А что мне известно о её родичах? Скудная информация. Лиза успела обмолвиться, что не сирота. Родители вроде имеются где-то в пределах области. Значит, даже ближе, чем мои, что радовало и пугало одновременно. Лиза не торопилась приглашать меня в отчий дом. Как я успел заметить, она не очень-то жаловала своих предков. Формально не в ссоре, но и не душа в душу. Папаша в постоянных разъездах и с матерью не живёт. По её словам, родители развелись, когда ей исполнилось семь или восемь лет.
Трудный возраст. Вспоминаю себя, каких дел тогда накуролесил, а девочке вдвойне тяжелее, тем более, учитывая развод. Для ребёнка особенно глубокая травма, но Лиза её верно пережила. Она не считалась папенькиной дочкой и к уходу отца из семьи отнеслась степенно, если не равнодушно – без паники и истерики. По привычке осталась с мамой, имевшей неплохую пенсию от «Газпрома» или «Сибнефти», жила себе без особых проблем, а отец исправно платил алименты и иногда наведывался проведать дочь. Коренным образом мало что изменилось. Только подарков больше, как и поздравительных открыток на Новый год, а в остальном та же скука. Не фонтан. Лиза быстро стала самостоятельной. Училась, зарабатывала и постепенно отдалялась от предков. Настолько, что почти забыла о них, вспоминая, когда я ей напоминал – парадоксально. А когда вспоминала, то удивлялась: что с ними? Живы ли? И зачем вспомнила? Думается мне, Лиза обижена на них сильно, вот и дуется до сих пор, а простить не может, стирает их ластиком, а стереть не получается, потому что невозможно стереть родителей, даже когда их нет на белом свете. Родители – навсегда. К сожалению, их не выбирают…
Глава пятая ТАЙНЫЕ КОМНАТЫ
Белые полосы асфальтной разметки вели нас к неизведанным впечатлениям.
За рулём сидела Лиза. Я плохо представлял, куда она катит Маздочку. Узнавал лишь знакомые очертания проспектов и несколько площадей. Постепенно сбился с пути, прекратив попытки запомнить маршрут. Лиза предпочитала сохранять молчание. Уже с утра она была не особо разговорчива, как будто экономила себя к чему-то очень важному – очень важное случится непременно. Осталось совсем чуть-чуть – домчаться до цитадели порока.
Я не понимал, как Лиза так легко ориентируется во всех спрятанных от широкого обозрения второстепенных улочках и проездах, будто катается по ним каждый насущный день. Любимая спокойно вела авто и ни разу не просила о помощи. Очередной повод для удивления, но я давно привык удивляться, и потому только восхищался. К восхищению привыкнуть нельзя.
Мы вырулили на узкую улицу и увидели дворы с обшарпанными стенами и разваливающимся парапетом. Слева и справа громоздились каменные высотки советской постройки. Рядом примостились чудом сохранившиеся ветхие дворянские гнёзда, скорее, превратившиеся в музеи, охраняемые законом. Почему – то предприимчивые дельцы не скупали их. И это можно легко объяснить, так как не каждая нога ступала в эти подмостья. Мне думалось, что с той стороны затерянных домов открывается какой-нибудь магистральный проспект, и Лиза специально, чтоб сохранить интригу и запутать меня, поехала окольными путями. Но я чересчур придирался. Достаточно перейти через арку, и я бы раскрыл тайну. Всего одну из сотни загадок тайных комнат.
Во дворах нас приветствовали невидимые псы. Голоса доносились из подвала, но их обладателей не было видно. У домов теснились худые тополя с обветшалой листвой. На земле прыгали сороки и облезлые воробьи.
Приехали. Лиза заглушила двигатель.
Осмотревшись, я понял, что мы зайдём внутрь с чёрного входа. Так и получилось.
Лиза повела меня за собой к фасаду невзрачной серой высотки, подведя к чугунной лестнице. Когда мы забрались на второй этаж, я увидел металлическую дверь с узорной ручкой в форме розочки и вывеску:
«Частная собственность. Посторонним вход воспрещён».
Вход закрыт, но дверь оказалась открытой.
Лиза зашла первая.
Поначалу глаза ослепли – тёмный коридор, но под ногами лежало что-то мягкое наподобие паласа или ковра – значит, гости захаживали сюда часто, если им выстилали ковровую дорожку. Замаячил тусклый свет – это блёклые лампы в форме свечей не давали заблудиться в темноте. Зрение перешло в сумеречный диапазон, и я разглядел картины в рамках, криво висевшие на стенах. Очень сюрреалистичные изображения с резкими углами и очертаниями обнажённых женских и мужских тел.
Вновь появилась скрипучая лестница. На это раз она вела вниз. Лиза шла твёрдой поступью, я же неуверенно плёлся сзади. Мы прошли один этаж, затем, как я и предполагал, спустились в полуподвальное помещение, где нас встретила ещё одна дверь – деревянная, покрытая красной осыпающейся краской. Посередине блестел глазок, а слева мигал звонок.
Лиза протянула ручку и нажала кнопку.
– Странное место, – опасливо произнёс я.
– Ещё в начале двадцатого века здесь собирались пары, чтобы предаться запретным утехам любви, – вдруг объяснила Лиза, – это был секретный отель вроде номеров. Любовники приходили сюда и снимали комнаты на несколько часов или на всю ночь. Здесь не было ни мужей, ни жён, ни полиции – никаких сдерживающих обстоятельств, и любовники предавались страсти сутками напролёт. Правда, здорово?
– А ты откуда знаешь?
– Роман с Настей рассказывали. Это же их идея.
– Тайные комнаты до сих пор действуют как номера?
– Не знаю. Какое это имеет значение?
– Никакого, – подтвердил я и услышал шорох приближающихся шагов, шаркающий, медленный и осторожный.
Замочный механизм щёлкнул, приоткрыв вход в тайные комнаты. Я взялся за ручку и распахнул дверь.
Перед нами предстала сумасбродная мадам лет шестидесяти в старинном аристократичном наряде. Её волосы подобраны в копну и успели насквозь поседеть, как и сама она. Мадам смотрела на нас через толстые круглые очки – слегка слеповата, или её внешний вид соответствовал всеобщей конспирации и сохранял интригу. Очки были древние, и старуха пахла рухлядью и отзвуками кровавой революции 1905 года. Если бы мне сказали, что она привидение, я бы поверил без доказательств.
– Вы к кому? – проскрежетала она шепелявым голосом.
– Мы… У нас назначена встреча.
– Встреча? У всех здесь назначены встречи. К кому вы, молодые люди? – казалось, вот-вот старуха развалится на части. Песок так и сыпался из-под её подола, а она была горбатая и хромая. Шея, не переставая, дёргалась влево, а костлявые пальцы дрожали. Ей не шестьдесят – все девяносто с хвостиком. Присмотревшись внимательней, я исправил хронографическую ошибку.
– Мы к Роману Ливенсону и его спутнице.
– Роман Аркадьевич ждёт вас, – неожиданно выдавила старуха. – Уж заждались, я собиралась уходить. Покидаю вас, дети мои. Вам никто не помешает. Идите прямо и заверните в спальню номер четыре. Ключи вам не дам. Всё открыто. И ключей не осталось. Всё давно потеряно.
Лиза поблагодарила старуху. Меня обнадёжило лишь то, что старуха смоется и не придёт продлевать наш плотский праздник. Ещё раз нарваться на допотопную мумию я совершенно не желал. Неэстетичное это зрелище.
Старуха пропустила нас вперёд, но я опасливо обернулся и заметил, как она вышла наружу и громко захлопнула за собой дверь. Я подошёл к двери и толкнул вперёд – дверь не поддалась.
– Испугался? – усмехнулась Лиза. – Она закрыта изнутри. Видишь замок?
– А замок-то новый.
– Ну так… – таинственно изрекла Лиза. – Идём. Нас ждут.
Мы двинулись по навету старухи и добрались до четвёртой спальни. Старушка не обманула – всё нараспашку. Лиза зашла первой, я следом.
В комнате нас ждали.
Роман и Настя сидели в музейных ободранных креслах и курили сигары. Почему-то от них пахло не дымом, а ванилью.
Комната представляла собой просторную залу с двумя широкими кроватями посередине и увешанную коричневыми пунцовыми занавесками, как бы разделяющими одну залу от другой. Это даже не комната, а целая серия комнат. Несколько узких проходов уводили в другие отдельные кабинеты. Пол устелен мягким ковром с причудливым восточным орнаментом. На столиках в вазах цвели свежие розы. Рядом стояли пара бутылок сухого вина, мартини бьянко, шампанское «Ruinart» и водка, не считая двух громоздких пепельниц. На отдельном подносе громоздились фрукты и сладости. Кто-то специально позаботился обо всём. Боюсь, это Роман. Он же притащил сюда и старуху, да ещё наверняка приплачивал ей за содержание музейных номеров. Настоящие тайные комнаты.
– Как добрались? – спросил Роман, вальяжно отложив сигару.
– Хорошо, – ответила Лиза, – как здесь романтично! И обстановка, и люди, и общая атмосфера.
– А наша хранительница традиций понравилась вам?
– Та чокнутая старуха? – переспросил я.
– Это мадам Тюссон, хранительница тайных комнат. Ей почти столько же лет, как этому зданию. Даже несколько больше.
– Эксцентричная дама, – улыбалась Лиза. Ей нравилось всё. И я был шокирован антуражем и театральностью постановки.
– Хорошо, – ответила Лиза, – как здесь романтично! И обстановка, и люди, и общая атмосфера.
– А наша хранительница традиций понравилась вам?
– Та чокнутая старуха? – переспросил я.
– Это мадам Тюссон, хранительница тайных комнат. Ей почти столько же лет, как этому зданию. Даже несколько больше.
– Эксцентричная дама, – улыбалась Лиза. Ей нравилось всё. И я был шокирован антуражем и театральностью постановки.
– Мы так и думали, что вы оцените наши хлопоты, – заметила Настя.
На ней сверкал аппетитный малиновый халатик, под которым, как я уверял себя, ничего не было. Обнажённые ножки украшали чёрные каблуки, волосы распущены и заканчивались притягательными кудряшками, а на тонких губах блестела вызывающим цветом ярко розовая помада. Густая тушь подчёркивала ее пошлый, но неподдельно манящий взгляд, и она смотрелась потусторонне, как старинное салонное приведение с вечеринок Анны Павловны Шерер. Всё здесь отдавало прошлым, как будто мы на машине времени переместились на полтора столетия назад.
Сам Роман сидел в пышном фраке с чёрной бабочкой. Чересчур экстравагантно и чересчур театрально, но, видимо, для него – привычный ритуал. Творческие личности могут позволить себе любые проделки. Наш будничный прикид смотрелся неуместно. Но Лиза, как всегда, выглядела великолепно: её экстравагантный костюм с тонкими пуговицами на спине отливал нарочитой современностью, а мои узкие брюки и короткая рубашка Paul Smith делали меня белой вороной в обществе завсегдатаев тайных комнат. В общем, я снова попал впросак, но в наших играх – это далеко не главное. В конце концов, всем суждено расстаться с одеждой, иначе она будет мешать и стеснять простые движения, поэтому я не расстраивался.
Чтоб избавиться от робости и привыкнуть к необычной обстановке, мы выпили Ruinart. На правах хозяина ухаживал Роман, не без помощи Насти. Незаметно мы расположились парами. Я сидел рядом с Настей. Лиза непривычно близко подсела к Роману.
Ливенсон включил редкостный граммофон с настоящими пыльными пластинками, и послышалась тихая релаксирующая музыка. Музыка не пахла сыростью и плесенью прошлого. Я уверял себя, что она современная, но автора определить не получилось. Слишком искусственными казались звуки и инструменты, их издающие.
Настя пригласила меня на танец.
Было глупо отказываться. Очаровательная соблазнительница положила мне руки на плечи и маняще улыбалась, спрашивая, как она выглядит. Я осыпал её несуразными комплиментами, придерживая за талию. Постепенно она почти обвила мою шею, а моя ладонь спускалась вниз. Иногда я отрывался от Насти и пытался подглядеть за Лизой. Сумеречное освещение красных настольных ламп не мешало рассмотреть её в призрачном свете. Лиза сидела на диване и в лёгком флёре общалась с Романом. Крепыш уже гладил её колено – недобрый знак, но и я не прохлаждаюсь с его похотливой кошечкой. Отличие между нами в том, что Настя – одна из многих, а Лиза – единственная и неповторимая. Кое-что неравноценное свершается на моих глазах, но я этому не противостою, а сам рублю сук, на котором сижу.
Да будет так.
Любовь умрёт и ли возродится… Любовь умрёт или возродится….
Настя прижималась ко мне сильнее – я не отставал и позволял ей всё. Музыка из граммофона расслабляла, но мы решили присесть и выпить вина.
Наше место заняли Роман с Лизой. Лиза обнимала его спину – он же гладил её ягодицы, но меня это уже почти не волновало. Я уже чувствовал себя абсолютно свободным, и ревность к Лизе уходила на задний план. Роман уже задирал её платье, а моя девочка лишь сверкала зубками и чуть отстранялась.
Словно в ответ, я прикоснулся к колену Настеньки и провёл ладонью выше, скользя в её шёлке. Она лишь томно улыбалась и сладко дышала. Губы, повинуясь неведомой силе, потянулись к ней и сомкнулись в жарком слиянии. Я закрыл глаза и лишь внимал, как наши языки щекочут друг другу кончики. Настя была смелее и уже расстёгивала мне брюки. Я стянул с неё халатик, под ним действительно открывалось обнажённое тело, смуглая кожа, полные пунцовые груди и пурпурные выдающиеся соски.
Взглянув на Лизу, я увидел, как в её шею давно впился Ливенсон и не собирался её отпускать. Лизе по-настоящему хорошо, и, возможно, намного лучше, чем со мной, а мне было удивительно хорошо с Настей. Но всё не так, как с Лизой – она единственная, кто удовлетворяет меня без остатка.
Мы упали на постель, и Настя раскрылась. Я прислонился к её животу и прошёлся вдоль и поперёк, а она извивалась как ящерица, и громко стонала, требовала меня, требовала, чтоб я растворился в ней. Она обжигала огнём как дивным пламенем. Я же вёл себя как послушный раб, исполняя любое её желание. Она резко перевернулась на спину и заставила меня ласкать её спину. Сверху вниз я играл с её позвоночником, обводя каждый позвонок, каждую мышцу её загорелой спинки. Медленно я спускался ниже пояса и поглаживал её копчик. Словно от острого пряного аромата, я приоткрыл глаза и увидел до боли знакомый орнамент. Это моя тату, мои неразгаданные иероглифы, моя прежняя змейка обнажала в меня ядовитое жало. Настя превратилась в Лизу, и стала для меня прежней и первозданной. Не отрываясь от любимой тату, я не отвлекался на стоны позади. Там отдавалась Настя, а со мной вновь была Лиза – верная, чистая, божественная.
Партнёрша наклонила меня к себе. Лиза снова превратилась в Настеньку, поменявшись местами, но что Настя, что Лиза – теперь всё равно. Я вошёл в неё собственным жалом и накрыл до основания. Птичка трепыхалась подо мной, как извергающийся вулкан, а я придавливал, не давая ей ни единой возможности увернуться. Страсть нагнеталась, и мы оба ощущали приливы внеземной энергии. Чакры раскрывались, и основание позвоночника заряжалось, чтоб извергнуть живительную лаву. Пташка превратилась в кобру и вырывалась из моих объятий. Она оседлала меня, и я ощутил над собой её кипящее лоно. Всё получилось наоборот. Я продолжал её раззадоривать. Королева змей высасывала мой яд, запуская внутрь свой умелый просторный ротик. Цикл повторялся вновь и вновь, и я уже ничего не понимал, что со мной происходит. Летал в поднебесной, открывал неведомые ощущения и непременно возвращался в объятия кобры, повинуясь змеиным чарам. И я заражён её ядом, а она заражена моим. Мы обменялись кровью, сливаясь в едином порыве.
Не помню, как я оказался на спине, но вдруг ощутил смертельную духоту – что-то стягивало мне грудь, что-то душило меня, но усиливало сладострастные ощущения. Если совокупление бывает смертельным – это тот самый случай. От боли и экстаза я очнулся и увидел, как женщина со змеиной головой стягивает на мне удавку. Но я не сопротивлялся – выше моих сил. Я испытывал внеземное наслаждение и божественную благодать, улетая на край вселенной. В кулаке вдруг заёрзало что-то твёрдое и кожаное.
– Тяни! – послышалось мне на краю света, и я резко отдёрнул руку.
Помрачение усиливалось.
– Тяни! Тяни же! – призывал внеземной разум, и я выполнял приказ.
Вновь пришло сознание. Выпучив зрачки из орбит, я увидел, как стягиваю её горло. Страстно захотелось задушить змею, чтоб она освободила меня из плена. Я дёрнул удавку ещё сильнее – змея забилась в невыносимом исступлении и потянула свою удавку к себе. От запредельного экстаза я отпустился, полностью улетев в небытие.
Что происходило дальше, описанию не поддаётся: я посетил несколько измерений, вспомнил рождение, как находился в утробе матери, как рвался на свет по её родовому каналу, вспомнил свой первый крик, видел плачущую мать. Мигом пролетела вся жизнь, а затем я погрузился в узкий тоннель с диким ветром и манящей полосой света впереди. Я последовал за ним, и свет увеличивался. Что-то тянуло меня вперёд, а когда я вырвался на свободу, свет ослепил меня, и я очутился в абсолютной чистоте, познав абсолют, а затем я приземлился на белые облака, и они понесли меня по белому небу. Облака несли в даль, в которой я затерялся и забыл дорогу назад…
Белые облака по белому небу…
Несли меня…
Но я забыл дорогу назад…
…А дальше – вечный сон, вечное спокойствие в ином мире, в ином бытии, из которого невозможно вернуться и невозможно ничего захотеть……
Белые облака по белому небу…
Первозданное счастье…
…Очнулся я на полу, от кожного жжения. Первые мгновения я лежал неподвижно и не различал разницы между сном и явью.
Ладони немели и были полностью обездвижены. Воля не собиралась возвращаться. Я лежал как прикованный к полу инвалид. Постепенно рассудок сжалился надо мной и вступил в свои законные права. Я моргнул заворожёнными глазами и ощутил биение сердца. Я жив и лежу на полу… Ничего не слышу… Приступ мучительного одиночества пронёсся по внутренностям глубоким эхом.
Онемение в конечностях исчезло, но жжение не проходило. Я поднял руку и погладил шею – на мне надет кожаный ремень, и кожа ноет от раздражения. Осторожно я развязал его и с облегчением вздохнул.