-нибудь дыру и сиди тихо. Увижу ещё раз – будешь долго лечиться.
Угроза подействовала. Слуги разбежались по подсобным помещениям и своим жилищам – своя шкура всегда дороже.
Ждать пришлось долго, часа три, когда наконец послышался стук в дверь.
Илья открыл сам и увидел, как взметнулись удивлённые брови Виталиса – вот уж кого цензор не ожидал увидеть.
Не дав ему возможность сбежать, Илья схватил его за руку и втянул во двор.
– Ты что же, выкормыш гиены, творишь? Послал своих слуг учинить расправу надо мной?
– Я никого никуда не посылал, – голос цензора дрожал от страха.
Илья схватил цензора за ворот и грубо поволок к комнатам слуг:
– Любуйся! Это твои люди?
– Мои.
– Мне позвать квестора или его помощников? Хорошенькое дельце – цензор использует слуг как наёмных убийц.
– Не было такого!
– На суде их допросят с пристрастием, сознаются.
– Они рабы, их слово мало что значит.
– Ага, вон как ты заговорил! Ну, тогда у меня руки развязаны. Сейчас я тебя отделаю так, как не бил их троих, вместе взятых. Слуги – рабы, как ты сказал, и против меня свидетельствовать не смогут. Ведь так? – И Илья влепил цензору увесистый хук справа. Тот отлетел в угол и запричитал, держась за щеку.
– Это только начало! – пообещал Илья. – Сейчас я покажу тебе все удары, которые знаю.
– Не надо, ведь мы цивилизованные люди и сможем договориться…
– О как! А слуг зачем подсылал ко мне? Я предупреждал – не приближайся к жене, забудь её. Короткая у тебя память!
Взяв в руки большой кухонный нож с разделочного стола, Илья направился к цензору. Тот вскочил, и глаза его забегали – умирать ему очень не хотелось.
– Подожди, я денег дам! Много, ауреус!
Илья громко и издевательски расхохотался:
– Засунь его себе… знаешь куда? Нет, убивать тебя я не буду, а отдам тебя квестору. Не знаю, какое решение примет потом суд, но цензором тебе уже не быть никогда, вся твоя карьера разрушена.
– Нет, только не это! – вскричал цензор. – Даю два золотых!
– Дёшево же ты меня ценишь!
– Хорошо, десять. – Цензор сказал это таким тоном, как будто решился подарить Илье половину царства.
– Сто! И ни одной монетой меньше!
Цензор округлил глаза – деньги Илья затребовал большие. Но цензор брал взятки и получал приличное жалованье. Он прикинул – здоровье и жизнь, а также карьера стоили дороже.
– Ладно, приходи завтра.
Илью разобрал смех – до чего же глуп цензор!
– Я иду за квестором. Надоел ты мне!
– Нет, погоди! Отложи нож, а то мне нехорошо.
Илья швырнул нож, который вонзился в деревянную дверь комнаты для слуг.
У цензора от страха расширились глаза. Он потёр шею, представив, что Илья мог вонзить нож сюда.
– Мне нужно немного времени.
– Ну да, пересчитать наворованное…
Чиновники в Риме брали подношения – слова «взятка» в латинском языке тогда ещё не существовало. Однако суть явления от этого не менялась.
Цензор ушёл в дом семенящей походкой.
Илья присматривал за выходом – вдруг вздумает сбежать?
Отсутствовал Виталис долго, видимо, доставал из тайника деньги, отсчитывал нужную сумму. Побаивался, не заберёт ли Илья всё?
Илье же хотелось наказать наглеца. Разбогател незаконно, подумал – поймал удачу, теперь дозволено всё. Убить нельзя, слуги хоть и не имеют права голоса в суде, квестору на Илью укажут, знают, где его дом.
Руки у Ильи чесались избить цензора до полусмерти, но опять впереди маячил квестор, суд и каменоломни – за телесные повреждения, за самосуд наказывали сурово.
Законы в Риме существовали, ими руководствовались, хотя власть имущих это не останавливало. Они устраивали перевороты и убийства императоров, подсыпали яд соперникам. Законы большей частью действовали для простых граждан Рима, к тому же богатые и влиятельные семьи предпочитали действовать не своими руками. Они нанимали убийц, вовлекали в заговоры преторианцев или устраивали бунты легионеров.
Виталис вернулся с шёлковым мешочком. Илья развязал горловину – в мешочке лежали золотые монеты.
– Пересчитывать?
– Пусть Юпитер-громовержец будет свидетелем – я счёл дважды.
Илья подбросил на ладони мешочек – похоже на правду. Один ауреус весил 7,28 грамма, в мешочке немногим менее килограмма. Для цензора удар по самолюбию чувствительный, но не смертельный. Зато он уязвлён в самое сердце: деньги цензор любил безумно и расставался с ними тяжело.
– Ну вот и славно! Я ухожу, но если твои люди попробуют приблизиться ко мне или ты к жене, месть моя будет страшна. Лучше сразу выбери, как ты умрёшь. Могу повесить, могу четвертовать, а ещё – сжечь живьём.
Цензор отшатнулся. Такие ужасы в отношении себя, любимого, он и представить не мог.
Илья пугал, конечно. Он воин и мог убить в бою, не испытывая угрызений совести, но мучить – это не для него, он не палач.
Илья пугал, конечно. Он воин и мог убить в бою, не испытывая угрызений совести, но мучить – это не для него, он не палач.
Домой он возвращался уже в сумерках, но в приподнятом настроении – сегодня ему удалось проучить зарвавшегося и заигравшегося чиновника. Будет урок прохиндею!
– Ты где так долго был? Я заждалась! – кинулась ему на шею Немезида. – Мне так страшно одной… Ты всё время в делах, а я – в четырёх стенах.
– Скоро всё изменится, – пообещал Илья и подкинул на ладони мешочек, зазвеневший монетами.
Глава 9. Мирная жизнь
Выспавшись, Илья отправился к сенатору. Ни оружие, ни расписки он с собой не брал. С сенатора станется, его люди могут наброситься скопом и папирус отобрать, тогда нарушится вся комбинация.
На этот раз сенатор был любезнее и пригласил сесть. Римляне – народ прагматичный, и сенатор сразу, без предисловий, завёл разговор о деле.
– Ну что же, я обдумал твоё предложение и склонен его принять.
Ну ещё бы, на кону большие деньги и репутация сенатора. В таком решении Сервилия Гракха Илья был уверен.
– Но я бы хотел в обмен на свои сведения получить расписку.
– А взамен я получу пустые слова? Дай доказательства.
– Ну хорошо. Ты знаешь, что Корнелий казнён?
– Конечно…
– Скоро соберутся епископы для выборов нового папы.
– Это не секрет, вся христианская община об этом знает.
– Папой изберут Луция.
Хм, они с Кастором рассуждали по вечерам, у кого из епископов больше шансов стать папой. Имя Луция не мелькало, и его кандидатура даже не рассматривалась – стар и бездеятелен.
Сведения сенатора были неожиданными.
– Чтобы убедиться в этом, нужно время, и надо дождаться выборов.
– Согласен, – кивнул сенатор, – дело того стоит. И ты убедишься, что мне известно многое, и я не лгу.
Илья откланялся.
Ждать пришлось недолго, и уже 22 июня 253 года был избран новый, двадцать второй по счёту папа – им стал Луций. Никто из клира или прихожан не был на конклаве – мероприятие было закрытым, тайным. Как оно проходило, кто из епископов за кого голосовал – неизвестно. Для многих христиан кандидатура оказалась неожиданной. Зато Илья убедился, что сенатор не блефует и что у него на самом деле есть информаторы среди священников, причём довольно высокого ранга.
Илья снова направился к сенатору.
Вид у Сервилия был самодовольный, как у кота, объевшегося сметаны.
– Аве! – приветствовал его Илья.
– Салют! Как тебе новость?
– Ты оказался осведомлён, признаю. Теперь осталось главное – кто мутит воду среди священников?
– А расписку принёс?
– Сначала я должен услышать имена и проверить – вдруг оговор?
– Расписка в обмен на мои сведения.
– Хотя бы два-три имени для начала…
– Киприан, епископ.
– Тоже мне секрет! Это человек Новациана и ярый противник любого папы. Если ты назовёшь другие имена такого же рода, мы не договоримся.
– Ну хорошо, – признал Сервилий, – назову ещё двоих, проверяй. Надеюсь, ты понимаешь, это не всё. В следующий раз придёшь с распиской. Один – пресвитер Филемон, а второй – дьякон Кастор.
Илья замер. Он ослышался, или сенатор и в самом деле назвал Кастора?
– Повтори последнее имя…
– Кастор, метит в епископы. Подкупить не удалось, но нашли возможность склонить его к сотрудничеству. Умён, но уж больно чувствителен.
– Это ты о казни Корнелия?
– Хм, верно. Задумано всё было хитро – устрашить.
– Мне нужно несколько дней – всё проверить.
– Жду с распиской, – ухмыльнулся сенатор.
Илья откланялся.
Он брёл по улицам в глубокой прострации. Похоже, не врёт сенатор, не оговаривает, уж больно уверен. Но Кастор?…
Пресвитера Филемона Илья не знал и никогда не видел – но дьякон? Он же задания Илье давал, одну лепёшку на двоих за столом делили. А если хлеб преломил, значит – друг, но никак не противник. И живёт он у Ильи, по вечерам они мирно беседуют. Как же так? Сенатор упомянул, что после казни Корнелия Кастор сломался, стало быть – недавно изменником стал, своих собратьев по вере римлянам сдаёт. Так что Мордехай – не его наводка, одним грехом на человеке меньше. Но каков Иуда? Глазами честными смотрит, одобрил, что Илья деньги новому дьякону Николаусу не отдал. К антипапе Новациану переметнуться вздумал? Или подняться с помощью римлян, карьеру сделать при папе Луции? От вопросов, на которые не было ответов, голова кругом шла.
Ноги сами принесли его к знакомому дубу. Он уселся на землю и опёрся о ствол дерева спиной. Надо принимать какое-то решение, а очень не хочется.
Кастора он знает уже не один год. Негодование в душе поднималось, злоба глаза застила. Как можно своих же предать, единомышленников по вере? Ведь дьякон пастырь и сам паству на путь истинный наставлять должен. Слаб всё-таки духом человек, не устоял, сломался, увидев казнь понтифика. А как же те несчастные христиане, что стоически приняли смерть на арене Колизея, но не отреклись от веры? Ведь могли обряд жертвоприношения языческим богам принести, мебелус получить. Однако они предпочли умереть жуткой смертью от когтей и зубов хищников, потому что вера была им стержнем, опорой.
Илья сам убивал и, участвуя в опасных заданиях, внутренне был готов умереть. Но отдать жизнь за веру, когда она, эта жизнь, одна? Встань перед ним такой выбор, он бы поколебался с ответом. За себя готов, за жену, за ещё не родившихся детей, за страну свою, а не чужую. И когда взвешивал он всё это, то понял пока одно – не так он крепок в вере.
От мыслей таких постарался отрешиться. Сейчас первый и главный вопрос – как поступить с Кастором? Убить предателя? А вдруг сенатор специально солгал? Ничего не предпринимать? Если Кастор предатель, он будет продолжать вершить своё чёрное дело. Спросить его напрямую? Может юлить, будет пытаться уходить от ответа, начнёт лгать – в чужую душу не заглянешь. Как после этого верить людям? Илья не был человеком доверчивым, иначе бы уже голову сложил. Но дьякон был проверенным, по его поручению Илья с парнями рисковал головой, и Кастор не давал повода для подозрений. Нет, в голове не укладывается, просто чудовищно!
Долго сидел Илья у дерева, но не придумал ничего лучшего, как спросить у Кастора в лоб, напрямую. Начнёт юлить, врать – убьёт. Зло должно быть наказано, Илья этим руководствовался всё время. Человек может иметь недостатки, совершать ошибки, может струсить, наконец, – но предать… Предательство Илья считал грехом непростительным, такое не отмолишь у иконы.
Он брёл домой с тяжёлым сердцем. В душе бушевала буря эмоций, но, когда Нуби открыл дверь, он постарался напустить на себя вид слегка усталый.
Немезида разделила с ним трапезу.
– Кастор ещё не вернулся?
– Обещал к вечеру быть.
– Что ты скажешь, если мы с тобой уедем из Рима?
Немезида не была коренной жительницей столицы, не успела обзавестись близкими подругами. Были знакомые прихожанки в церкви, но особой любви к мегаполису она не испытывала. По меркам тех лет Рим был самым большим городом не только в империи, но и в мире.
– Как скажешь, милый… Куда ты, туда и я, ты мой муж. Родителей и близкой родни у меня нет, ты для меня семья.
– Вот и славно. Возможно, уже завтра утром уедем.
Вещей было немного, и собраться можно было за считаные минуты – всё зависело от исхода разговора с Кастором.
Время тянулось медленно.
Дьякон заявился уже в сумерках, лицо его было озабоченным. Нуби накрыл стол, и Кастор уселся есть.
Илья с трудом дождался, пока священник насытится.
– Поговорим? – предложил он дьякону. Внутри у него всё кипело, но он заставлял себя быть спокойным и сдерживаться.
– Может, завтра? Устал я сегодня.
– Дело важное и отлагательства не терпит.
– Хорошо, пусть будет так.
– Был я у сенатора и услышал интересные вещи.
– Поделись.
– Он сказал, один из клира предатель, помогает римлянам в борьбе с христианами.
– И кто же это? – голос кастора предательски дрогнул, и он отвёл глаза в сторону.
– Ты! – Илья ткнул пальцем в грудь дьякону.
Илья ожидал реакции бурной: станет отрицать, бить себя в грудь, возмущаться тем, что его подозревают. Но Кастор опустил голову, долго молчал, а когда Илья уже стал терять терпение, заговорил. Говорил он медленно, роняя слова, как булыжники.
– Я знал, что этим кончится. Слаб человек, вот и я не выдержал.
– Давно?
– Пытались сбить с пути истинного полгода назад. Сулили деньги, даже дом. Отверг всё я тогда. А потом, когда Корнелий уже был у них, схватили меня. Буквально на следующий день, когда ты с группой ушёл. Я к смерти готовиться стал, с молитвами к Господу обращался, да видно, не дошли до Вседержителя мои молитвы.
Нас, нескольких священников, привезли в город на побережье. Какой – не знаю, только воздух морской ни с каким другим не спутаешь.