– С чего вдруг её голос приходит к тебе?
– А к тебе разве нет?
– Я не спятил! – рявкнул я.
Признаться в обратном – равносильно полному краху. Только мой голос настоящий, а Адель всего лишь склонна к видениям и слепому самовнушению, как типичная прогнившая истеричка. Если б искали в деревне кликуш, то Адель подошла бы первой, без кастинга. Голос – слишком интимно. И не говори ничего о Лизе! Девять дней еще не прошло. Она слышит.
Чтоб перекрыть нахлынувшие переживания, я повернул стрелки на следователя. Теперь поэтесса призналась, что Лиза раскрыла ей правду, а значит, она должна знать, где искать Ливенсона и убийц Лизы, ведь тогда я уже не сомневался, что её заставили надеть на себя петлю. Сама Лиза слишком сильно любила жизнь, ждала моего предложения, но не дождалась. И в этом моя вина.
Mea culpa, mea maksima culpa…
Вспомнив про допрос, Адель снова стала нести несусветную чушь. Неизвестно, что было ложью, но, со слов поэтессы, следователь уделил особое внимание её творчеству и попросил Адель почитать ему несколько отрывков. Адель согласилась – когда ещё найдётся столь благодарный слушатель?! А по окончании доложила, что следователь задавал типичные вопросы, а она следовала моей излюбленной тактике и запудрила Звонарёву мозги – уж в этом она мастерица. Клубок запутался окончательно, а Звонарёв явно задумал писать заявление по собственному желанию, или, как истиный офицер, давно застрелился на чердаке своей канцелярии, так как точно не распутает клубок противоречий – неосуществимая перспектива.
Позже Адель сообщила и благую весть. Вполне серьёзно и без ноты иронии:
– Тебе не стоит беспокоиться. Следователь больше не потревожит.
– Это почему?
– Достаточно. И так потрепал нервы, зараза! Я популярно объяснила копу, что не стоит совать нос в сакральные сущности, которые его никак не касаются.
– Ты шутишь?
– Серьёзно. Следователь отныне не проблема и не наша забота. Он во власти рока.
– Ты дала ему взятку?
– Детали тебя не волнуют.
– Славно, раз так. Всё равно, раз ты знаешь правду, то не наплетёшь ему, что я в чём-то виновен, – откровенно рассуждал я. – А теперь ответь мне? Кто эти люди? Семейка Ливенсонов? Лиза же открывалась тебе.
Но Адель заметно смутилась и напряглась. Либо она не хотела раскрываться, либо не знала, что эта за шпана, и где, собственно, собака зарыта.
Между тем, Адель призналась, что краем уха слышала, а слышала она то же самое, что и я – ничего нового. И вообще не понимает, зачем мне они сдались. Адель намекала, что Ливенсоны якобы ни при чём, и я иду совершенно в неправильном направлении.
Что ж, сменим ракурс и попробуем с другого захода.
– Ты заговорил как полицай, – догадалась она. – Те же вопросы, те же интонации.
– Я хочу докопаться до истины.
– И я очень хочу, – нежно пропела она, сложив ладони в позе тибетского ламы. – И хочу помочь тебе. Поверь!
Честно признаться, я не надеялся на её услуги, думая, что буду палкой выбивать показания. Отчего же Адель предложила помощь? Доверять ей нельзя, однозначно, но и отказываться от её услуг неразумно. Фильтровать информацию – единственный правильный выход. Отделять дурь от логики – вот, чем предстояло заняться, расшифровывая подводки Адель.
Это нелегко. И мне ничего не оставалось, как переходить в очередное наступление.
– Послушай! Последние недели, даже пару недель, ты общалась с Лизой гораздо чаще, чем я.
– Это твой недочёт.
– Подожди! Ты наверняка заметила что-то подозрительное. Вспомни, что изменилось в ней? Я не следователь, а её последняя любовь, и мне важно найти разгадку.
– Что-то не припомню! Старая стала! Забывчивая.
– Ну, пожалуйста!
– Уговаривай меня! Ещё, Ластов! У тебя это хорошо получается!
Нервы на пределе. Ещё одно её мерзкое слово, и я влеплю ей пощёчину, а потом задушу. Задушить было бы вернее, но терпи, Герман! Подлая тварь нам ещё пригодится… Она вспомнит… Она обязательно вспомнит. Подлая тварь тянет время и издевается надо мной…
– Ну же! Не заставляй меня применять силу!
– Ты убьёшь меня? – провоцировала она.
– Думаешь, не способен?
– В гневе ты страшен! Постараюсь вспомнить… Дум… Дум… Дум… Вспоминаю… Не отвлекай! Вспомнила! Та ещё старушка! Вспоминаю одного странного типа… Очень странного типа. Он кружился над Лизой. Она даже встречалась с ним.
– Что за тип?
Поэтесса начинала раскалываться. Я на верном пути.
– Очень странный.
– Детали! Кто это?
– Почём мне знать? Мужик какой-то. Азиат… Да, он был азиат… Японец… Точно!
– Не вешай лапшы! В ресторане ты порола то же самое!
– И там сидел азиат и очень на него походил… Я бы не удивилась, если это одно и то же лицо, но тогда я видела его мельком. Несколько секунд. Помню его комплекцию: упитанный, сальные щёки, остроконечная шляпа, строгий костюм. Настоящий потомок самураев. Вероятно, под поясом он носил меч, чтоб в любой момент совершить харакири. Очень странный и коварный японец.
– Опиши его подробнее?
– Это невозможно, – отвечала Адель. – Японец недолго ласкал мне взгляд и удалился, исчезнув вместе с Лизой. Из-за него она отменила традиционный вечерний шопинг в Крылатском. Я была зла на японца! Он сорвал нам весь кайф, но общались они недолго. Через час Лиза вернулась, и мы отправились на Киевский вокзал, а японец стал мне не интересен. И не расспрашивала о нём. Но Лиза будто ждала его, не удивилась его внезапному появлению. Отлучилась ненадолго и вернулась. На сим разрешите кончить. Подробности мне неизвестны.
– Когда они встречались?
– За три дня до скоропостижной кончины.
– Он точно связан с самоубийством!
– Подозрительный японец похож на мафиози. И проколотое ухо. Я вспомнила его проколотое ухо. Золотая серьга – опознавательный знак.
– Мелочи! Где он? Я хочу найти его?
– Спроси что полегче! Здесь тысячи японцев, и все на одно лицо. Боюсь, не опознаю. Помню: толстяк, шляпа, проколотое ухо. Повторюсь! Но Лиза общалась с ним без ужимок и жеманностей. Я подумала – деловая встреча, и не выпендривалась. Знакомиться с ним не было повода, и желания не возникало. Отталкивающий тип – посланник якудзы. Выгодней не иметь с ним дело, а Лиза имела. Я устала вспоминать, Герман! Не неволь меня, не тереби душу! Всё это больно! Ни к чему возвращаться к тому, чего не вернёшь. Лиза хотела так поступить и поступила. Но мы-то с тобой знаем, что она ушла ненадолго. Я слышу её голос и знаю, что Лиза придёт.
– Всё?
– Отвали!
– Если я что-то узнаю о тебе, если ты что-то недоговорила – пеняй на себя! Я за себя не ручаюсь.
– Отвали! Звонарёв был намного галантней, и если ты собрался поиграть в старики-разбойники, и тебе не дают покоя лавры героев Флеминга, то веди себя солидней, сыщик!
Я не слушал её причитания. В деле появился новый фигурант – мифический японец, с кем Лиза успела поговорить перед смертью. Вы справедливо скажете, мало ли тут японцев и прочих азиатских физиономий? Обсуждать они могли, что угодно – не обязательно ее предстоящую смерть. Но с японцами точно не разговаривают по пустякам. И японцы не пристают к незнакомым женщинам, а вёл он себя развязно и нагло. Кто же этот тип? Её любовник? Но у Лизы не столь дурной вкус, чтоб увлечься косоглазым толстяком. Но она же увлеклась толстозадым свингером – почему же не увлечься косоглазым и куда более толстозадым? Настоящим якудза, за поясом которого скрывается орудие смерти.
Домыслы… Бесплодные домыслы. Адель явно недоговаривает. Придётся задушить её… Придётся отправить её к праотцам, раз она скрывает правду… Ты не понимаешь, чем рискуешь, подлая тварь?! Преступная, слепая самонадеянность…
Но в её адрес я больше не посылал угроз. Не стоило пугать сумасбродку. Иначе она запросто может слиться в любой момент или повеситься. Почему бы и нет? Таким же нехитрым способом. От чокнутой литераторши можно ожидать что угодно, но она всё равно шокирует неожиданной выходкой. Почему бы ей не повеситься? Не пришлось бы марать свою репутацию. Идти на мокрое дело ради Адель – не самая манящая перспектива.
Адель невыносимо осточертела, надоела, достала. Её запах, звуки, шорохи, телодвижения, аура – всё вызывало отвращение. Отныне я зарёкся не видеть её, по крайней мере, не звонить и не доставать с расспросами. Требовалось всё взвесить и проанализировать. Связываться с ней опасно – запросто настучит ментам или даже настрочит на меня заяву за угрозы, и тому подобное. С другой стороны, Адель получала несказанное удовольствие, ведь я проявляю к ней недюжинный интерес, как будто привязан к ней толстыми серебряными нитями, и она руководит мной по своему усмотрению, держит всю власть надо мною. Разве придётся играть по её правилам? И кто дал ей карт-бланш? Кто позволил смеяться надо мною?
Неужели моя славная девочка….
С Адель давно пора кончать – это она могла довести Лизу до последнего трагического шага. Запросто! Зная её безумную биографию…
Ночь за ночью приближались к девятым лунным суткам. Я ждал их, и каждую полночь ко мне приходила Лиза. Явственно я слышал стон, уже позволял себе открывать глаза, пытаясь понять, откуда он доносится, но в ту ночь я услышал нечто особенное – её слабый призывающий голос.
Как всегда, я лежал, укутавшись простынёй, и пытался сосредоточиться, настроиться на её волну, как вдруг появилось шипение. Звук издавался в трёхмерном пространстве, и невозможно разобрать, откуда он исходит. Видимо, с неба, думал я, но небо находится близко-близко – на расстоянии метра, на расстоянии вытянутой руки. Лиза так близка, но я до сих пор не научился общаться с призраками.
Начиналось всё, как обычно – неизвестный тревожный шум… Слабый стон, то умолкающий, то усиливающий амплитуду. Неожиданно улавливались новые нотки – тоже стон, но уже мужской, крепкий, протяжный. Меня пробило в пот – я узнал в нём себя. Мой стон сливался с причитанием Лизы – так мы общались, когда занимались любовью.
Тело парализовало, придавив к постели. Простыню под спиной пора выжимать. Я прислушался в ожидании второго пришествия, но стон стихал, удалялся, исчезал за стену, и возник шёпот, неразличимый шёпот её губ. Лиза звала куда-то, произнося неуловимые фразы, но не получалось распознать смысл. Призыв умолкал и возобновлялся: те же звуки, те же интонации, а я научился предугадывать их. Лиза старательно повторяла свой текст, а я бессильно внимал её сладкому тембру. Уши горели огнём, но страха я не испытывал. Лиза доказывала, что не умирала, и доказывала, что находится рядом, выполняя обещание, даже будучи на том свете. По ту сторону добра и зла.
Призывы повторялись, и я различал её умоляющие фразы: «…Приди за мной… Приди за мной…», словно пыталась сказать пустота…
«…Приди за мной… Приди за мной… Найди меня в свете ночи… Я люблю огоньки посреди тьмы… Наш очаг… Огонёк посреди тьмы… Приди… Жду тебя…»
Потребовалось много времени, чтоб прислушаться к зашифрованным текстам, но слова старательно складывались в предложения. Что это? Больная фантазия, или я всерьёз рехнулся, испытывая реальные глюки. Я открывал и закрывал глаза, отталкивая дрёму, прислушивался и сосредоточился. Голоса стихали, но не покидали – это не сон! Откуда они? Из пустоты, проходящей сквозь стены… Так мне и грезилось, что со мной разговаривают стены. Им дано право быть посредниками…
Посредниками Лизы…
Прошли минуты вечности, и голос стих. Непонятное мистическое предчувствие не покидало. Готовясь к продолжению таинства, я лежал неподвижно, но вместо голоса слышал треск бегущей стрелки у настенных часов…
Прозвенел звонок.
Рассудок обдало пылающим жаром.
Она?
Пришла ко мне… Послания не были эфемерным бредом.
И меня охватил первобытный страх. Нет! Первобытный ужас! Ужас перед неизвестным. Перед неведомой силой, что ждёт тебя за дверью.
Снова звонок.
Вскочив с постели, я застыл в ожидании, а затем осторожно, на цыпочках подошёл к двери. Босиком и в боксерских трусах я стоял у порога и не решался пошелохнуться.
Третий перезвон.
Руки сами протянулись к затвору и, не спрашивая имени гостя, я открыл дверь, ожидая увидеть Лизу…
Передо мной стояла Адель.
– Ты слышал?
– Что?
– Её голоса?
– Слышал.
– Я тоже. Мне открылось её послание. Собирайся. Я покажу дорогу.
Впопыхах я натянул брюки, чистую рубашку и пиджак. Не понимая, что делаю, спустился с ней вниз и забрался в машину. Рядом присела Адель.
Выглядела она мрачно и отвратно: в сером сарафане и жилетке с меховым подбоем, с внушительным нательным крестом на груди, а губы её блестели погребальным готическим отражением. Адель похожа на сатанистку, готовую отправиться на жертвоприношение. Осталось лишь найти жертву, и, похоже, жертвой становился я сам.
– Откуда ты слышала? – спросил я, заводя двигатель.
– Так же, как ты.
– Что Лиза говорила тебе?
– Звала.
– И меня. Я знаю… Лиза любит огонёк в темноте… Ждёт ваш очаг… Я расшифровала…
Она цитировала её слова, и я поверил чокнутой поэтессе.
Адель пообещала указать путь. Придётся довериться. Выбора нет. Я мчался по её указаниям. Шоссе было почти пустым. Мы катили в далёкие жилые кварталы. Почти всё время Адель молчала и не произносила лишних слов, только указывала путь, говоря медленно, но резко. Я повиновался и слушался как смиренный раб и почти не отдавал себе отчёта, что подчинялся самой ненавистной женщине в мире.
В молчании мы промчались несколько десятков километров. Безликие дома, холодные тротуары, холостые станции метро, пустые автобусные остановки пролетали мимо, как и фонарные огни и тёмные силуэты, бродящие по ночному городу. Мрачные люди с раскрытыми пивными бутылками, молодёжные банды, смотрящие вслед, ослеплённые фарами – всё мелькало мимо. Я не понимал, куда еду, но это отчётливо понимала Адель. Двигался на Ясенево или Бирюлево – не замечал, отчего умотал от центра на приличное расстояние. Мы промчались сквозь пустой парк, окутанный тьмой, отчего представлялось, что мчимся мы по дороге в ад…
Адель приказала свернуть в укромные переулки, и я гнал по неизведанным улицам. В итоге мы заехали на заброшенную стройплощадку, где Адель приказала остановиться.
Впереди спали будки со сторожами, а вдалеке слышен злобный лай голодных собак. Сверху маячили фонарные столбы с разбитыми стёклами. Лишь один одинокий фонарь горел, отбрасывая тень на башенный кран, задевая заднюю часть бульдозера. Мы остановились вблизи стройки под кроной колыхающихся тополей. Старая потерянная стройка, каких сотни. И тут до меня дошло, что имела в виду Лиза, когда намекала на «наш очаг» – мы собирались приобрести собственное гнёздышко в ипотеку.
Пару минут мы молчали, глядя в темноту. Напротив возвышалась недостроенная высотка, этажей в двадцать пять, с застеклёнными окнами, но абсолютно пустая и молчащая. Я не решался спросить, что делать, а Адель не спешила подбрасывать подсказки.
Время остановилось.
– Видишь? – открылась Адель, глядя вдаль.
– Что?
– Огонёк.
– Где?
– В доме.
Прищурившись, я в который раз поверил поводырю.
На четвёртом этаже высотки горел мерцающий свет. Электричество в долгострой успели провести. Но всего один светящийся мотылёк посреди сотен потухших окон. Единственная комната озарялась непонятным светилом. Но ясно одно – кто-то там непременно есть, и этот кто-то ждёт меня. Знак говорил сам за себя, и комментарии неуместны.
Leave the comments!
– Я должен идти?
– Должен.
– Один?
– Один.
Проклятая Адель привела меня к цели. И я должен быть ей благодарен. Она медиум, открывший мне лазейку в потусторонний мир, и вход в него находился на четвёртом этаже кирпичной высотки. Мне суждено подняться и зайти в освещённую комнату, проникнув в иной мир, а дальше будь что будет….
– Иди же! – торопила Адель, уставившись в одну точку, не двигаясь.
Казалось, что она застыла в нескончаемом ступоре. Ни один мускул не вздрагивал на её лице, и ни один волосок не шелохнулся.
Глубоко выдохнув, я вылез из машины и осмотрелся: кругом правила тьма, несло пылью и наваленными невпопад кучами строительного мусора. Лай собак стих, но жалобное скуление продолжалось, будто они тоже приготовились к моему появлению и зазывали меня, напрягая голодные пасти.
Двинулся вперёд, стараясь идти незаметно вдоль забора, чтоб не привлекать внимание сторожей, но будка казалась забитой до основания. Глухо как в танке. На заборе маячила вывеска: «Капитал-строй». Земля под ногами была сухая, но вздымалась вверх пыль. Я подошёл к ржавой будке и удостоверился, что она заперта снаружи. Окон в ней не было. От будки уходили чёрные провода, заканчиваясь на фонарном столбе, который освещал каморку и часть кривых водосточных труб. Второй фонарь был разбит. Сама стройка казалась мёртвой: ни одного сторожа и рабочего, точно вымерли все, отчего недостроенный дом обречён остаться в полуразбитом состоянии.
За трубами возвышался второй забор. Я перелез через трубы, поскользнувшись и больно ударившись коленом об ограду. Рядом стояли колбы с гудроном, и валялись потрескавшиеся доски. Старательно обойдя их, приблизился к забору. Рядом нащупал узкий проход. Вошёл внутрь, оглянулся – машину уже не видно. Адель должна ждать меня. Вспомнил, что оставил ключи в зажигании, но прав у Адель не водилось, и удрать она не осмелится, разве что побредёт пешком навстречу парковским маньякам.
Запах гудрона и разведённых бетонных смесей не прекращался. За забором я наткнулся на похожие забитые будки. Стройка явно была заморожена или закрыта на неопределённый срок. В застывшей земле прощупывались окаменелые следы, как застывают следы динозавров или снежного человека, оставаясь на тысячелетия, чтоб потом учёные ломали головы над их истинным происхождением.
Я находился совсем близко к высотке, и достаточно поднять голову, чтоб увидеть слабый огонёк на четвёртом этаже. Он привлекал меня, как пчелу цветок, и я заставлял себя двигаться дальше. Зрение полностью привыкло к темноте, а я превратился в задиристого кота, сбежавшего от хозяйки, и лазил по сваям сам по себе, в поисках корма и диких кошечек. Но на стройплощадке не было ни еды, ни кисок – полная пустота. Внезапно послышался треск и скрежет металла. Я остановился, замерев в ожидании. Из подвала вылезла тощая облезлая псина, а за ней вторая и третья. Я не шевелился. Первая псина посмотрела на меня тоскующим взглядом и заскулила. Мне думалось, что бродячие псы не должны броситься на застывшую тень. Вид у них был голодный, но не злой. Я же успел пожалеть, что не захватил с собой докторской колбасы, подобно тому, как в Нью-Йорке хорошим тоном считается держать в надгрудном кармане десять баксов для мзды напавшим на тебя нигерам-наркоманам.