Женщина с неженским характером. Властная, сильная, очень решительная; но у нрава её была и оборотная сторона, которая как раз и заставляла всех, кто не был заинтересован в её обществе по рабочим вопросам, избегать графини. Хитрая, изворотливая, мстительная и безжалостная. Она легко шла по головам. Злые языки утверждали, что именно поэтому она никогда не получит контрактов с Императором. Впрочем, в этом случае их даже злыми было сложно назвать; скорее, правдивые. Его Величество очень не любил людей, способных на предательство, и я прекрасно его понимала.
— Добрый вечер, Ваша Светлость, — кивнула Ремезова, отсалютовав бокалом.
Внешне графиня полностью отвечала определению «женщина без возраста». Весьма эффектная женщина без возраста, это было сложно не признать. Идеально уложенные пепельные волосы, пронзительные зелёные глаза. Кожа была гладкой благодаря достижениям косметологии, но принять Ремезову за юную прелестницу было невозможно из-за взгляда; мне кажется, у Одержимых он мягче, чем у этой особы. Да она, отдать ей должное, и не пыталась излишне молодиться и изображать нимфетку. Изумруды на шее и в ушах, роскошное — но достаточно солидное изумрудно-зелёное платье в пол. Элегантная, благородная, великолепная. По слухам, мужчин она меняла тогда, когда они надоедали; а надоедали быстро. От одного из любовников, — насколько я слышала, он был более чем родовит, — она родила сына и наследника, наплевав на правила приличия и умудрившись таким образом соблюсти долг перед родом без существенных изменений в собственной жизни.
— Добрый вечер, Ваше Сиятельство, — кивнула я в ответ, гадая, зачем могла понадобиться этой даме и причём здесь, в самом деле, Одержимые. — Чем обязана удовольствию видеть вас?
— Я, как и все здесь, хотела бы вас поздравить, — с лёгкой улыбкой на чувственных полных губах ответила она. — Но одновременно, в отличие от всех них, предостеречь. Мне импонирует ваш ум и ваша рассудительность; умных женщин немного, и я искренне считаю, что нас нужно беречь.
— С удовольствием выслушаю ваш совет, — медленно кивнула я.
— Я бы не советовала вам так спешить с этим браком, — она слегка повела плечами. — Собачья преданность Одержимых первое время льстит, но потом утомляет. И подобные сцены, увы, неизбежны, — женщина неопределённо взмахнула рукой. — Кроме того, конкретный выбор, — она сокрушённо вздохнула и с явным неодобрением качнула головой. — Ветров был неплох в постели раньше; теперь, наверное, и вовсе великолепен, но стоит ли ради этого терпеть его недостатки? А уж тем более — выходить замуж, — протянула она. — Немного поразвлечься, и будет. В конце концов, что можно записать им в плюс, уходят они молча и навсегда, с видом оскроблённой невинности. Забавно.
А я едва не поперхнулась воздухом от этих слов. Мысли в голове по ощущениям вскипели, сталкиваясь между собой, а через мгновение разом куда-то выветрились, оставив звенящую пустоту. Я не просто не знала, как на это реагировать; я вообще подумала, что мне послышалось.
— Да и, пожалуй, — тем временем невозмутимо продолжала графиня, — такое тело пропускать тоже грешно.
— Предлагаете после уступить его вам? — наконец, сумела ответить я.
И сама поразилась, как спокойно прозвучал голос, не выдав ни единой эмоции. А их было много, очень много; там, где секунду назад была пустота, поднялась настоящая волна удивительно ярких и сильных чувств, почти не замутнённых связными мыслями. Граничащее с шоком удивление, растерянность, почти ужас от того что она — вот так! — говорит о живом человеке. Живом, думающем, чувствующем… даже не как о животном; о новом наряде иные говорят с большим уважением.
А вслед за этим пришла ярость. Даже не злость — застилающее глаза бешенство. Что посмела предположить во мне собственное подобие. Что посмела высказаться в таком тоне. Что посмела так низко, так гадко — об Игоре. Который спас мне жизнь, который упрямо заботился обо мне, невзирая на протесты, который так искренне и открыто любил, что от этого делалось не по себе.
— О, нет, благодарю, — рассмеялась она. — Если только чучело из него сделать.
Чувствуя, что сейчас, если не выскажу всё, что думаю, попросту вцеплюсь ей в горло, я набрала в грудь воздуха…
— Смотрите, как бы из вас чучело не сделали, — прозвучал почти над ухом спокойный и откровенно насмешливый мужской голос. Я стремительно обернулась, намереваясь на очередном любителе подкрадываться со спины сорвать хотя бы часть раздражения, но запнулась, опознав нового участника беседы. Позади меня, с каким-то гастрономическим интересом разглядывая Ремезову, невозмутимо сложив руки за спиной, стоял Лев-Людоед собственной невзрачной персоной. Коротко остриженные седые волосы, сухое костистое лицо, тонкие невыразительные губы, светлые серо-голубые глаза — две безжалостные льдинки. Среднего роста, худощавый, в том же тёмно-сером мундире без знаков различия, что и в первую нашу встречу в коридорах дворца.
— Как не стыдно говорить с дамой в подобном тоне, — укоризненно улыбнулась она.
— Я с дамой и не говорю, — всё с той же невозмутимостью проговорил он. — А для змей и крокодилов подобная участь бывает закономерной, когда они выползают из своих нор и начинают бросаться на людей, — тонкие губы сложились в жёсткую циничную усмешку, никак не отразившуюся в глазах.
А я вдруг испытала нечто сродни ощущениям раскалённой сковородки, которую сунули под ледяную воду. Вся ярость, всё почти неконтролируемое бешенство от нескольких слов совершенно постороннего человека паром вышли на долгом выдохе.
— Осторожно, со львами такое тоже случается, — всё с той же ленивой мягкостью возразила Ремезова.
— Зубы обломаешь, — спокойно возразил Измайлов. — Пошла вон, пока я не проверил приглашение, которого у тебя нет и не могло быть.
И она действительно ушла. Спокойно и с достоинством, будто не её, графиню, сейчас выгнали вон, как побирушку. А я вдруг почувствовала себя не дома на Земле, среди людей, а где-то в совсем чужом и не самом лучшем мире.
— Пойдёмте, Вета Аркадьевна, — с той же невозмутимостью, с какой только что грубо выставлял Ремезову, но гораздо мягче обратился ко мне мужчина, предлагая локоть. За который я уцепилась машинально; было такое ощущение, что без поддержки я сейчас просто упаду. В обморок, или по меньшей мере просто на пол, потому что ноги откажутся держать.
— Что это было? — всё-таки дрогнувшим голосом уточнила я.
— Вы имели неудовольствие лично познакомиться едва ли не с самой одиозной личностью Империи, Ваша Светлость, — пояснил он. — Не стоит так близко принимать её слова, её мнение и виденье мира. Графиня очень умна, но её умение разбираться в людях ограничивается только способами получения с них выгоды.
— Но она… — попыталась возразить я, чувствуя, как в душе шевельнулись отголоски злости.
— Она может думать, что захочет. Не стоит из-за неё переживать, злиться и нервничать. Я рад, что успел вовремя, и ничего непоправимого не произошло.
— Вы так разговаривали с ней, — задумчиво проговорила я. — Как будто она…
— Я разговаривал с ней ровно так, как она того заслуживает. Я стараюсь разговаривать так со всеми людьми — по их заслугам, — опять перебил меня Измайлов. — Опережая ваш следующий и главный вопрос, касающийся её слов об Игоре, вам лучше задать этот вопрос лично ему.
— Даже женщина может отвечать на суде чести, а она…
— В очень, очень особых случаях. А она тоже неплохо знает дуэльный кодекс, и никогда не перейдёт ту грань, когда вызов станет возможен. А если перейдёт, то откажется от дуэли. И, в свою очередь, никогда не вызовет обидчика, даже имея право выставить кого-то взамен себя. Госпожа графиня смутно знакома с таким понятием, как «честь». Весьма смутно.
— А куда мы идём? — опомнилась я, потому что мужчина явно направлялся к выходу из зала.
— Не беспокойтесь, вам ничего не грозит. Я просто выполняю функции курьера: меня попросили пригласить вас, и я этим занимаюсь.
— Игорь? — тут же уточнила я.
— Не совсем, — чуть улыбнулся мужчина. — Их Высочество. Они по понятным причинам недолюбливают графиню, и попросил меня избавить его от участи беседы с этой особой.
— А вы её не недолюбливаете? — задумчиво уточнила я, беря себя в руки и испытывая к собеседнику чувство глубокой благодарности. Вряд ли я, конечно, опустилась бы до откровенного скандала с Ремезовой, и наверняка удержалась бы в словах в рамках приличия. Но предоставленная возможность вообще избежать объяснений оказалась очень кстати.
А о подоплёке собственных чувств и непривычно бурных эмоций я пока старалась не думать. Этим надо было заниматься в спокойной обстановке и в одиночестве, а не во время разговора.
— К ней сложно относиться с симпатией, зная, что она из себя представляет, — пожал плечами Измайлов. — Скорее, она просто не способна вывести меня из себя и при этом боится как самого дьявола. А её бравада и самоуверенность на мой взгляд очень забавны. Хорошего вечера, Ваша Светлость, — кивнул он, открывая передо мной дверь в небольшую гостиную.
— Не совсем, — чуть улыбнулся мужчина. — Их Высочество. Они по понятным причинам недолюбливают графиню, и попросил меня избавить его от участи беседы с этой особой.
— А вы её не недолюбливаете? — задумчиво уточнила я, беря себя в руки и испытывая к собеседнику чувство глубокой благодарности. Вряд ли я, конечно, опустилась бы до откровенного скандала с Ремезовой, и наверняка удержалась бы в словах в рамках приличия. Но предоставленная возможность вообще избежать объяснений оказалась очень кстати.
А о подоплёке собственных чувств и непривычно бурных эмоций я пока старалась не думать. Этим надо было заниматься в спокойной обстановке и в одиночестве, а не во время разговора.
— К ней сложно относиться с симпатией, зная, что она из себя представляет, — пожал плечами Измайлов. — Скорее, она просто не способна вывести меня из себя и при этом боится как самого дьявола. А её бравада и самоуверенность на мой взгляд очень забавны. Хорошего вечера, Ваша Светлость, — кивнул он, открывая передо мной дверь в небольшую гостиную.
— Хорошего вечера, Лев Анатольевич, — ответила я, так и не сумев вспомнить, в каком чине состоит этот человек, какую именно должность занимает и что конкретно из себя представляет.
— Вета Аркадьевна, как я рад, что Измайлову удалось вас спасти, — с улыбкой сообщил цесаревич, поднимаясь с кресла.
— Ваше Высочество, вы желали меня видеть? — с поклоном уточнила я.
— Не только видеть, но и говорить. Пойдёмте, на ходу будет сподручнее, — мы вышли из гостиной и двинулись дальше по коридору. А я неуверенно держалась за локоть наследника и с иронией размышляла, какой сегодня во всех отношениях неожиданный вечер. Например, я опять ощущала себя неодушевлённым предметом. То — сковородкой, теперь вот — эстафетной палочкой…
Но ирония — это было неплохо. Это значило, что я всё-таки потихоньку прихожу в себя, и скоро смогу обдумать и осознать все события.
— Куда мы идём? — рискнула уточнить я.
— Тут недалеко, но мы пойдём длинным путём, чтобы успеть поговорить, — уклончиво ответил цесаревич. — Я… решил взять на себя довольно непривычную функцию вашей с господином Ветровым крёстной феи. Коль уж невольно поспособствовал зарождению ваших чувств, с моей стороны было бы бесчестно бросить всё на произвол судьбы. Тем более, боюсь, кроме меня никто не сможет разрешить основную вашу проблему.
— Боюсь, я не понимаю, о чём речь, — я качнула головой.
— Это было введение, — улыбнулся цесаревич. — Я просто хотел попросить прощения за вашего жениха и уговорить вас помириться с ним, — видимо, моё шокированное молчание собеседник принял за недоверие, и пустился в объяснения. — Понимаете, Одержимым очень тяжело общаться с другими людьми. Действительно, тяжело.
— С ними тоже непросто, — не удержалась я от ироничной улыбки.
— Да, разумеется, но всё-таки им сложнее на порядок. А дядя Игорь, он ещё и…
Хорошо, что мой спутник успел среагировать и придержать меня, а то я рисковала, запнувшись при этих словах на ровном месте, растянуться на полу.
— Дядя? — ошарашенно переспросила я.
— Ой, простите, я совсем не то имел в виду, — обезоруживающе улыбнулся он. — Просто моё знакомство с Игорем Владимировичем состоялось, когда мне было всего пять лет. Он долгое время меня охранял, и я привык для краткости звать его именно так; а сейчас иногда забываюсь. Не пугайтесь, он мне не родственник. Я это знаю совершенно точно, потому что знаю, кто были его родители.
— А он знает?
— Знает, но это не имеет значения. Они были вполне достойные, но слабые люди, да к тому же давно умерли. Сейчас не об этом речь, а о том, что я искренне желаю ему добра. Он хороший человек, и мне будет грустно, если из-за подобной мелочи вы расстанетесь. Боюсь, это в самом деле убьёт его, — качнул головой цесаревич. Я собралась сказать, что и сама не планировала ругаться с Ветровым из-за этой сцены, и уж точно намеревалась поговорить, когда он возьмёт себя в руки. Но решила не спешить с признаниями, а послушать, что ещё сообщит цесаревич, и в итоге сказала совсем другое.
— А вы не переоцениваете его ранимость? Это как-то странно, он же не ребёнок и не пылкий подросток.
— Увы, я совершенно точно знаю, чем это закончится. Я же говорю, Одержимым трудно среди людей.
— Объясните мне, пожалуйста! — тяжело вздохнула я. — Могу поклясться чем угодно о неразглашении этой великой тайны. Я устала бродить на ощупь и чувствую, что по незнанию могу всё испортить.
— Думаю, если вы узнаете, большой беды не будет, — неожиданно спокойно ответил цесаревич. — В конце концов, родись вы мужчиной, вы неизбежно оказались бы в их числе, — улыбнулся он.
— Что вы имеете в виду? — окончательно запуталась я.
— Потерпите немного, мы уже почти пришли, — улыбка стала ободряюще-виноватой. — Думаю, будет лучше, если вы зададите все эти вопросы господину Ветрову. Я уверен, он с огромным облегчением расскажет вам всё сам, и с моей стороны было бы нечестно отнимать у него такую возможность.
— Я полагала, что он уехал, — с сомнением проговорила я, решив послушаться совета и подождать. Коридоры сменяли друг друга, пару раз мы даже воспользовались лифтами, так что в общей сложности путь получился довольно неблизкий.
— Нет, тут есть одно место, которое Игорь Владимирович, а вслед за ним и, каюсь, я, облюбовал для размышлений, когда хочется побыть в одиночестве. Не волнуйтесь, прежде, чем гонять вас по дворцу, я всё уточнил и проверил — он действительно там. Вы ему передайте, что я разрешил всё рассказать, и что я в курсе.
— И он поверит, что я не вру?
— Вам точно поверит.
— Только что он мне уже не поверил, — возразила я, а в душе слегка шевельнулась обида.
— Он сгоряча. Простите, что говорю это, но… постарайтесь с ним помягче, хорошо?
— Я и не собиралась с ним ругаться, — вздохнула я.
Определённо, сегодня очень странный вечер. Ветров устраивает сцену ревности к Полонскому. Графиня говорит невероятные мерзости. Лев-Людоед обходителен со мной, но её выгоняет взашей. А сам наследник престола просит меня быть тактичней и мягче с сильным взрослым мужчиной, который почти на двадцать лет старше меня.
— Это утешает, — улыбнулся цесаревич. — Вот, как удачно я всё рассчитал; мы пришли, — он кивнул на дверь в небольшом тупичке. — Удачи! — проговорил, и только после этого потянул на себя дверь, делая приглашающий жест. Я с неуверенной улыбкой кивнула и вошла, услышав, как тихо щёлкнул за спиной замок. Как будто в клетку с тигром запустили, честное слово!
«Клетка» представляла собой достаточно живописный открытый полукруглый балкон. Здесь было прохладней, чем в коридорах дворца, но явно теплее, чем на улице; видимо, пространство экранировалось силовым полем. Вдоль высоких резных перил стояли вазоны с какими-то яркими крупными цветами, по обе стороны от двери имелись невысокие стеклянные столики, окружённые плетёными креслами и диванами. Полукруглыми, даже на вид очень уютными, с пухлыми матрацами, грудой подушек и пледами. Отнюдь не дворцовый интерьер, но я охотно поверила, что это чьё-то излюбленное место для отдыха и размышлений.
Одержимый действительно обнаружился здесь. Стоял чуть сбоку, облокачиваясь о перила, спиной ко входу; но, кажется, я могла бы его узнать и с закрытыми глазами, каким-то десятым чувством учуяв его присутствие.
— Игорь, — неуверенно позвала я. Он не ответил. Пару секунд потоптавшись на месте, я зябко поёжилась, — после коридоров здешняя прохлада ощущалась отчётливо, — и ещё неуверенней приблизилась к мужчине. А потом как-то вдруг решилась и осторожно обняла его. Сразу стало теплее, уютнее и даже как будто легче дышать. — Не сердись, — тихо попросила я. Извинилась бы, если бы понимала, на что именно он так обиделся. Не обещать же, в самом деле, больше никогда и ни с кем не разговаривать?
— Я повёл себя как полный кретин, да? — со смешком спросил он.
— Ну… не самым умным образом, да, — не удержалась я от облегчённого вздоха. По крайней мере, он явно больше не злился и был настроен на разговор, а всё остальное — уже мелочи. Одержимый оставил полюбившуюся опору, обернулся ко мне, обнял за плечи. — Что тебя так разозлило? — уточнила я, окончательно осмелев, и чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. — Объятья и поцелуй в щёку?
Ротмистр в ответ как-то странно поморщился, отстранился и принялся расстёгивать китель.
— По лбу бы дать тому, кто тебя сюда приволок в таком виде, — вместо ответа проворчал он.
— Во-первых, за покушение на наследника престола полагается смертная казнь, а, во-вторых, тут же… пледы есть, — закончила я, когда плечи уже накрыл неожиданно тяжёлый чёрный мундир, хранящий тепло чужого тела и чужой запах, а Ветров остался в рубашке.