– А кохо?.. А, вот она.
Фыкнуло открываемое пиво, тускло звенькнула упавшая на фанерный прилавочек крышка. Высунулась рука с бутылкой:
– Прошу!
Андрей взял бутылку, сдачу, пошел по улице. После услышанного в ларьке диалога вертелось где-то когда-то встреченное выражение – «межрасовый секс». Жутковатое, но и вдруг ставшее притягательным… Откуда оно?..
– Так, – сказал себе, – куда теперь?
Он уже и забыл, как проводил вечера до знакомства с ней. Чем занимал те часы, разделяющие окончание работы и погружение в сон. Там, в далеком, казалось, прошлом, скучном и пустом, остались приятели, безымянные, мимолетные девушки, телевизор, компьютерные игры… Мелькнула мысль зайти к родителям. Нет, не надо! Сделал несколько больших глотков холодного, сладковатого пива и сел на удачно попавшуюся скамейку.
Мимо шли люди. Много людей. Почти колонны. Одна колонна к метро, другая – от. Глаза цеплялись за фигуры стройных девушек, и каждая усиливала, обостряла тоску. И снова, как и днем в офисе, потянуло вскочить и куда-то бежать… Но тогда-то он знал, куда надо, а сейчас… Да. Целый огромный день жил ради этого, зубы стискивал, уговаривал себя с ума не сходить, перед начальником откровенничал… Ради того, чтобы вечером оказаться одному на скамейке…
Словно прощаясь с летом, многие девушки были в коротких, свободных юбках или легких платьицах, но и те, что не отказались от джинсов, выглядели соблазнительно. Очень.
Его поражало умение девушек выбирать себе джинсы – никаких складок, мешковатости; впечатление, что джинсы они не надевают, а сшивают на себе. Тютелька в тютельку…
Сколько их! В последнее время он и не замечал, не обращал внимания – для него в мире была лишь она. Она одна. Но вот стоило сесть и оглянуться, и он увидел, и отмечал каждую, и каждая была неповторима, каждая особенна… И опустошенность, усталость, придавившие и оглушившие его после известия, что свидание отменяется, проходили, их сменяла тревога, почти страх – как же дожить этот день. И – обида… Какая-то бабушка… Она никогда не упоминала о бабушке, а сейчас вдруг помчалась. Даже не предупредила… И почему они не могут встретиться позже? Через два часа, через три?
– Что-то не то, не то, – сказал он вслух, хотел приложить бутылку к губам и заметил, что рука трясется. Напряг ее, стал пить мелкими, но торопливыми глотками…
Вспомнились ее подруги, хоть и молоденькие, но явно опытные, насмешливые, язвительные. Вряд ли они так запросто ее отпустят, позволят всё свободное время быть с ним. К тому же… Да, наверняка у нее был до него какой-нибудь парень. Естественно. И почему именно сегодня ей не поехать на встречу с ним? По крайней мере, чтобы расстаться нормально. Как говорится, расстаться по-человечески. Точку поставить… Или наоборот.
Он посмотрел на часы и удивился, что всего лишь десять минут девятого. Время стало тянуться. Еще пять часов нужно что-то делать, как-то занять себя, прежде чем лечь и попытаться уснуть.
Правая рука полезла за телефоном. Заодно вытянулся и галстук, упал на землю. Кряхтя и шепотом ругаясь, Андрей нагнулся, поднял. Комом впихнул в карман. Посидел, ожидая чего-то. Ничего не происходило. Он бездумно стал нажимать кнопки со стрелками. Игры, Интернет, индикация, аудио, новости, сервис, досуг, календарь, адресная книга, переадресация… Адресная книга… Что же делать?.. Любимые номера… Нашел ее номер, с силой вдавил кнопку с зеленой трубкой… Снова услышать голос, понять по нему, где она, с кем. Договориться встретиться через два часа, через три. Хоть ночью…
Мелодичные звуки поиска, тишина, длинные гудки. «Ту-у-у… ту-у-у…» Их перебили короткие.
– А? – Он отдернул трубку от уха, уставился на пустой экранчик мобильного. Никакой объясняющей надписи… Или соединение прервалось, или… или она нажала «отбой»… Его звонок помешал… Наверно, бабушку как раз успокаивает. Или что?..
На девятиэтажном доме напротив краснели большие, с завитками, буквы. Андрей прочитал: «Конфеты «Комильфо» – большего не надо». Да уж… Съел – и порядок.
Сидеть на скамейке стало невыносимо и он поднялся, пошел. Ноги ломило, будто бегал целый день. А в голове равномерно постукивало, долбило изнутри череп: «Что же делать? Что делать?»
У него было записано с полсотни номеров телефонов знакомых. Парни, девушки. Большинство, он был уверен, с удовольствием проведут с ним вечер. А девушки – и ночь. А что… Нет, просто бы выпили, поговорили… Лучше быть с девушкой – общение с парнем не отгонит тоску… А почему он должен сейчас быть один? Прийти, что ли, домой, сесть перед телевизором или убить вечер на бессмысленное строительство компьютерной цивилизации, мультяшных фашистов стрелять? Нет, надоело. Но взять и позвонить одной из тех, с кем он был близок до того, как встретил ее, станет предательством. Он предаст не столько ее, наверняка все-таки сидящую у капризной, старенькой бабушки, а то чувство, которое испытывает последние пять дней. Прекрасное чувство. Прекрасное. Только… Как же убить этот вечер? Неожиданно ставший пустым, лишним вечер?
Резко, вкусно пахнуло жареным мясом. Андрей как со сна повертел головой, увидел ларек с шаурмой. Зацепился за мысль: взять еще пива, парочку шаурмы и закрыться дома. Пересидеть. Есть, пить, думать о чем-нибудь – что-нибудь приятное вспоминать… Пива побольше. Утром будет мучить пивное похмелье, полдня уйдет на борьбу с ним, на попытки сосредоточиться на работе; он будет пить чай чашку за чашкой, вздыхать, морщиться, сдерживая отрыжку, икоту. Потом, часа в три, полегчает, а в шесть тридцать он прыгнет в машину и помчится на свидание с ней. И тогда уж смело поведет разговор – уговорит переехать к нему, скажет, что не может больше так, без нее. И все – и будут жить вместе.
Замечтался, перенесся мысленно в завтрашний вечер, и тут же словно бы кто-то выдернул обратно – и он вспомнил, что до завтрашнего вечера еще целые сутки, а впереди самые тяжелые пять часов. Пять часов. И никакое пиво, никакие воспоминания, никакая вкусная шаурма не успокоят, не усыпят. Наоборот, скорее всего.
Мимо, в каких-то пяти шагах, прошла высокая девушка в розовом топике и белых шортах. Светло-русые волосы. Длинные розоватые ноги. «Как у той, из журнала», – вдруг почему-то со страхом сравнил Андрей… Проводил ее взглядом – смотрел долго, девушка шла медленно и в конце концов потерялась за другими людьми. Исчезла… А если догнать? Просто заговорить, вместе вечер предложить провести, пообщаться, как человек с человеком? Просто… Видно же – таких сразу видно – она никуда не торопится, а гуляет… Даже не гуляет, а ждет встречи с кем-нибудь. Ждет, что сейчас к ней, такой красивой, малоодетой, высокой, подойдут, улыбнутся, заговорят…
Даже дернулся. Сделал шаг, еще… Остановился. Достал сигарету, закурил. Как на что-то спасительное, посмотрел на часы. Почти половина девятого. Ох-хо-о… Бесконечный вечер. И только начинается… Звонить ей больше не будет. Не надо… Нет, позвонит, потом, чтоб пожелать спокойной ночи. Надо с подтекстом постараться сказать…
В памяти стало прокручиваться, как, торопясь, делая сотни лишних, неверных движений, ставил машину, чистил туфли, сгребал с заднего сиденья журнальчики и рекламки… Торопился, злился на время, но знал, был уверен, что через полчаса всё наконец-то будет хорошо. Хорошо. Он окажется рядом с ней… И сейчас почувствовал стыд за то, с каким сарказмом, брезгливостью разглядывал он девушек из журнала «Знакомства». А ведь и они для кого-то единственная настоящая радость – мало ли тех, кто может быть только с ними. Копят, наверное, деньги, эти несчастные сто долларов, ждут, и потом осторожно, в предвкушении, набирают номер. Кто-то, может быть, в эту минуту звонит и той, со светло-русыми волосами.
А что?.. А что, действительно, – плюнуть и позвонить? Чего он стоит, как спущенный с цепи – ошалевший, не знающий, куда побежать, как быть со своей свободой. Позвонит, поговорит, развлечется.
Вообще-то он не раз собирался это сделать – позвонить и послушать, какой голос у них, какой набор слов, интонация… Интересно, а как они, эти индивидуалки, принимают клиентов? Сидят в самой обычной (своей? съемной?) квартире и ждут мужчину или встречаются с ним на улице, оценивают – опасен он или нет – и потом уж ведут к себе. Или «индивидуалки» – это вообще туфта, на самом деле – куча страшных баб на диване, стопки грязных тарелок, окурки, какой-нибудь охранник с газовым пистолетом на кухне. Так обычно в криминальных хрониках показывают притоны… Странно, но он никогда не имел дела с проститутками, даже видел их только по телевизору. Сначала, когда в школе учился, вообще мало думал о том, что когда-нибудь осмелится овладеть девушкой, женщиной, избегал их класса до десятого; эротические фильмы ему почти не попадались – больше компьютерные игры (примитивные, конечно, тогдашние) в цивилизацию занимали… Потом, постепенно, появились знакомые, но до настоящей близости долго не доходило, и несколько девушек бросили его, как он потом понял, из-за его робости и неумелости. И лишь в двадцать три года, уже закончив институт, начав зарабатывать, обзаведясь отдельным жильем, он узнал по-настоящему, что это такое все-таки – женщины… Часто они сами, первыми, давали понять, что не прочь провести с ним время – или ночь, или даже вместе пожить. И как-то так получилось, что в проститутках надобности не возникало.
Но сейчас желание узнать ту, которой нужно платить за близость не цветами, не веселостью, не дорогим ужином, а просто деньгами, хотя бы услышать, как она говорит, как по телефону обсуждает условия близости, стало непреодолимым. Всё остальное казалось глупым и неинтересным, и даже она – любимая, единственная, – не занимала; точнее, мысли о ней были уже какими-то второстепенными, неострыми, – то ли вчерашними, то ли завтрашними. Теперь же хотелось одного – позвонить и сказать что-нибудь вроде: «Я прочитал объявление в журнале «Знакомства». Что вы можете предложить?» И пусть эта, со светло-русыми волосами, себя рекламирует. А он будет слушать и задавать еще вопросы.
Ну а что?.. Вот и занятие, выход. Какое-никакое, но времяпрепровождение. Возьмет, действительно, шаурмы, бутылок пять пива, сядет в кресло и будет звонить. Как их там обычно зовут? Кристина, Снежана, Мила, Алиса, Эльвира… Да, постебается. Поиграет. Так и пройдет вечер. А завтра всё будет нормально, завтра будет, как и вчера. Пускай она спокойно нянчится с бабушкой или решает другие проблемы. Пускай…
И, забыв купить пиво и шаурму, Андрей быстро пошел в сторону двора, где лежала в урне пачка яркой макулатуры. В том числе – и журнал «Знакомства».
Глава шестая Конец сезона (Октябрь 2005-го)
– Ну хватит бродить, давай здесь сядем. Никита!
Услышав свое имя, он привычно, но для окружающих незаметно, поморщился… В детстве имя было редким и потому очень удобным для выдумывания дразнилок: в садике ему обычно кричали «Никитка – битка», «Никита – сита», в школе – «Никита, Никита – рожа вся разбита». А потом имя стало модным и то и дело звучало на улице. «Никита, сколько можно звать? Ну-ка быстро пошли!» Он машинально оборачивался на голос и видел женщину, которая звала сыночка лет четырех. Тоже Никиту. И становилось неприятно, словно это действительно накричали на него…
А в последнее время он был вынужден пять дней в неделю носить на лацкане пиджака или на белоснежной рубашке бейджик со своим именем. Иногда забывал про этот значок, расслаблялся, но подходил кто-нибудь из покупателей, в основном это были, как назло, молодые интересные женщины, и, будто знакомого, а точнее слугу, спрашивали: «Никита, что вы посоветуете купить для моего молодого человека? У него повышение, хочется сделать подарок». Или такое, как ему казалось, явно издевательское: «Знаете, Никита, мы собираемся на Тенерифе с другом. Как считаете, плавки ему купить, это уместно? В смысле, чтоб я купила по своему вкусу?» И, естественно, он советовал, убеждал, приводил примеры, чтобы развеять сомнения: такой-то галстук носит такой-то знаменитый человек, а такие-то плавки, «по секрету!», недавно купил такой-то. В этом и заключалась его работа, за это ему платили. Но в душе он ненавидел клиенток за фамильярный тон, за Тенерифе и Луксор, а главным образом за «Никиту». Будто щипали его же именем, смеялись… Ему нравилась фамилия – обычная, нейтральная – «Сергеев». Но на бейджике стояло только имя…
Он вернулся туда, где уже устраивалась жена с детьми. Сбросил рюкзак с плеча, вздохнул измученно:
– Даже на Клязьму съездить проблемой стало. – Рухнул задом на мягкое, новенькое сиденье.
Жена на этот раз смолчала; она подчеркнуто заботливо и торопливо расстегивала куртку на сыне. Молчаливо и нервно. Но, сняв шапку и поворошив волосы, тоже нашла повод заворчать:
– Господи, испарился весь. Что за погода? И солнце, и ветер ледяной… И едем…
– Хм! Сама же решила! – с готовностью возмутился Сергеев; почему-то хотелось переругиваться еще и еще, так как-нибудь вяловато бросать жене слегка обидное и получать в ответ такое же. Но она неожиданно подобревшим голосом предложила:
– Может, пива достанешь? Пить очень хочется.
– И ципсики! – подскочил сын. – Ципсики мне!
И даже четырехмесячная Дарья одобрительно загугукала в своем кенгурушнике.
– Саша, – строго сказала жена, – я просила тебя голос не ломать! Говори правильно. Стыдно уже, в школу ведь скоро!..
– Ладно, давайте. – Сергеев стал распускать молнию на рюкзаке.
Из-за тяжелой беременности жены, рождения Дарьи они всю весну и лето пробыли в городе. Да и до этого вот так, всей семьей, давненько никуда не выбирались. Даже в парке с детьми гуляли порознь – то он, то жена. И потому, наверное, с непривычки или, действительно, погода так влияла, было нехорошо. Муторно. Сиденье казалось каким-то не таким; никак не удавалось найти удобного положения, воздуха мало, в голове давило и пульсировало, будто там, под черепом, ныл зуб, глаза слезились, верхние веки щипало, постоянно моргалось… Хотелось потягиваться, кряхтеть и – лечь. Сделать так, чтобы всё, что мешает быть легким и бодрым, живым, взяло и исчезло.
И Сергеев потягивался, кряхтел; кряхтя подал сыну пакет с чипсами:
– Держи сухпай, путешественник.
– Это тебе на всю дорогу! – добавила жена. – И так печень постоянно сажаешь… Медленно ешь.
Сын бросал чипсы в рот один за другим.
– Ну ты меня слышишь, нет?
– Слышу.
Сергеев открыл зажигалкой пиво жене, потом себе. Сделал глоток. Снова кряхтнул. Вроде бы стало полегче. Показалось, что все трудности этого дня закончились, начинается отдых…
Почти час на метро от «Молодежной» до Ярославского вокзала (и повсюду, конечно, неизбежная пятничная давка), а перед тем рабочий день, поездка до дому, изнурительные сборы, Дарьины бутылочки и докорм, памперсы, сыновьи пистолеты и машинки; скрежет экскаватора, роющего яму за окном, короткие психи жены и собственные, желание бросить рюкзак и упасть на диван. И только что – вокзальная толчея, покупка билетов, проход через турникеты на платформу и суматошный поиск нужной электрички. Всё это, естественно, измотало.
Отдых, отдохнуть… Но вместо радости, что все-таки собрались, выбрались, что увидятся скоро с друзьями, шашлыки будут жарить, петь песни, потихоньку, приятно пьянеть, да, вместо радости были раздражение и досада. И пиво не помогало. Только, может, первый глоток… Ведь можно же было сейчас, тоже с пивом, спокойно дома сидеть. В своем кресле, перед телевизором… Сергеев заметил, что эти поездки на природу уже года три не приносили удовольствия, наоборот – отнимали силы, выбивали из колеи, несколько дней после них нужно было втягиваться в привычный ритм, как-то восстанавливать баланс в организме. Вплоть до пищеварения. И кости ломило, тело было каким-то чужим, будто с непривычки мешки таскал. И городская жизнь становилась невыносимой.
Там, куда сейчас ехали на выходные, он знал, наверняка возникнет ощущение, что возвращаешься назад, в юность; да и детям полезно воздухом подышать, но грозящие последствия сбоя установившегося ритма пугали и не давали, никак не давали радоваться. Расслабиться.
Это, похоже, чувствовала и жена, и даже сын. Они всё реже вспоминали о загороде, электричках, костре, грибах и ограничивались прогулками на пару часов в ближайшем к дому Филевском парке. Но вот приближалось предзимье, стояли последние без слякоти, без снега дни, и решили съездить.
Вчера жена целый вечер обзванивала друзей, и после долгих телефонных переговоров с ними и их между собой договорились сегодня, в пятницу вечером собраться на Клязьме у Андрея Калугина. В доме, где все когда-то и стали друзьями, где в основном и встречались, хоть и жили в Москве.
– Поехали! Поехали! Мы поехали! – запрыгал на сиденье сын, ладошкой по стеклу захлопал; чипсы из пакета полетели во все стороны.
– Это не мы, – сказал Сергеев, – это соседний поезд.
– Нет – мы!
– Не мы.
– Мы! Мам, скажи ему!
– Да не спорьте вы, господи! – как от боли сморщилась жена. – Сейчас и мы поедем.
Постепенно вагон заполнялся людьми. Многие с сумками, рюкзаками, мешками. Прошла по проходу компания подвыпивших, на вид пригородных парней; Сергеев порадовался, что не сели на свободные места напротив. Еще разборок с гопотой не хватало… Щедро отпил из бутылки. Но любимый «Бочкарев» показался слишком горьким и неживым, даже чем-то сивушным отдавал. Сергеев поизучал этикетку: дата изготовления – 23 сентября. Практически свежее. Цвет этикетки, бумага – обычные. Все вроде нормально, кроме вкуса.
– Какой-то вкус у него, – сказал вслух. – Как «Жигулевское» из бочки.
– Да? – Жена тоже поглядела на наклеенные на бутылке бумажки, сделала глоток, покривила губы. – Действительно… Не покупай его больше. Бурда полная.
– А какое покупать?
Жена не услышала или не захотела услышать в его голосе раздражения. Кокетливо, как часто делала раньше, улыбнулась, поиграла глазами:
– Н-ну, ты же знаешь, дорогой, какое я предпочитаю.
– Прости, твоя «Стелла артуа» не стоит в каждом ларьке.
– Но ты же мужчина. Помнишь рассказ про персик?
– М-да, – Сергеев перевел взгляд в окно, – понятно.
За окном мельтешили люди, так мельтешили, что очень быстро устали глаза…
– Осторожно! – голос из динамика, четкий, без треска и шипений. – Двери закрываются. Следующая станция – Маленковская.