Она зашипела яростно:
– Нельзя же убивать всех подряд!
– Стараюсь тебе понравиться, – объяснил я, – потому и действую, будто я из Моссада.
Она нервно дернулась.
– Ты что? Мы никогда так не убиваем…
– Брешешь, – ответил я. – Все равно не поверю. Не разрушай мою чистую веру в то, что хоть вы еще действуете прямо и без подтанцовки. Если враги, то как не убивать? Мы что, гуманисты какие-нибудь?
– Мы не знаем их степень вовлеченности в преступление, – объяснила она. – Да и вообще, они могут даже не знать… Потому их убивать нельзя!
– Что, правда? – спросил я изумленно.
Она сказала в сильнейшем раздражении:
– Ты не так представляешь себе работу Моссада!
– Да, – ответил я. – Ты права. Не так. Но вообще-то я за чистоту нравов. Закон есть закон, надо исполнять. Не нравится – протестуй и добивайся, но здесь было злостное нарушение морали и правопорядка. Нужно уважать чужие законы и обычаи, женщина!
– Это ты пресек, – сказала она зло. – И никакое это не уважение…
– Не отставай, – прервал я. – Там внизу уже движение… Лифты работают, слышишь?
– Поднимутся наверх, – ответила она, – зажмут нас снизу и сверху. Мы между молотом и наковальней.
– Между сдвигающимися стенками пресса, – уточнил я, как истинный ученый, для которого точность важнее красивости фразы. – Но опыт показывает, спрессовать удается не все. Та-а-ак, прибыли и на этот этаж… Слышишь?
– Вот теперь стрелять законно, – обронила она хмуро.
– Законно все, – сказал я, – если в руке пистолет. Думаешь, законы пишут беспистолетные? Пистолет в руке порождает власть…
– …как сказал великий Мао, – досказала она. – Знаю, читала вашу русско-китайскую философию.
– Тихо, – сказал я, – слышишь?.. Бегут сюда.
Она кивнула.
– Дадим бой здесь?
– Лучше ближе к выходу с этажа, – ответил я. – Можно контролировать, чтобы с той стороны никто…
Она двигалась за мною быстро и неслышно, пистолет в обеих руках, готовая стрелять в любой момент, но первым выстрелил я, когда впереди мелькнула тень человека.
Его отбросило на стену, а когда сполз на пол, все еще цепляясь за облицовку под дерево, там осталась красная полоса.
Эсфирь остановилась возле меня, взведенная, как готовая к взрыву мина, бросила сердито:
– Мне показалось, он… не вооружен?
– Я же не так представляю работу Моссада, – объяснил я чуточку виновато. – А этот какой-то лохматый, такие всегда подозрительны при любом строе… Еще Платон их не любил. Понимаешь… я представляю эту работу такой, какая должна быть, а не такая, какая есть. Компренэ? Во главе угла, как сказал мудрец, должна стоять эффективность экономической модели. На своих ногах, без подпорок.
Она посмотрела остановившимися глазами.
– Ну и ну…
– Чего? – спросил я.
Она проговорила устрашенно и с отвращением:
– Даже не покраснел! Ты в самом деле из тех чудовищ, кто создают и перестраивают секретные службы. Как всегда, в худшую сторону.
– Но эффективную, – подсказал я. – А если вдруг что пойдет не так и нас обвинят в чудовищных преступлениях, я скажу: «А что вы хотите, это же был Моссад, я сам, как истинный демократ, осуждаю…»
– Сволочь, – сказала она. – Почему тебе даже не стыдно? Я же вижу!
– Отречемся от старого мира, – сообщил я, – отряхнем его прах с наших ног. Долой стыд, как сказала Клара Цеткин и провозгласила восьмое марта международным женским днем бесстыдства, что сейчас именуется свободой.
– А не Роза Люксембург?
– Как вы за своих евреев держитесь, – сказал я одобрительно. – У нас такая политика была при Сталине с его приоритетом приоритетов отечественных изобретателей и вообще всего русского. Ничего, вы тоже переболеете…
– Да заткнись же…
– Тогда не отставай от прогрессивно мыслящего!
Продолжая говорить, я поднял пистолет, сделал еще два шага и выстрелил. Из-за края стены высунулась рука с пистолетом, но пуля из моего с силой саданула в кисть.
Послышался вскрик, пистолет выпал, а человек непроизвольно сделал шаг вперед.
Эсфирь выстрелила дважды, боевик рухнул вниз лицом.
– Молодец, – сказал я, – быстрая.
– Если я быстрая, – буркнула она, – то какой тогда ты? Ты видишь сквозь стену, что ли?
– Не отставай, – ответил я. – Сейчас проскочим это место… Прикрой меня.
Она не успела возразить, женщины часто возражают, потому что подворачивается возможность возразить, а я ринулся вперед, стреляя на ходу, но, думаю, Эсфирь все же не замечает, но каждым выстрелом убираю из числа противников, заодно из числа живых, по одному идиоту с автоматом в руках.
Хотя мне, как максималисту, кажется, что с автоматами в руками все идиоты, и вообще не идиоты только те, кто занимается CRISPR/Cas9, приближая счастливое будущее всего человечества…
А когда я говорю «все человечество», я вовсе не имею в виду всех живущих в нем сейчас двуногих.
Впереди коротко простучала автоматной очередью винтовка Федорова, узнаю по звуку. Пули с визгом ударили над нашими головами. Это хорошо, показатель низкой квалификации стреляющих. Как хреновой прицельности, так и боязни, что подойдем ближе и застрелим.
Эсфирь, молодец, не палит зря, холодно и зорко высматривает все возможности, я шел впереди крадучись, прячась под стеной, а она то и дело разворачивалась и двигалась спиной вперед, охраняя наш тыл.
Вдали у выхода на лестницу двое залегли и открыли огонь из автоматических винтовок.
Эсфирь выстрелила дважды, я поспешил вмешаться, а то зря переводит патроны, а они денег стоят, один из стрелявших уронил голову, а второй поспешно юркнул за угол.
– Молодец, – похвалил я, – жаль, второго не успела.
Она напомнила гордо:
– Серебряная медаль на Олимпиаде!
– Но до бурятов вам далеко…
Тот, убежавший, высунулся на мгновение и выстрелил, а я только-только поднимал руку с пистолетом. Мышечные волокна взвыли от боли, но когда я наконец вскинул пистолет в нужную позицию, стрелявший уже исчез, оставив торчать дулом к небу армейскую винтовку.
– С той стороны должен быть выход, – крикнул я и ринулся вдогонку.
Лестница повела вверх, там промелькнула фигура мужчины в кожаной куртке и джинсах неприметного цвета, но пронесся с такой скоростью, что выстрелить точно бы не успел.
Когда я с разбегу вылетел в длинный и узкий коридор с дверьми по одну сторону и такими же с другой стороны, убегающий мелькнул в самом конце.
Стрелять вдогонку я даже не пытался, нервные сигналы у меня распространяются по телу с огромной скоростью, но мышечные не успевают, мозг уже сказал честно и беспристрастно, что пока вскину руку с тяжелым пистолетом в ладони, убегающий успеет за миг до этого скользнуть на угол стены, а строили европейцы по своим немецким стандартам, это значит, только выстрелом из танковой пушки можно отколоть кусок стены и достать гада.
Я выскочил на широкую террасу, слева за невысоким изящным заборчиком пустое пространство глубиной в два этажа. Терраса идет по красивому овалу, так что у кайфующих здесь есть соблазн бросать бумажки из-под мороженого просто вниз на головы входящим.
Все-таки я сплоховал на бегу, он ринулся на меня из неприметной ниши, как буйвол на трепетную лань. Я даже не пытался выдержать удар, мозг успел проделать все расчеты моих возможностей и его, соотнося массу его тела, скорость, уровень интеллекта, и выдал оптимальный вариант действий или, как говорят придурки, самый оптимальный.
Повернувшись боком, я ухватил его за массивную цепочку на шее, дал подножку и успел набросить цепочку на металлический штырь ограды.
Здоровяк ударился о барьер, перевалился на ту сторону, однако цепочка удержала, я даже слышал, как хрустнули позвонки в его шее.
Я скользнул вдоль стены, успел подумать, как же это мой мозг узнал, что его вес сто девять килограммов, скорость пятнадцать, интеллект равен шестидесяти трем… и мозг тут же радостно высветил все сложнейшие расчеты и формулы, по которым все узнал и понял…
– Да заткнись ты, – сказал я зло, – неужели и ай-ай будет таким же гениальным идиотом…
Эсфирь с дробным топотом копыт набежала сзади, крикнула нервно:
– Ты что-то хрюкнул?
– Самокритикой занимаюсь, – сообщил я виновато. – Иди вперед, а то там опасно. А я буду смотреть на тебя сзади и любоваться, как любитель искусства для народа.
Она проскользнула вперед, но буркнула обиженно:
– Свинья.
– А что не так?
Она сказала чуть злее:
– Почему всегда только сзади?
– Ну, не всегда же, – напомнил я. – Что ты мне приписываешь несвойственное профессору поведение?..
– Будь серьезнее, – напомнила она.
– Не могу, – признался я.
– Что стряслось?
– Да ерундой занимаюсь, – ответил я честно. – Я же звезда в мировой нейрохирургии… ладно, одна из многих звезд, но все равно, что я здесь делаю?
– Все не тем занимаются, – отрезала она. – Почти всю жизнь не тем, чем хочется! Для тебя это новость?
– Все не тем занимаются, – отрезала она. – Почти всю жизнь не тем, чем хочется! Для тебя это новость?
– Нет, – ответил я, – но когда так близко время, когда каждый сможет заниматься только тем, к чему лежит душа…
– Или вовсе ничем?
– Верно, – согласился я. – Таких девяносто девять из каждой сотни… Эх, там выход точно перекрыт, можно не смотреть в камеры, да тут их и нет…
– Но прорвемся?.. Нам и в руки полиции лучше не попадать!
Я крикнул, не оглядываясь:
– Стой там, иди сюда!.. Нет, стой, я сам иду, а ты сзади.
Она буркнула:
– Что за перепады. То вперед, то сзади…
– Покомандовать красивой женщиной так приятно, – признался я. – Ты же красивая, не знала?.. Ну вот, знал же, что скажу такое первым. Удивилась?
Глава 14
Она некоторое время держалась за спиной, я на бегу ломал голову, как будем выбираться – из здания всего два выхода, но сейчас оба заблокированы, а я не тот супермен, чтобы увернуться от выпущенных в упор автоматных очередей.
Эсфирь наконец крикнула в спину:
– Куда ты меня тащишь? Почему снова вниз?
– Женщина, – ответил я, – мужчины всегда вас куда-то тащат, пора привыкнуть…
Она пробежала немного, держа пистолет в обеих руках, крикнула сердито:
– Что, в подвалы?
– Догадалась, – сказал я одобрительно.
– А что там?
– Как всегда, – пояснил я бодро, – подвалы, темницы, гробницы, пещеры Али-Бабы и Синей Бороды, самый сладкий разврат и всякие запретности, что сейчас особо ценимы.
– Чего вдруг?
– А все разрешено, – напомнил я. – Все позволено, все доступно. Сейчас любая запретность дороже золота.
Впереди мелькнула тень, я остановил Эсфирь, она прижалась к стене, навстречу хлестнули очереди сразу из двух автоматов. Я чувствовал, что могу спокойно считать выстрелы, но смысла нет, я же не знаю, сколько у каждого в обойме осталось, просто выждал, а когда чутье подсказало, что вот сейчас прекратит один, а за ним и второй, изготовился и в нужный момент высунулся и быстро сделал два прицельных выстрела.
Эсфирь зашипела за спиной:
– Ты рискуешь, но…
– Пойдем, – сказал я, – быстрее, корова!..
Она молча ринулась следом, за комплимент свое получу потом, пробежали, перескочив оба трупа. У одного прозвенел мобильный, я подхватил на бегу, со злорадным удовольствием увидел, что звонит Хиггинс, хотя на экранчике скромная надпись «номер неизвестен», ну да, неизвестен.
– А-а, мистер Хиггинс!.. – сказал я весело. – Как вы себя чувствуете?
На том конце связи голос заметно дрогнул, через пару секунд Хиггинс проговорил осторожно:
– Кто говорит?
– Мистер Хиггинс, – сказал я с укором, – у меня же такой уникальный голос!.. Как можно забыть, мы же общались всего пару часов назад!.. Ну пусть больше, но все равно…
Он прошептал упавшим голосом:
– Мистер Икс?
– Он самый, – подтвердил я. – Спасибо за развлечение. Жаль, вы послали не самых квалифицированных, тогда было бы интереснее… а так словно котят топил, почти жалко. Ничего, вот когда приду за вами лично…
Он вскрикнул:
– Мистер Икс, это была ошибка!..
– И серьезная, – подтвердил я.
– Мистер Икс, – сказал он торопливо, – это большое недоразумение.
– Согласен, – ответил я мирно, – меня часто недопонимали… земля им пухом. Я вообще-то добрый. Убью и сразу прощаю. Гуманист с человеческим лицом. Мистер Хиггинс… я иду за вами!
Он вскрикнул:
– Мистер Икс, мы же бизнесмены!..
– Да? – спросил я с сомнением.
Он прокричал торопливо:
– Я сделал ошибку, доверившись не тем людям.
– В нашем деле, – сказал я грустно, – ошибки обходятся дорого.
– Да, я готов заплатить!
– Да, – подтвердил я. – Вы заплатите.
И быстро оборвал связь, пока он не начал предлагать всего лишь доллары, а то и вовсе евро.
Эсфирь внимательно следила за моим лицом.
– Ну как?
– Сволочь, – согласился я. – Но мстить – нерационально.
– А я слышала, – сказала она, – именно месть отличает человека от животного. Звери никогда не мстят.
– И разумные люди, – сообщил я. – Хотя, конечно, может выглядеть местью, если наносишь ответный удар.
– Уже готовишь оправдание?
Я криво ухмыльнулся.
– Оно готово тысячи лет. Даже в Библии насчет мести с похвалой. Мы можем нанести Хиггинсу визит не из-за мести, а по простой рациональности.
– В смысле?
– Он не остановится, – пояснил я. – Потому такого быка остановить придется нам. Это рационально.
Она вздохнула.
– Мне тоже кажется рациональным, когда останемся живы мы, а враги сдохнут.
– Вот видишь, – сказал я поощряюще, – ты уже почти готова к сингулярности. Нужно только кое-где пройтись напильничком… В основном, по зубам, там нервы чувствительнее.
Она передернула плечами.
– Заткнись!
– Ага, – сказал я злорадно, – чувствительная. А прикидывалась таким обледенелым бревном!
Она переспросила:
– Когда это я им прикидывалась?
– В постели, – напомнил я.
– Свинья, – сказала она с чувством. – Совсем зажрался.
Металлическая дверь распахнулась с лязгом, я впихнул Эсфирь, услышал, как застучали ее каблучки по металлическим ступеням.
Позади послышался быстрый стук шагов погони, так что пистолет я взял в обе ладони и приготовился стрелять как можно быстрее.
Выскочили трое, автоматы в руках, все готовы к стрельбе. Я трижды нажал на курок и шмыгнул за дверь. Очереди из двух автоматов успели простучать пулями по металлу двери, а потом ушли в потолок.
Здесь нет камер, но тех данных, что получил мой мозг, достаточно для ясной и четкой картинки, которую составляет сам мозг из хаотичных вроде бы данных.
Это для меня они хаотичные, но я же помню, совсем недавно суперкомпьютер ценой в сорок миллиардов долларов моделировал секунду мозговой деятельности человека, на что ушло сорок минут. Это важное занятие сожрало океан киловатт-часов, чего хватило бы на обслуживание ста тысяч домов, так вот в моем черепе сейчас работает именно этот компьютер.
Правда, такой же в черепе у каждого, но у тех всякой хренью занимаются, а вот у меня действительно работает. Если бы еще и тело с такой же мощью, я бы перепрыгивал небоскребы и швырялся «КамАЗами».
Картинка получается не просто четкая, а, главное, вижу в самом деле, что меня ждет за углом или за дверью. А уж из чего складывается: запахов, шороха, движения воздуха, повышения температуры на сотые доли градуса – не так важно, я практик, мне важнее результат.
– Не отставай, – велел я и сам ощутил, что голос у меня изменился.
Два выстрела, один боевик покатился по ступенькам, второй просто опустился на бетонный пол и почти растекся там, как ком мокрой глины.
Она крикнула раздраженно:
– Ты сам не отставай!
Я крикнул бодро:
– Шнель, шнель!.. Щас догоню!
Дверь подпер трупом, а когда прогрохотал вниз за Эсфирью, услышал, как там наверху кто-то, сопя и ругаясь, с трудом протискивается в щель.
Узкая лестница привела в подвал, пахнет сыростью и несвежим воздухом, чего не люблю, хоть и не эстет, но уровнем цивилизации с детства приучен к чистоте и опрятности.
Она спросила с недоверием:
– Неужели здесь не перекроют?
– Даже не догадываются, – ответил я и пояснил: – об этом не таком уж и тайном ходе. Здание проектировали европейские инженеры, строили рабочие из Йемена, с теми и другими по окончании работ расплатились и отправили взад. А подвальные помещения сперва использовали как склад всякой рухляди, а потом и вовсе забросили.
– Дикари, – бросила она с отвращением.
– Богатые дикари, – сказал я. – И, к нашему счастью, расточительные. Так что не ворчи. Мужчины не должны быть мелочными.
Она огрызнулась:
– Я не мужчина!
– Правда? – спросил я с сомнением. – Тогда иди следом, Фатима, и сопи в две дырочки, даже если у тебя их и больше.
Она ответить не успела, я ускорил шаг, где перепрыгивая, где огибая на бегу, ухитряясь не задеть неустойчивые конструкции, где купленные в запас роскошные кресла нагромоздили поверх дорогой аппаратуры под самый потолок.
Еще пара дверей, навстречу пахнуло спертым несвежим воздухом. Помещение совсем заброшенное, я быстро просмотрел в инете строительные планы, если что-то изменилось, нам каюк, но здешние хозяева живут на широкую ногу, доход зашкаливает, так что сюда сунутся не раньше чем бедность подступит с ножом к горлу.
Пахнет отвратительно, это наверху сухой прокаленный воздух, а здесь как в болотах Амазонки, влажно и сыро, каменные стены блестят, будто покрытые слизью.
Эсфирь бежит следом молча, я убедил, что у нее самый опасный участок, за нами могут послать погоню, а от выстрелов в спину защищаться нужно на бегу…
По системе туннелей под городом пробрались в южную часть города, когда-то промышленную, сейчас почти заброшенную. Я поднялся по вертикальной шахте, у самой крышки сигнал со спутника уже не прерывается, передача чистая и без помех, с минуту следил по четкой картинке за передвижениями на поверхности.