— Как же, как же, — удивлённо вскинув брови, Савельев подошёл ближе, разглядывая Одержимого. — Как же его фамилия… Ветров, кажется? Знатный вояка был, ух! Одержимые — они все не от мира сего, и страха будто не ведают, а уж этот даже промеж них выделялся! А вам-то он зачем понадобился?
— Он будет охранять нашу дипломатическую миссию, — ответила я, не видя смысла что-то скрывать, но при этом не вдаваясь в подробности. Если Савельеву сказать, что вся миссия состоит из меня и ротмистра, он непременно начнёт беспокоиться как за мою безопасность, так и за моральный облик. Не то чтобы он не понимал, что я уже достаточно взрослая самостоятельная особа, или придерживался особенно патриархальных взглядов, но вслед за отцом, — или, вероятно, в память о нём, — очень хотел, чтобы я устроила своё личное счастье. Поэтому любой факт, способный бросить хотя бы призрачную тень на мою репутацию, очень беспокоил старого офицера.
— Господи, да куда ж вас теперь-то отправляют? — охнул он, опускаясь в кресло и глядя на меня почти в испуге.
— Да не волнуйтесь вы так, Матвей Степанович, я уверена, всё будет совершенно тихо и мирно. Почему вы так испугались? — от такой внезапной вспышки я растерялась, но поспешила успокоить старика.
— Уж больно охрана серьёзная, — сокрушённо качнул головой он. — Ветров офицер суровый, штурмовыми отрядами командовал, под началом Аркадия Андреевича, светлая ему память, воевал. Не пошлют такого на увеселительную прогулку, не договариваете вы что-то. Но, впрочем, всё понимаю, служба есть служба, — развёл руками он.
— Вот оно как, — вздохнула я. Собственно, чего-то подобного я и ожидала, поэтому слова Савельева откровением для меня не стали. — Мне кажется, моё начальство просто решило перестраховаться, поэтому охрану доверили именно ему, — предприняла я ещё одну попытку успокоить старика.
— Дай-то Бог, — с подозрением глядя на меня, качнул головой собеседник.
— Стало быть, вы ручаетесь за него? — улыбнулась я. — И в такой компании мне можно ничего не бояться?
— Слишком легкомысленны вы, барышня. Не дело это! — припечатал он, тяжело поднимаясь из кресла. — Савка, собачья душа, пойдём обедать, — Савельев махнул рукой, и Македа, заметно оживившись, вскочила, встряхиваясь и махая хвостом. Слово «обедать» она знала и питала к нему искреннюю симпатию.
Оставшись в одиночестве, я некоторое время разглядывала медленно вращающуюся над столом голограмму с изображением Ветрова, и пыталась понять, даёт ли мне что-то полученная информация с практической точки зрения, или я всего лишь удовлетворила своё любопытство. По всему выходило, шансов найти с этим человеком общий язык у меня было ничтожно мало, и всё, что я могла, — оставаться с ним нейтрально-спокойной, несмотря на все вспышки и оскорбления, чтобы не усугублять. Ну, и разумно избегать некоторых вопросов, касающихся его биографии: про войну, про детство, про… Да, впрочем, лучше вообще не касаться никаких личных тем.
В конце концов, в очередной раз подивившись, насколько у Одержимых тяжёлый взгляд, причём даже на голограмме, я вернула информационный носитель в коробочку, опять запечатала её и сообщила об окончании работы с досье. В принципе, ничего особенно секретного в предоставленной информации я не нашла, мне Савельев и то больше сказал, но не я придумывала инструкцию по работе с документами «для служебного пользования».
Ещё некоторое время посвятив изучению уже напрямую относящихся к делу материалов, а не сопутствующих проблем, я приняла мудрое решение — отправилась спать пораньше. Для одного дня впечатлений было достаточно.
Следующее утро началось с обыкновенного ритуала. Умылась, сменила ночную сорочку на потёртое домашнее платье, которое, по-хорошему, давно стоило заменить, но уж больно удобным оно было. Потом — кофе; варила я его всегда сама, мне нравился этот незамысловатый процесс, а, главное, нравился его запах. Не в чашке, а свежемолотого, ещё до встречи с горячей водой.
Именно в кухне меня и нашёл Савельев; кажется, он как раз только-только вернулся с прогулки с Царицей. К моему искреннему удивлению, был он не один.
— Вета Аркадьевна, тут к вам… — неуверенно проговорил старик, и следом за ним в кухню шагнул человек, которого я меньше всего ожидала встретить в своём доме. — Ваше высокоблагородие, подождали бы… — окончательно растерялся он.
— Делать мне больше нечего, — скривившись, отмахнулся Ветров, с интересом разглядывая кухню и меня в ней. — Ты ещё и готовить умеешь? — насмешливо хмыкнул он.
— Умею, — не вдаваясь в подробности, невозмутимо кивнула я. — Чем обязана вашему визиту?
— Я же тебя предупреждал, что придётся привыкать, — опять изобразил свою излюбленную ухмылку Одержимый.
— Ваше высокоблагородие, вы совершенно… — возмущённо начал Савельев, явно намереваясь указать гостю на недопустимость его поведения.
— Отец, уймись, — слегка поморщившись, отмахнулся ротмистр, без приглашения проходя и усаживаясь к кухонному столу. Кстати, отмахнулся вполне миролюбиво и беззлобно, без особенного раздражения.
— Да как вы… — задохнувшись от возмущения, начал мой опекун.
— Матвей Степанович, всё в порядке, — мягко прервала я его.
— Да как же — в порядке? Как так можно?! — возмущённо всплеснул руками старый офицер.
— Матвей Степанович, дорогой, не принимайте так близко к сердцу. Я думаю, господин Ветров пришёл по делу, так что вы спокойно можете оставить нас вдвоём.
Савельев не стал спорить, но уходил, что-то раздражённо ворча себе под нос про «недопустимо» и «неприлично». Спиной ощущая взгляд гостя, я тем не менее спокойно и молча закончила своё занятие, и только вылив ароматный напиток в чашку через плечо уточнила у отчего-то молчащего мужчины:
— Хотите кофе?
— И что, вот прямо сама сваришь? — насмешливо поинтересовался он.
— А вы видите здесь кого-то ещё? Или предлагаете ради такого дела вернуть Матвея Сергеевича? — уточнила я, аккуратно переставляя чашку на стол. Руки слегка дрожали, но при моей работе и отсутствии отдыха это было обычное явление.
— Не люблю кофе, но от такого предложения не откажусь, — с усмешкой сообщил он, продолжая пристально меня разглядывать.
— Вы так и не ответили, какая надобность привела вас ко мне в столь ранний час, — через плечо уточнила я, возвращаясь к турке. — Вам сладкий или нет?
— Сладкий, две ложки, — отозвался он. — Я же сказал, привыкать, — хмыкнул он и продолжил неожиданно спокойно. Кажется, сегодня Ветров был удивительно благодушен; интересно, надолго ли? — Посторонних тяжело водить по дорогам-между-мирами, а уж тем более — если придётся спешно драпать.
— Не думаю, что возникнет такая необходимость, — осторожно предположила я, выливая новую порцию кофе в чашку. Аккуратно обеими руками взялась за блюдце — и в следующее мгновение едва не подпрыгнула от неожиданности, потому что внезапно возникший за моей спиной гость одной рукой ловко подхватил чашку, а второй — аккуратно перехватил моё запястье, на мгновение почти заключив меня в объятья. — Что вы себе позволяете?! — вырвав у него свою руку, я резко развернулась на месте, мрачно глядя на мужчину снизу вверх. Отстранилась бы, только отступать было некуда — сзади тумбочка, а всё остальное пространство вокруг занимал Ветров. Не прикасался, но стоял недопустимо близко.
— А что, лучше позволить тебе его на себя опрокинуть? — насмешливо вскинув брови, уточнил он, не спеша возвращаться на своё место.
— Отлично, вы спасли нас обоих. Теперь, может быть, присядете? — хмуро уточнила я. Удержаться от раздражения в голосе не получилось: нависающий Одержимый здорово нервировал.
В нашем обществе личное пространство имеет весьма важное значение, и вторжение в него посторонних воспринимается в штыки. Но это — у нас, а, скажем, у уроженцев Сайтара прикосновения — неотъемлемая часть любого разговора. Прежде мне приходилось много общаться с этими очень похожими на людей гуманоидами, более того, именно я в своё время вела с ними переговоры, и никаких трудностей подобное общение не вызывало. А сейчас… никак не получалось абстрагироваться от личности стоящего рядом человека и неприемлемости его поведения.
И ведь мы всего второй день знакомы! Что дальше будет такими темпами? И, главное, совершенно непонятно, чего он пытается подобным поведением добиться? Спровоцировать меня на скандал, вывести из себя? Но зачем?! Просто потому, что его раздражает моё спокойствие и сдержанность?
— Только после вас, — ухмыльнулся он, с лёгким вежливым поклоном отступая в сторону. Всё бы ничего, вот только при подобной близости его дыхание пощекотало моё ухо и тронуло свободно рассыпающиеся по плечам пряди волос. Очень захотелось высказать всё, что думаю о его поведении, но я сдержалась. Даже сумела отступить с достоинством, без поспешности, и удержать на лице маску вежливого спокойствия.
— Это единственная цель вашего визита? — уточнила я, присаживаясь к столу и ставя на него пустое блюдце. Ветров остался стоять возле варочной поверхности с чашкой в руках. Изящная фарфоровая вещица в широкой ладони офицера казалась особенно хрупкой.
— А тебе мало? — ухмыльнулся он. Не дождавшись от меня никакого ответа, кроме выжидающего взгляда, вдруг продолжил. — Представь себе, не всё, — подойдя к столу и опустив чашку на блюдце, — фарфор даже не звякнул, — извлёк из-за пазухи пару тонких конвертов. Бросив на них взгляд, один протянул мне, а второй убрал обратно. — Решил вот исполнить обязанности гонца, всё равно сюда собирался.
Обнаружив на надписанном моим именем конверте императорскую печать, я бросила ещё один озадаченный взгляд на присевшего Ветрова, но конверт вскрыла. Внутри обнаружилось приглашение на назначенный через десять дней приём у великого князя. Похоже, цесаревич решил лично напутствовать нас перед поездкой. К моему огромному сожалению, игнорировать подобное приглашение было невозможно.
— Интересно. Ты ещё и светской жизни избегаешь? — хмыкнул ротмистр, внимательно меня разглядывая.
— Если бы у меня было на неё время, может быть, и не избегала бы, — спокойно ответила я. В правдивости этого утверждения я и сама сомневалась, но обсуждать собственные предпочтения и увлечения с Одержимым не хотела. — Это — всё, что вы хотели мне сказать?
— Даже не надейся, — он с ухмылкой качнул головой. — Ты же говорила, что не хочешь провалить из-за меня эту миссию? Вот и радуйся, я решил тебе подыграть. Расскажешь мне про этих плащей всё, что знаешь, а я постараюсь запомнить.
— Я сама ознакомилась далеко не со всей информацией, — возразила я. — Не думаю, что сейчас я смогу вам что-то объяснить. Лучше будет встретиться непосредственно перед отправкой.
— Даже не надейся, — насмешливо фыркнув, повторил мужчина. — Я уже говорил, что тебе придётся привыкнуть к моему обществу, а мне — к тебе, чтобы я мог спокойно выполнять свои обязанности.
— При всём моём уважении, мне кажется, что вы… искажаете факты, — возразила я.
— То есть, вру, ты это хотела сказать? — выражение лица его стало донельзя ехидным. — И зачем бы мне ещё понадобилось с тобой здесь торчать?
— Это и мне интересно, — кивнула я, делая глоток уже несколько остывшего кофе. — И я всё-таки надеюсь услышать правду и объяснения вашему поведению.
— Я тебе уже говорил, что скелеты — не в моём вкусе, — пренебрежительно фыркнул он. — Что бы ты себе ни придумала, твои сомнительные прелести интересуют меня в последнюю очередь. Прежде, чем что-то воображать, хоть поинтересуйся, как это на самом деле работает.
— Что ж, так и поступим. Прошу меня извинить, — я поспешила подняться с места и покинуть кухню.
Откровенное неприкрытое хамство Ветрова раздражало. Не настолько, чтобы терять самообладание и отвечать ему тем же, но достаточно, чтобы воспользоваться любой возможностью избежать общества этого человека. А тут тем более подвернулся прекрасный повод.
В открытом доступе сведений об Одержимых не было, и это тщательно контролировалось; я уж не знаю, с какой целью. Наверное, мне стоило запросить всю нужную информацию ещё вчера, вместе с досье на гвардии ротмистра, но я опрометчиво решила, что этот вопрос может подождать. А теперь… запрос-то я, конечно, отправила, но ждать ответа не хотелось. Тем более, у меня имелась возможность получить ответы гораздо быстрее, для этого просто было необходимо связаться с одним старым знакомым.
— Михаил Антонович, доброе утро. Не отвлекаю? — не удержавшись от улыбки при виде знакомой физиономии, вежливо уточнила я. Нейрочип передавал картинку прямо в мозг, так что облик сидящего в кресле напротив молодого мужчины был иллюзией. Но я всё равно была рада его видеть.
— Вета! — радостно воскликнул он, и симпатичное лицо озарилось радостной улыбкой. — Как ты можешь отвлекать? Я страшно рад тебя видеть! Хотя что-то мне подсказывает, ты ведь не просто так поболтать решила, да? — вздохнул он и несколько погрустнел.
— Прости, Миша, я в самом деле по делу, — виновато пожала плечами я. — Ты же по роду службы часто общаешься с Одержимыми? Видишь ли, меня отправляют в экспедицию, охрану которой будет осуществлять один из них, и меня несколько… озадачивает его поведение. Он утверждает, что для работы ему необходимо… привыкнуть ко мне, это так?
— Ну, если там действительно требуется охрана, то он говорит правду, — нахмурился Полонский. — Только мне непонятно, куда тебя в таком случае отправляют?!
— Миша, ну что за вопросы, — с мягким укором протянула я. — Я же не спрашиваю тебя о работе и точных координатах твоих обожаемых маяков, правда?
— И то верно, — сокрушённо качнул головой он. — Но всё равно мне это не нравится! Будь осторожнее. Если Одержимый решил на тебя настроиться, значит, опасность действительно велика; без нужды они этого не делают.
— Настроиться? — нахмурилась я, пропуская мимо ушей все предупреждения Михаила. Я уже окончательно убедилась, что самой большой трудностью предстоящей миссии будет именно общество этого самого Одержимого, и в опасность варов перестала верить окончательно и бесповоротно. Совершать глупости, конечно, не планировала, но Ветров всё равно тревожил меня гораздо больше.
— Ну, я тоже не очень понимаю физику и механизм этого процесса, поэтому расскажу, чему сам был свидетелем. Одержимые умеют открывать дороги-между-мирами мгновенно, но для того, чтобы увести туда кого-то постороннего, уходит много времени и сил. В случае же, когда может возникнуть необходимость в быстром перемещении, они предварительно… ну, привыкают к человеку, запоминают его на каком-то своём, необъяснимом уровне.
— Что им для этого нужно? И как долго длится это… привыкание? — уточнила я.
— Ничего ужасного; насколько я понимаю, им достаточно просто находиться где-то поблизости от объекта, в пределах прямой видимости, так что всё исключительно в рамках приличия. А по поводу продолжительности я не знаю. Мне кажется, это индивидуально и зависит от конкретного случая; в среднем, неделю, может — больше, может — меньше. Но они в норме довольно необременительные люди, молчаливые и замкнутые, неохотно контактирующие с окружающими, так что не волнуйся, он не доставит особых проблем, — ободряюще улыбнулся Миша.
— Будем надеяться, — медленно кивнула я. Даже получилось улыбнуться не очень мрачно, без обречённости, и обойтись без нервного смешка, так и рвавшегося из груди наружу.
Похоже, мне досталось исключение и из этого правила — не просто лучший из Одержимых, но заодно самый обременительный, общительный и зачем-то настырно лезущий в моё личное пространство.
Чтобы не прощаться слишком поспешно и скомкано, оставляя у собеседника ощущение бегства, я поинтересовалась его делами, здоровьем и семьёй, и распрощалась только минут через десять.
Миша Полонский, талантливый инженер и специалист по тем самым гиперпространственным маякам, на которых строилась наша дальняя космическая навигация, был сыном давнего друга моего отца, моим другом детства и по совместительству — первой любовью. Как это и положено первой любви, несчастной, безответной и даже почти трагической, если учесть, что Миша был искренне влюблён в мою подругу Марию Лескову, на которой потом и женился. О моих чувствах он, разумеется, не догадывался — я уже тогда, в шестнадцать лет, прекрасно знала, какую карьеру изберу, и умела прятать ненужные эмоции ото всех. Только с отцом этот фокус никогда не проходил, но то отец!
Со времён учёбы и с ним, и с Машей я общалась очень мало. Поводом была, конечно, служба и недостаток времени, а причиной… нельзя сказать, что я по-прежнему любила этого, бесспорно, замечательного человека. Увлечение уже давно прошло, и после него были другие, но общаться тяжелее всего было именно с ним. Наверное, именно потому, что чувство было безответным и молчаливым, и Полонский о нём так никогда и не узнал. А ещё я искренне завидовала их чудесной семье — настоящей, любящей, совершенно сказочной, — и ничего не могла с собой поделать по этому поводу. Понимала, что это неправильно и гадко, но всё, что могла — просто свести общение к минимуму.
В кухню к остывшему кофе и Одержимому я вернулась в весьма скверном расположении духа. Для разнообразия Ветров находился именно там, где я его оставила, и даже, кажется, никуда не совал свой нос. Моё появление он встретил до крайности гадкой улыбкой и ехидной репликой:
— Ну что, убедилась?
— Увы, — слегка пожав плечами, я в два глотка допила холодный кофе, потеряв всякое желание наслаждаться напитком. Даже если бы он был горячим и свежим, моего настроения это никак не улучшило. Под пристально-насмешливым взглядом гостя убрав посуду со стола в автоматическую мойку, я двинулась к выходу, бросив через плечо: — Следуйте за мной.