Курить совсем не хотелось – в горле, где-то в самом его верху торчит горький, душащий сгусток. И привкус рыбной котлеты… Просто побродить, развеяться, отвлечься за пределами комнаты?.. Нечем там отвлекаться. Скучные узкие коридоры, двери, за которыми другие отделы. В торцах коридоров – туалеты… Лестница, киоски на первом этаже? Нет, не поможет это, не успокоит, не отвлечет. И не убыстрит движение времени.
Он стоял перед своим рабочим местом уже с минуту, догадываясь, что на него все сильнее обращают внимание. Действительно, он бы и сам не остался равнодушным, если бы кто-то вот так же вскочил, пошел, резко вернулся, надел пиджак и теперь бы торчал без движения, глядя в стол. Даже не на монитор компьютера, а просто в стол… Он приподнял голову. Теперь смотрел на монитор. И испугался своей оплошности – отлучаясь, запрещалось оставлять открытые файлы. Непонятно, почему именно запрещалось – все компьютеры в отделе были соединены в сеть, любой, при некотором усилии, мог войти в документы другого, но тем не менее…
Андрей положил правую руку на мышку, вывел компьютер в ждущий режим.
Ну а что встал-то? Куда хотел пойти? Хотя бы себе это надо объяснить… Нет, так нельзя – взять себя в руки. Сесть. Сесть и работать. Что это в самом деле? Сотни тысяч людей его возраста сидят сейчас и работают – считают сложные цифры, пишут доклады, проводят мониторинги… Сходить, набрать стакан воды, выпить. «Персену» еще… А потом сесть и работать.
Скорее угадал, почувствовал, чем глазами увидел движение в кабинете-будке начальника отдела. Поднял глаза, мгновенно придав лицу деловито-озабоченное выражение. Начальник жестом подзывал его; Андрей бодро кивнул, машинально подвинул клавиатуру, затем проверил узел галстука. Ровно. Пошел. Тихо покашлял, прочищая горло, порастягивал губы, готовясь к разговору… Довскакивался…
– Можно? – коротко стукнув костяшками пальцев, Андрей приоткрыл легкую, почти сплошь из небьющегося стекла дверь.
– Да, заходите. – В голосе начальника больше недоумения, чем неудовольствия. По крайней мере – пока.
Андрей вошел в тесноватый – стол, кресло управляющего, несколько стульев, шкаф – кабинет. Прикрыл дверь.
– Садитесь.
Сел; ноги некуда было деть, и он поджал их, кисти рук положил на край стола. Смотрел на начальника, но не в глаза, а между ними – на поросшую бесцветными волосками переносицу.
Начальник пощелкал мышкой, видимо, доделывая срочное дело, затем поморгал устало, перевел взгляд на Андрея. И спросил неожиданно участливо, почти по-отцовски, хотя был старше от силы лет на пять:
– Что с вами происходит, Андрей Сергеевич? Что случилось?
В первый момент Андрей хотел изобразить изумление, дернуть плечами, скривить губы. Но понял – это только усугубит… Он мыкнул, показывая, что ищет слова и, уже поняв, что ответит правду, стал краснеть. От ушей пошла щиплющая волна жара. Скулы, щеки, нос, и вот волна добралась до глаз, они зацарапались. И Андрей, боясь этой красноты и слез больше неловкости за свое детское признание, ответил:
– Такое… Да вот… влюбился, кажется.
– Да? – Начальник сочувствующе, совсем не иронично, вздохнул, посмотрел в экран монитора, но посмотрел уже не делово, а машинально, невидяще. – И что она?
– Что? – не понял Андрей.
– Как она относится к этому? К вашему чувству? Знает?
– Она? Знает, да. У нас всё хорошо… Но, – спохватился Андрей, – мы недавно совсем познакомились, в пятницу. Поэтому…
– Я-асненько… А я сижу и гадаю, что это с вами. Думал, несчастье в семье… Вчера вы по этой причине отпросились на полчаса раньше?
– М-м… Да.
Начальник отдела грустно покачал головой.
– Видите, а говорили, голова болит. – Голос его стал суше. – Ясно-ясно.
– Нет, это правда! Правда… И голова болит, и вообще… ну…
– Всё из рук валится? – подсказал начальник.
– Да. Понимаете, такое какое-то состояние… – Он чувствовал: в его интересах сейчас говорить и говорить, всё объяснить, доказать, что не виноват, что это как болезнь. – Не могу сосредоточиться, цифры в голове не держатся… Даже не о ней думаю… конкретно не о ней, а понимаете… Никогда такого не было. И так бы вот… м-м… н-ну… – Побоялся признаться в самом главном, снова страдальчески промычал-простонал.
– Хочется бросить все? Так? Встать и бежать?
– Н-ну, почти… Почти так.
– Это бывает. Бывает. И для многих печально заканчивается.
– Я понимаю.
Помолчали. Андрей смотрел на старомодный стакан для карандашей – под стеклом пестрая бумажка с Эйфелевой башней; рядом со стаканом картонная рамка на ножке. В рамке, Андрей знал, как-то раз заглянул, фотография семьи начальника – он сам, его супруга, полноватая, веселая, кажется, домовитая, и сын лет двенадцати. Еще собака, далматинец. Все улыбаются.
– Что ж, Андрей Сергеевич, – начальник потянулся в кресле, еще раз сочувствующе вздохнул, – делать нечего: в отпуске вы были недавно, отгулы дать не могу. Ни дня, к сожалению. Сами понимаете – только учебный год начался, пора горячая. Канцелярия ваша нарасхват. А вы, – он кивнул на монитор, – всего две операции провели за сегодня. Правильно?
– Да…
– Вот-вот. Поэтому, Андрей Сергеевич, могу посоветовать только одно – не делайте, пожалуйста, глупостей. Соберите волю в кулак и, как говорится, терпите. Впереди выходные, о них мечтайте… – Он кашлянул. – Если так можно выразиться… Гм… Там оторветесь. – И как-то, как мужчина мужчине, начальник подмигнул Андрею, и в то же время Андрей ощутил себя прыщавым подростком, которому читают нотации. Опять зажгло лицо.
– Да у нас, – замямлил, – совсем еще… первые дни…
– Будет, всё будет отлично. Главное, повторяю, – сейчас, пожалуйста, глупостей не наделайте. Очень вас прошу. У вас, кстати сказать, отличные перспективы. В отделе управления намечается вакансия… – Начальник осекся, словно бы выдал секретную информацию. – В общем, Андрей Сергеевич… Да! – спохватился. – А она работает, ваша девушка?
– Работает. Почти в той же сфере…
– Ну вот видите, как хорошо! Пары, состоящие из коллег, по статистике, наиболее прочны.
– Интересно. Не знал.
После разговора стало намного лучше. Стыдновато, правда, но и стыд был какой-то хороший: еще в школе, классе в девятом, он однажды на перемене слишком разрезвился – скакал вместе с дружком по коридорам, кричал, подпрыгивал, стараясь задеть плафоны, и его остановил директор. Директор был чем-то похож на начальника их отдела. Или это сейчас так кажется… И не ругаясь, почти ласково, он объяснил, что Андрей уже взрослый юноша, прилично учится, у него такое лицо благородное, родители интеллигентные люди; наверняка его ждет успешное будущее. Зачем же себя позорить? И Андрей, тоже тогда покраснев, почувствовав слезы у глаз, извинился, и в тот момент точно действительно повзрослел, даже походка у него изменилась, движения. Голос стал чуть другим, мягче, но внушительней… С этим дружком он с тех пор старался общаться меньше, а потом тот ушел из школы, в какой-то техникум поступил, а Андрей закончил одиннадцатый класс, получил аттестат с двумя четверками (остальные – пятерки), без проблем поступил в институт…
Такое же чувство взросления он, кажется, пережил и сегодня – стыд и одновременно благодарность, что нашелся человек, который подсказал, слегка пристыдил, предостерег… Действительно, раскапризничался, довел себя чуть не до истерики. Но стоило услышать правильные слова – и всё вошло в норму. Любовь снова приятно скребла душу, а желание увидеться с той, которую полюбил, не тянуло вскочить, бросив дела, сломав себе жизнь, а скорее помогало лучше и скорее дела эти делать.
И остаток рабочего дня пролетел для Андрея быстро и незаметно. И пользы он успел принести фирме немало (и это зачтется ему, он знал, пойдет в плюс).
Ровно в восемнадцать часов тридцать минут начальник вышел из своего стеклянного кабинета, как всегда произнес:
– Спасибо, господа! До завтра!
Некоторые вскочили тут же, – значит, заранее выключили компьютеры, собрались и только ждали сигнала к окончанию рабочего дня, – ринулись за дверь, другие торопливо заканчивали операции; кто-то копался в сумке, девушки подкрашивались, молодые люди помахивали руками, делая нечто вроде разминки; довольно громко заговорили по телефону – теперь можно было не особо себя стеснять соблюдением тишины.
Андрей выключил компьютер, поднялся.
– Слушай, – окликнул сосед по рабочему месту; он был в куртке, в руке узкий черный портфельчик, – планы есть на вечер?
– В смысле?
– Может, пивка бы попили…
– Да нет, извини. Встреча важная. К тому же – я за рулем.
– Ну, машину оставить можно. – Сосед выжидающе смотрел на него; раза два-три они вместе неплохо проводили вечера после работы… – Как, созреваешь?
– К сожалению, не получится… Может быть, на выходных…
– Ладно. Давай тогда!
– Счастливо…
– К сожалению, не получится… Может быть, на выходных…
– Ладно. Давай тогда!
– Счастливо…
Андрей сполоснул свою кружку для кофе, прибрался на столе. Кивнул на прощанье начальнику отдела, получил ответный кивок и вышел.
Площадь перед небоскребиком днем превращалась в огромный паркинг. Почти каждый служащий имел автомобиль, а до метро было приличное расстояние. И одно время из-за парковочных мест случались ссоры, чуть ли не потасовки, да и без них приходилось потрепать нервы, время тратить, выискивая в рядах машин свободную щель. Это приводило и к опозданиям…
Под давлением директоров фирм, арендующих здесь офисы, администрация здания однажды навела порядок: площадь была разбита на секторы, за каждым автомобилем закрепили определенное место, бригада пожилых мужичков в камуфляже следила, кто как паркуется, охраняла машины… С тех пор жизнь в этом плане намного облегчилась. «Еще бы с дорогами что-нибудь сделали», – привычно мысленно проворчал Андрей, заводя свой молоденький, прошлого года выпуска, собранный во Всеволожске, «форд».
Предстоял путь на другой конец города – с Щелковского шоссе на Профсоюзную улицу. С северо-восточной окраины Москвы на юго-западную. Вообще-то расстояние не такое уж и громадное, если ехать через центр, но это вечером в будни было делом совершенно нереальным. В такую пробку можно угодить, что и до ночи простоишь.
Андрей вырулил на МКАД. Занял место в крайней левой полосе – сворачивать предстояло нескоро – и покатил за «Газелью». Справа ехала серебристая «вольво», в салоне однотонно, тяжко и раздражающе долбилось экстремально примитивное техно. У Андрея тут же заломило уши – лучше уж просто гул моторов, хрипы сцеплений грузовиков, чем такая музыка… А девушка в «вольво» самозабвенно улыбалась, глядя вперед и подергивала головой… «Ехала бы сто тридцать – одно дело, а при тридцати кэмэ – смешно». Андрей поднял стекло, долбеж стал слабее…
Вечер еще совсем не чувствовался, было душно, сильно пахло сгоревшим бензином, соляркой. Поток машин полз еле-еле, встречный – не быстрее. Сотни и сотни грузовых машин, легковых, «Газелей», «Соболей» двигались, будто паломники по единственной дороге к святыне. И так наверняка было сейчас на всем огромном кольце вокруг Москвы, на проспектах, улицах, в переулках внутри нее… Андрею захотелось закрыть глаза и положить лицо на руль. И чтобы его «форд» катился сам по себе, сам бы докатился до гаража…
Не зная, чем занять себя, включил радио.
проколола уши слишком популярная песенка; рука сама собой потянулась к кнопке «tuning», но вместо нее нажала другую – «off». В тишине, хоть и в относительной – наполненной урчанием моторов – было все-таки лучше. Не так что-то посасывало в груди… А электронные часы на панели ровно и безжалостно отщелкивали секунды пульсацией двух точек между цифрами, обозначающими часы и минуты. Уже 19:03. Всего-навсего пятьдесят семь минут на то, чтобы поставить машину и добраться на метро до Пятницкой улицы. Там, в ресторанчике «Апшу», они договорились встретиться. Ровно в восемь. Андрей утром заказал столик… Там же, рядом с «Апшу», они и познакомились пять дней назад. Так недавно, но и, кажется, бесконечно давно. Эти дни были настолько огромны, ярки, что, может быть, перевешивали прежние годы его взрослой, страшно однообразной, какой-то совсем пустой, без ожидания вспышки впереди, жизни. И вот вдруг пять дней назад эта вспышка случилась. И он жил теперь совсем по-другому, по-новому; пусть мучительно, но счастливо. Да… Да.
В выходные, по утрам, он любил в одиночестве гулять по центру, слегка выпить и перекусить в каком-нибудь кафе, постучать по клавишам автомата – проиграть или выиграть рублей двести-триста. И та суббота началась обычно. Побродил по безлюдным еще, тихим улочкам Замоскворечья, единственного района города, где ему по-настоящему бывало уютно, спокойно; он выпил сто граммов коньяку в кафе «Вепрь», сыграл в покер у метро «Новокузнецкая» и проиграл две сотни. Вышел из полутемного, прокуренного зала, щурясь и размышляя, что делать дальше, чем дальше заполнить день. Кажется, старался вспомнить, будет сегодня футбол или нет. Можно было поехать в Лужники или Черкизово – на «Локомотив»…
Она шла в компании других девушек. Их было пять или семь – молоденькие, симпатичные, шумные. Спешили, даже подталкивали друг друга, и громко, все одновременно, что-то выясняли; он уловил – спорят, какой ресторан поблизости лучше.
Взгляд сразу нашел ее, зацепился, и он не мог и не хотел отвести его, еще не понимая, что в ней особенного, почему она. Но остальные, выше, стройнее, сразу стали для него какими-то полупрозрачными, блеклыми, почти невидимыми. Это потом, чуть позже, он отметил, что у нее вьющиеся черные волосы, что одета она в необычное, не по нынешней моде платье с пышным подолом, на ногах тоже немодные туфельки без каблуков. И лицо такое простодушно-восторженное, будто она совсем недавно осознала себя в этом мире и ничего еще, кроме хорошего, о нем не знает. Провожая ее глазами, Андрей полез в карман за сотовым телефоном, чтоб кому-нибудь позвонить, но вместо этого пошел. Пошел за ней.
…Нечасто, но случалось – или в метро, или на улице, в магазине, в лифте где-нибудь он видел девушек – они не обязательно бывали красивы или хотя бы симпатичны, – секундно увидев которых, он чувствовал: они близки ему, соединись, им будет хорошо вместе. По-настоящему хорошо. И всегда вспоминалась услышанная и поразившая его еще в детстве фраза про две половины, которые блуждают по земле в поисках друг друга… И вот иногда он встречал тех, в ком угадывал эту вторую свою половину. Ему даже казалось, что кто-то со стороны указывает: вот она, та, что создана для тебя, а ты – для нее, подойди! И действительно, он был уверен: заговори, познакомься, и она тоже поймет, что ты именно тот, кто ей нужен, с кем она будет счастлива. Но что-то маленькое и в то же время необыкновенно сильное в нем, то, наверное, что принято называть разумом, начинало ухмыляться, толкало, двигало ноги дальше по намеченному маршруту, и заодно убеждало, стыдило, а потом недоумевало и язвило: «Вот так бы перегородил ей дорогу и – привет, я Андрюша?! Да? И думаешь, она расцвела бы от счастья? В углу бы в лифте зажал? М-да, романти-ично!..» И он, подчиняясь разуму, терял ее, вторую свою половину.
Было время, когда он очень страдал после этого, психовал, раскаивался, даже приезжал на то место, где с ней встретился. Но через месяц-два-три встречалась другая девушка, в которой он угадывал то же самое, и постепенно таких, к его двадцати девяти годам, набралось около трех десятков, и он стал привыкать к этим встречам, к внутренней встряске и короткой борьбе с собой, и, в итоге, к провожанию ее взглядом. Ведь, действительно, как это? – взять и подойти в толчее метро, ринуться вдогонку по тротуару, ни с того ни с сего заговорить в тесном лифте, в очереди к кассе в супермаркете после рабочего дня. Глупо, нереально; так в плохих фильмах и книгах только бывает. Или в очень хороших…
И эта девушка в странном платье, с распущенными густыми волосами, румяная, смешливая, была из таких. Она была самой такой. Она встряхнула его сильнее прошлых, она обожгла, и он пошел за ней, он не мог не смотреть на нее в полупустом зале молодежного ресторанчика. Ее нельзя было терять. Разум что-то внушал и хехекал, старался поднять, увести. Но на этот раз он был слаб и немощен. И теперь, сидя за столом, вращая в руке полупустой стакан, Андрей лихорадочно выискивал повод с ней познакомиться. «Была бы одна, была бы она одна», – вертелась, давила остальные одна и та же, совершенно никчемная сейчас мысль-мечта…
Почувствовав его взгляд, девушки стали оборачиваться, заговорили тише, на лицах появилась тревога. «Ну вот, за маньяка приняли».
А если взять и прямо так подойти к ней и представиться, и сказать, что она самая лучшая? Хм, смешно. Да его просто засмеют эти девушки. Наверняка. И он сидел, не в силах на нее не смотреть, и понимая, что чем дольше так сидит, тем меньше у него шансов… Сейчас решит, в самом деле, что это маньяк, шизоид, и всё. Шарахнется в сторону, сожмется, если он подойдет.
Андрей вышел на улицу. Закурил, огляделся. По пешеходному Климентовскому переулку медленно, расслабленно, как ходят в Москве лишь по утрам в выходные, двигались люди. Их было немного, на лицах выражение отдыха… Напротив багровела огромная, красивая, но запущенная, словно бы давно заснувшая и забытая, церковь, а под ней выстроились шеренгой киоски, палатки, тонары. «Куры-гриль», «Слоеные пирожки», «Крошка-картошка», «Цветы»… Женщина в цветочной палатке прыскала на розы водой из бутылки…
Он уронил сигарету, быстро подошел к палатке и, постоянно оглядываясь на дверь ресторанчика, выбрал семь чайных роз. Почему-то был уверен – она любит вот такие, мясистые, нарядные и одновременно строгие розы… Вернулся к двери.