Действительно, зачем он мне это объясняет?
– Поехали, проверим?
Я встрепенулся и уставился на Пащенко, как на фокусника. «Что проверим?!» Я уже чувствую, что понятия «проверим» и «Закон» после фразы Вадима разъехались к разным полюсам.
– Церковь, Струге, церковь.
– Мы вроде еще не пили, Пащенко? Обычно нечто подобное приходит в голову после третьего фужера водки.
– Это мое дело. – Вадим посмотрел на меня вовсе не веселым взглядом. – Дело о контрабанде. И я расследую его так, как считаю нужным. Твое согласие я спрашиваю лишь в части того, согласен ты составить мне компанию, чтобы скоротать вечер, или нет.
– Тут ночью пахнет, и не одной, а не вечером.
– А у тебя срочные дела по дому?
...По дороге, сидя в машине, я пытаюсь нарисовать для прокурора страшную картину. Во-первых, мы совершаем грех (малозначимый для Пащенко довод). Усиливая свои позиции, я напоминаю ему о фанатичной охране.
– Я сам фанатик.
В-третьих, уже сломавшись, я начинаю бормотать что-то о законности этого предприятия. Именно бормотать, потому что уже вижу купола Терновской церкви. Они приближаются стремительно, как падающее на голову небо. Сидящий рядом еретик хранит на своем лице маску спокойствия. И я решаюсь на последний довод.
– Пащенко, ты не задумывался о том, что отец Вячеслав набирал штат охраны по своему образу и подобию? Они ведь милицию вызывать не будут? Нет?
– И это очень хорошо. Значит, будем разводить по понятиям, а не по закону.
В Пащенко вселился бес, и тут не поможет ни кадило, ни ладан. Он их не боится, а значит, мы свернем себе шею. Свернем обязательно, потому что прокурор остановил свою «Волгу» с тыльной стороны храма, под той самой кованой изгородью высотой в два метра, которую с легким сердцем выстроил для отпущения грехов наш мэр.
Я помню рисунок из своей детской книжки о Маугли. Там было изображение стены из лиан, по которой карабкались убегающие от Каа Бандерлоги. Сейчас, представляя себя со стороны, я вспоминаю эту иллюстрацию. Огромное черное небо, золоченные автомобильным «металликом» купола и два мужика, как пауки, преодолевающие кованое рукоделье терновских кузнецов.
Никогда не знал никаких молитв и сейчас прошу лишь об одном...
– Господи, не дай никому увидеть меня в этот час... Да будет воля твоя, да придет царствие твое... Да засветится имя твое в голове сумасшедшего прокурора.
«Сумасшедший прокурор» уже полз по внутренней стороне ограды. Вот последствия того, когда очень хочется восстановить справедливость и Закон, а люди, которые должны были это сделать до нас, не ударили пальцем о палец. Я вообще не понимаю, каким пальцем о какой палец они били эти три месяца!
Ниндзи из нас плохие. Во-первых, возраст. Во-вторых, волшебные шпионы никогда не будут выполнять смертельные задания в дубленках, длинных шарфах и норковых шапках. Мы больше похожи на двоих сумасшедших депутатов областного совета, скрывающихся от собственного электората за два дня до окончания срока депутатской неприкосновенности. Повторяя действия прокурора, я бегу мелкой рысью к пристройке. У меня начинает складываться впечатление, что Пащенко точно знает, что делает. Но это фикция. Прокурор следует своему наитию, лишь оно ведет его в темноте.
Добежав до входа в пристройку, мы останавливаемся. Есть время перевести дух и задуматься о дальнейших поступках. Я – пас. В крайнем случае я буду все повторять за Вадимом. А что повторять, если перед нами огромные дубовые двери да огромный, с голову ребенка, металлический замок? И почему мы должны стоять именно здесь? По-моему, когда я рассказывал Пащенко о злоключениях Жоры, я не упоминал о том, как тот, наблюдая за выгрузкой товара из иномарки, приблизился к дубовым воротам, на которых были стальные православные кресты!
Я заикнулся об этом, но тут же получил выговор.
– А ты видишь здесь еще один вход в церковь, помимо центрального и этого?!
– Я, Пащенко, вообще ничего не вижу! Вокруг темень, хоть глаз вон!
– Не ори!... – прошипел Вадим. – Еще не хватало, чтобы нас слотошили раньше времени...
– Как-то странно ты излагаешь!! – Я возмутился. – Что значит – «раньше времени»? А в том, что нас «слотошат», ты уже уверен на все сто?!
Я начинаю жалеть, что в минуту слабости поддался бредовой идее Пащенко. Моя жалость усиливается, когда я вижу появившиеся в руках прокурора отмычки.
– Старик, ты спятил? Ты представляешь, что будет происходить в городе, когда узнают, что транспортный прокурор и федеральный судья пытались ночью, путем подбора отмычек, проникнуть в православный храм?!
– Вот именно – старик! – Вадим выделил в сказанном самое для себя главное. – А что делать, если у молодых на законные оперативные мероприятия не хватает тяму?! Теперь время упущено, и приходится пользоваться тем, что есть... Подержи вот эту дужку.
Если нас здесь обнаружат и идентифицируют личности, то мне гарантировано направление на психиатрическую экспертизу. Я даже не радуюсь, когда вижу в своих руках отомкнувшийся замок. Он повис на ладонях несколькими килограммами, и мне кажется, что это тяжесть не запора, а моей вины. Преступление во имя закона. Понятие общепризнанное, но невозможное для меня. Если об этом узнает Лукин, с меня не только мантию сорвут, но еще обольют дегтем и вываляют в перьях.
Однако каяться уже поздно. Перед нами распахнул свои врата подвал. Я могу смело назвать это вратами ада. Интересно, спускаясь сейчас вниз, Пащенко думает о том, что после придется подниматься вверх? Или это не входит в его планы?
В отличие от подвалов, в общем понимании этого слова, назвать так подземное помещение храма было нельзя. Не чувствовалось того характерного запаха сырости и прохлады. Готов побиться об заклад, что это удобное жилое помещение. Судить об этом в полной мере нельзя, ибо пламени моей и прокурорской зажигалки хватает лишь на то, чтобы освещать ступени под ногами. Но я все-таки умудряюсь смотреть по сторонам. Пока ничего примечательного: обшитые рейкой стены, уходящие вниз. Это как ехать по эскалатору метрополитена почти в полной темноте. Пытаясь компенсировать отсутствие зрительного восприятия остальными органами чувств, я принюхиваюсь и прислушиваюсь. Проку от этого также мало, так как я слышу лишь аккуратную поступь Вадима и чувствую запах дерева. Очевидно, стены этого уходящего вниз коридора были отделаны совсем недавно. Не строительный ли материал привозил от папы Артем? Впрочем, почему я называю того человека Артемом? Мне сейчас приходит в голову, что он мог быть Петром, Егором или, на худой конец, Абрамом. Почему я привязал Малыгина-младшего к рассказу Жоры?
Но времени подумать над этим у меня уже не было. Я не задумывался об этом тогда, когда еще не поддался искушению проникнуть в церковь, а сейчас что-то обдумывать уже поздно. Впереди замаячила полоска света. Она то появлялась, то исчезала за спиной Вадима. С каждой ступенью становилось все теплее и теплее. Мне стали закрадываться в голову мысли о том, что сейчас мы с прокурором станем свидетелями заклания младенца или иной мерзости, которая может прийти на ум сразу же, едва вспомню об отце Вячеславе.
Пащенко внезапно остановился, прижался к стене и повернул ко мне лицо. О последнем я могу лишь догадываться, так как я ничего не вижу. Лишь слышу заползающий мне в уши дьявольский шепоток прокурора:
– Там кто-то есть, судья. Твои предложения?
Я отвечаю не раздумывая:
– Валим отсюда.
– Не-е-ет... – слышу я, как приговор. – Мы не затем сюда шли.
С этим я спорить не буду, потому что представления не имею, зачем мы сюда шли. Я чувствую, что все наши действия верны фактически, но уверен, что они преступны – юридически. Если имел место факт приезда в церковь Малыгина-младшего, это нужно проверить. Прокол псевдосвященника с фамилией Изварина неопровержимо доказывает если не участие, то информированность Гомова и о наркотиках, и об иконах, и об убийствах Зотова и Изварина.
И тут случается то, из-за чего прежние страхи можно назвать детским испугом. Пащенко разворачивается от щели с пронзающем темноту лучом света и яростно шепчет мне на ухо:
– Струге, сюда идут четверо каких-то монахов!.. Струге, они все ростом с Шакила О’Нила!..
Понимая, что свободного времени остается несколько секунд, я чиркаю колесиком «зиппо» и вожу им вокруг себя в поисках вешалки, на которой висят две шапки-невидимки.
Шапок не было. Была лишь тонкая водопроводная труба в метре над моей головой и небольшая ниша слева от дверей.
А говор «монахов» слышится уже в двух шагах от двери. Говорил тебе, прокурор, что валить нужно?!!
Я толкаю напряженное тело Пащенко в нишу и прыжком повисаю на трубе. В тот момент, когда я, тридцатисемилетний мужик, выполняю на перекладине армейское упражнение «подъем переворотом», двери резко распахиваются. Одна из створок отлетает и полностью закрывает Вадима от влившегося в коридор яркого света...
Я толкаю напряженное тело Пащенко в нишу и прыжком повисаю на трубе. В тот момент, когда я, тридцатисемилетний мужик, выполняю на перекладине армейское упражнение «подъем переворотом», двери резко распахиваются. Одна из створок отлетает и полностью закрывает Вадима от влившегося в коридор яркого света...
Все, что остается мне, – это поджать ноги, чтобы о них не разбили лбы вышедшие на свет божий четверо огромных мутантов. Когда я говорил Пащенко об охране храма, я не представлял, насколько близок к истине. Все четверо являлись точным образом и подобием отца Вячеслава. Они были облачены в черные рясы до пят и смешные фетровые колпаки. Вот почему Пащенко шептал мне о «монахах»!
Вцепившись в обжигающую ладони трубу, я старался держать ее под собой так, чтобы она не «играла». Если сейчас допустить малейшее колебание, оно превратится в дрожь, а дрожь – в большую амплитуду. В итоге я оторву от водопроводной системы трубу и вместе с потоками шипящей воды упаду на голову этой баскетбольной команде...
– Я же говорю – сквозняк! – пробасил один из мутантов и указал вверх, туда, откуда мы с Вадимом только что спустились. – Какой урод двери открыл? Я же говорил, что тыльную дверь всегда нужно держать под замком!
Если бы у меня сейчас были свободны руки, я с удовольствием указал бы на этого урода. Но малейшее мое шевеление – и они поднимут головы круто вверх. Не уверен, что, увидев над своими головами попугая, они придут в восторг. Все, что я смогу добиться от них в первую секунду, – это понос.
А что делать нам потом?..
Часть III
Глава 1
А потом придется сражаться за свою независимость. За суетой вечера я забыл спросить прокурора о наличии у него табельного оружия. При данных обстоятельствах оно могло бы оказаться не лишним. Но сейчас спрашивать как-то неловко...
– Я, бля буду, закрывал замок! – как-то не по-православному возмущается между тем один из иноков. – Вот этим ключом и закрывал!
Я вытягиваю шею и смотрю, как он демонстрирует братьям по вере металлический предмет. Ключ похож размерами на тот, каким Буратино открывал в каморке папы Карло потайную дверь. Каков замок, таков и ключ...
– Значит, так закрывал, лунатик! – Эхо от крика старшего прокатывается по подземному коридору. Уверен, что от него у Пащенко пробежали по спине мурашки. – Иди и еще раз попытайся! Не хватало, чтобы сюда еще бомжи забрались! Вячеслав выйдет, он тебе этот ключ в задницу вставит и три раза провернет. Чтобы память не пропадала! Через час мы должны быть у хозяина. Если не довезем груз, отвечаю, отправимся в настоящие скитания.
– Я отвечаю – закрывал! – продолжает настаивать «ключник». – Я всегда эту дверь закрываю!
– Это что, дефективный?! – Старший указывает на поток холодного воздуха, врывающийся с улицы через дверную щель как раз на уровне моей головы. – Может, это бесы пошутили?!
Из-под шапки на мой лоб осторожно выползла капля пота и, в раздумье, остановилась. Если она решит продолжить свое движение, точкой ее падения будет клобук на голове старшего. Судя по всему, он парень хозяйственный и после такой капели обязательно проверит место на трубе, где появилась течь. Даже не знаю, как будет выглядеть его реакция, когда вместо проржавелого ободка на тонкой трубе он обнаружит мужика в дубленке...
– Иди, закрывай... – повелевает он всепрощающе. Его гнев сменился милостью. – Закрывай и заходи в хату с улицы. А мы поднимемся здесь. Водяра киснет...
Так, я начинаю кое-что понимать!..
Люди в рясах, называющие храм «хатой», готовящиеся внутри этой «хаты» распивать горькую. Я слабо разбираюсь в конфессиональных канонах, однако мне кажется, истинные служители бога вряд ли станут бухать где-нибудь за иконостасом, разложив на надгробии святых мощей закусон. Братва в церковных рясах, охраняющая очередной объект, – вот более точное определение для людей, готовящихся разойтись в разные стороны под моими ногами.
И тут...
Ничто не предвещало краха. Даже наши с Пащенко придурковатые позы не были помехой тому, чтобы все закончилось благополучно. Даже капля пота на моем лбу, проникнувшись пониманием, застыла между бровей, как смола. Даже нестерпимый жар под моими перчатками стал не столь силен, когда я услышал о скором уходе этих оборотней!
Но тут...
«Птичка польку танцевала на лужайке в ранний час! Нос – налево, хвост – направо! Это полька Карабас!..»
Братва остановилась как вкопанная и стала дружно задирать полы сутан в поисках внутренних карманов.
«Птичка польку танцевала на лужайке в ранний час! Нос – налево, хвост – направо! Это полька Карабас!»
Я смотрю вниз с перекошенным лицом, и мне кажется, что все четверо сейчас задерут сутаны, спустят штаны и сядут в ряд. Если исключить попытку достать из-под неудобной одежды сотовый телефон, то других ассоциаций у меня в голове не возникает. Я стерпел бы такой кошмар! Но слушать эту идиотскую мелодию у меня уже нет сил!..
«Птичка польку танцевала...»
Ну какая падла может в это время звонить Пащенко?!!
Сейчас у «служителей бога» пройдет минутное замешательство, и они вспомнят, что ни у одного из них телефон не может быть заряжен такой идиотской мелодией! Сейчас они достанут аппараты и убедятся в том, что их «мобилы» молчат! Тогда сам собой встанет вопрос...
«Птичка польку танцевала...»
Я знаю, что скоро наступит самое неприятное. Время отвечать за собственные поступки. Эта мелодия в церковном коридоре будет звучать вечно, потому что Пащенко за придавившей его дверью стоит по стойке «смирно» и не может даже пошевелиться. А тот идиот, что ему позвонил, до изумления настойчив!
Понимая, что все кончено, капля срывается с моего носа и падает на головной убор старшего...
Последнее, что он увидел перед собой, это рифленый протектор моего ботинка сорок третьего размера.
С размаху врезав ему пяткой в нос, я под истошный вой всех присутствующих сбрасываю свое тело с «перекладины». Передо мной изумленное до невозможности лицо «ключника». Выбрав на портрете центр изумления, я изо всех сил бью парню в нос. Сейчас нужно добиться психологического шока у братков и выиграть время. Если же к этому добавится шок болевой, то наши с Пащенко шансы увеличатся в несколько раз...
А где, кстати, прокурор?!
Развернув голову вправо, я вижу Вадима. В отличие от меня он не обременен боксерскими навыками, поэтому действует, как неандерталец, наблюдающий перед собой попавшего в яму мамонта. То есть – насмерть забивает «старшего» кулаками. Впрочем, «насмерть» – это я для красного словца. Бестолковые прокурорские тычки в ухо, плечо, грудь и макушку находящегося в полных непонятках – это скорее приведение в чувство, нежели наоборот. Я по стойке «старшего» угадываю привычную позу бойца, находящегося в состоянии нокдауна у канатов. Глухая защита, в надежде на то, что противник скоро устанет. Сейчас «старшой» поймет, что перед ним не Кассиус Клей, и развернется. А если он развернется...
Сунув «ключнику» для профилактики торопливую «двойку», приняв которую тот послушно рухнул на пол, я бросаюсь на подмогу другу. И успеваю вовремя, ибо прямо на моих глазах происходит то, чего я больше всего опасался: боец делает быстрый шаг назад и разворачивает корпус. Опоздай я на секунду, и транспортный прокурор сейчас потерял бы во рту все резцы.
Подло, не по-спортивному, я разбежался и врезал «старшему» носком ботинка в колено. Поняв, что все, что он делал до этого, – неправильно, Пащенко вспоминает, что в нашей футбольной команде он – штатный пенальтист. Два быстрых шага, и я слышу звук удара. Это центрфорвард Пащенко пробил сразу по двум мячам, находившимся у противника.
Ни с чем не смогу сравнить душераздирающий вопль, едва не расколовший храм пополам.
Диспозиция такова: «старший» пытается руками найти между ног «мячи», которые Пащенко выбил за пределы стадиона, «ключник» с расквашенным носом изо всех сил старается встать с пола, а слегка тронутый мною третий и абсолютно никем не тронутый четвертый бегут вверх по лестнице, придерживая полы. Так, наверное, в восемнадцатом веке убегали куртизанки от графского «субботника».
Я хватаю Вадима за рукав и втягиваю в комнату, из которой появился криминальный квартет. Это единственно правильное решение. У братков я оружия не видел, но это не значит, что его у них нет. За те тридцать секунд, пока в коридоре творилось чинимое нами с прокурором безобразие, все могли запросто о нем позабыть. Я, например, ставлю себя на их место и думаю, что о пистолете вспомнил бы лишь сейчас. Сейчас, когда захлопываю прямо перед их носом тяжелые створки дверей. А раньше бы не вспомнил...
Мне помогает Пащенко. Он уже где-то раздобыл лом и вставляет его между массивных ручек.
– Ищем вторую дверь! – кричу я. – Пока те двое не вбежали в церковь и не зашли к нам со спины!
Следуя прокурорскому чутью, Вадим эту дверь находит очень быстро. Его, как и меня, гонит банальный страх и желание еще немного пожить. Едва мы блокируем и эту дверь, как в нее тут же врезается какой-то тяжелый предмет.