Ильмо задами подобрался к отцовской избе, проскользнул в приоткрытые ворота, откинул закрывающую вход лосиную шкуру и сунул голову в душную темноту сеней.
— Эй, дядюшка! — позвал он шепотом, чтобы не разбудить детей.
— Медведь тебе дядюшка, — глухо послышалось изнутри. — Сейчас как огрею по спине оглоблей, чтобы не орал над ухом ни свет ни заря…
— Братец пришел! — раздался сонный голосок одной из маленьких сестер Ильмо.
— Ш-ш-ш! Нет там никого! Братец ваш в Тапиоле! Детские голоса умолкли. Вскоре в сенях показался Куйво. Приземистый, бородатый, как словен, он был похож на племянника только темной рыжиной волос. Внимательно оглядев Ильмо, он кивнул, но хмурое выражение с лица не убрал.
— Вот принесла нелегкая… — Куйво подошел к бочке с водой и плеснул себе в лицо. — Ты чего явился, бродяга? Чего тебе в лесу не сидится?
— Руку обжег, — ответил Ильмо, удивленный нелюбезным приемом. — Встретил хийси, вот и пришлось их…
— Стало быть, будешь на моей шее сидеть, пока не заживет?
— Еще чего, — обиделся Ильмо. — Я к Вяйно пойду. Где он сейчас? На своей горе?
— Куда ж ему деться? Сходи к нему, сходи. Да прямо сейчас и отправляйся. Э нет, в избу не ходи! Подожди-ка…
Умывшись, Куйво зашел в избу и сразу вернулся обратно с пирогом в руках.
— Возьми — и ступай отсюда, пока народ глаза не продрал. Да не улицей, а тишком, огородами. А вечером, после заката, так уж и быть, приходи ужинать — только чтобы никто не заметил.
— Дядя, — не выдержал Ильмо, — да что у вас здесь творится? Кого ни встречу, все меня гонят прочь из деревни!
— Всё от проклятой ворожбы, все беды от нее! — назидательно сказал Куйво. — Ходил бы на рыбный промысел, как все добрые люди, или землю пахал, так нет же, потянуло бродягу в Тапиолу, к нечисти поближе! И чем все кончится? Хорошо, если просто отметелят и выгонят взашей за околицу! А если, как старики советуют: вбить рябиновый гвоздь в макушку, обмотать соломой и сжечь?
— Меня?!
— А то кого же? Слушай, Ильмо, что люди говорят. Три дня назад многомудрой Локке явился наш пращур Калева в лягушачьем облике и предрек…
Ильмо расхохотался.
— Ах, Локка — вот оно что! Нашли кого слушать! Локка — завистливая, вредная старуха, от нее одно беспокойство. В следующий раз, когда явится со своими пророчествами, скажи ей: великий райден Ильмаринен благодарит за «добрые слова» и просит передать вот это, — Ильмо сложил из пальцев некую устрашающую загогулину. — А на другой день здоровьем ее поинтересуйся.
Куйво ухмыльнулся, но снова помрачнел.
— Тебе, бездельнику, все бы хиханьки да хаханьки. Появлялся бы в родных местах почаще, так узнал — у нас уж месяц как никто в лес не выходит, разве что вдоль опушки и солнечным днем. А ночью за околицу никого и дубьем не выгонишь. Черепа-то видел?
— Конечно!
— Знаешь, почему их там повесили? Чтобы тот, кто приходит из Тапиолы… — Куйво глянул племяннику через плечо и умолк.
— Сейчас тебе получше моего все расскажут, — сдавленным голосом сказал он, сгибаясь в поклоне.
В ворота входили двое. Крепкая жилистая старуха, одетая пестро и богато: у висков серебряные лягушачьи лапки, кожаные кенги расшиты цветным бисером.
От нее веяло терпкими сушеными травами и можжевеловым дымом. Разряжена как на свадьбу, лицо суровое, брови насуплены. В полушаге позади, поддерживая важную старуху под локоток, шел немолодой мужчина. Рядом с сухопарой бабкой он казался огромным, медлительным и неловким. Увидев Ильмо, глянул на него тяжелым взглядом из-под нависших век.
— Не обманули рыбаки. Явился-таки!
— Я знала, что он придет, — торжествующе заявила старуха. — Предка не обманешь!
— Батюшка наш Антеро! — засуетился Куйво. — Матушка Локка! Окажите милость дому, проходите в избу!
— Нет, в эту избу мы не пойдем, — со значением ответила Локка, мостясь на высоком крыльце. Антеро и Куйво подхватили ее под руки, помогая устроиться поудобнее.
— Ох, спина так и ноет — видно, к дождю! — сообщила знахарка, устроившись на крыльце так, чтобы прочие стояли перед ней как на судилище у словенского князя.
«Врешь ты все, старая лягва, — подумал Ильмо. — Да на тебе пахать можно. Ты тут всех нас переживешь!»
Ильмо и Локка не переносили друг друга уже много лет — с тех пор как Вяйно взялся учить мальчишку колдовству. Хоть он это занятие и забросил, но вражда осталась. Локка не уставала повторять, что охотник, полжизни проводящий в Тапиоле, рано или поздно накличет беду на род, а Ильмо ее высмеивал и в глаза, и за глаза. Родовичи смеялись, но с оглядкой. Все они, кроме Ильмо, боялись знахарки.
— Садись, матушка, — подольщался к гостье Куйво. — Пива просяного не желаете? Пирогов? Правда, вчерашние, черствые…
Локка как будто ждала этих слов.
— Не время рассиживать за пирогами, — зловеще произнесла она, — когда беда стоит на пороге!
Куйво испуганно моргнул.
— Я слышал, с тобой говорил сам предок Калева? — спросил Ильмо, откусывая от пирога, — тот оказался с томленым луком и белыми грибами. — И что он сказал?
Локка на него и не взглянула.
— Три дня назад я услышала голоса пращуров, — заговорила она, глядя перед собой неподвижным щучьим взглядом. — То деды наши веселились под землей, в черной Манале! Поспешила я на берег, к священному холму, принесла жертвы и развела костер, и с дымом мой дух отправился за Черную реку, в страну мертвых. Там, в земле предков, я встретила отца нашего Калева. Сидит он, и слезы из-под личины текут по бороде. А вокруг него умершие родичи хороводы водят, веселятся: «Скоро к нам детки наши прибудут! Все до единого!»
— Это как же… до единого? — пролепетал Куйво.
— А отец Калева мне и говорит: «Близится гибель рода! Беда идет неминучая, с севера, с юга и от родного очага! Ведет беду молодой воин, на челе у него кровь, в одной руке меч, в другой пастуший рог, а за ним — неисчислимое войско хийси и темные крылья Похъёлы!»
Локка умолкла. Куйво в ужасе ухватил себя за бороду. Антеро не отрывал от Ильмо мрачного взгляда.
— Это, стало быть, на меня предки указали? — нахально спросил Ильмо. — Прилечу, значит, с войсками на крыльях Похъёлы и родной очаг порушу?
— Молчи, охальник! — простонал Куйво, махнул рукой и отвернулся.
— Матушка Локка, ты, чай, не мухоморами объелась? — вежливо продолжал Ильмо. — Какая Похъёла? Я давеча убил двух хийси, едва жизни не лишился, а ты говоришь — войско! И кто тут воин? Я и меча-то в руках сроду не держал! Ищи воинов в южных землях, у варгов!
— Сказано: «от родного очага», — повторил Антеро. — Спорить тут не о чем — и так все ясно. Пошли с нами, Ильмаринен.
— Батюшка Антеро, прости его, неразумного! — взвыл Куйво. Видно, решил, что рябиновый гвоздь и соломенный костер уже ждут племянника за воротами.
— Уймись, Куйво, — сурово сказал Антеро. — Ничего ему пока не будет. Сначала поговорить надо… а там посмотрим. Ильмо, ты идешь? А то я ведь и рабов могу позвать — посадят в мешок да отнесут!
Ильмо пожал плечами, откусил сразу полпирога и пошел вслед за Антеро и Локкой вверх по пустой кривой улице, туда, где над кронами рябин возвышался острый конек хором Антеро.
Глава 5 УХОДИ И НЕ ВОЗВРАЩАЙСЯ
Широкое подворье Антеро тоже окружал частокол, но, в отличие от Куйво, хозяином староста был основательным и заботливым. Колья стояли один к одному, и с бревна на бревно перепархивали синие шестикрылые птицы — стражи Голубых полей.
Рабы уже проснулись и занимались утренними делами. Из хлева доносилось мычание. Через двор прошла холопка с ведром молока. Другая выскользнула навстречу из избы, пугливо опустив глаза.
Антеро придерживался обычаев старины — как и в доме Куйво, вместо двери у него была повешена засаленная медвежья шкура. Наверху, над косяком, красовалась страшенная морда: белая, с вытаращенными глазами, оскаленными зубами и высунутым змеиным языком. То было наследие какого-то доблестного предка старосты: хийси, попавший во власть охотника-колдуна и обращенный в защитника дома. Немногие гости осмелились бы пройти под ней без позволения хозяина, но только не Ильмо. Охотник дерзко подмигнул стражу и вошел в сени вслед за Антеро. На мужской половине было чисто и пусто, блестела скобленая столешница, празднично пестрели половики. С женской, из-за печи, доносились негромкая болтовня и бряканье посуды. Топили печь, пахло кашей, по вытяжному желобу под крышей вился дымок.
Староста и Ильмо сели на лавку в красном углу. Локка с ними в дом не зашла, то ли осталась во дворе, то ли отправилась восвояси. Ильмо, обнаружив это, сильно приободрился. Хоть он и зубоскалил над знахаркой, а все же от ее слов ему стало не по себе. Не только за себя, но и за родичей. Едва ли Локка осмелилась бы приписать предку свои домыслы. Хоть и был Ильмо уверен, что он сам тут ни при чем, но над родом Калева словно нависла зловещая тень.
Староста и Ильмо сели на лавку в красном углу. Локка с ними в дом не зашла, то ли осталась во дворе, то ли отправилась восвояси. Ильмо, обнаружив это, сильно приободрился. Хоть он и зубоскалил над знахаркой, а все же от ее слов ему стало не по себе. Не только за себя, но и за родичей. Едва ли Локка осмелилась бы приписать предку свои домыслы. Хоть и был Ильмо уверен, что он сам тут ни при чем, но над родом Калева словно нависла зловещая тень.
— Давно я хотел тебя повидать, — произнес Антеро, поглаживая короткую пегую бороду. — Даже мыслишка была — послать холопов к тебе на стоянку, на гору Браге, чтобы они тебя оттуда притащили силой.
Ильмо покраснел.
— Так что же не послал? — грубо спросил он. — Холопов пожалел?
— Да, пожалел… от работы на три дня отрывать. Да и Локка сказала — сам вскоре явишься. Не соврала! А еще, — староста выразительно взглянул на домотканую занавесь, отделявшую женскую половину избы, — не хотел расстраивать Айникки.
Ильмо тоже покосился на занавеску. Там уже не болтали и не брякали, а только тихонько сопели.
— Ладно, — сердито сказал Антеро. — Давай с этого и начнем… чтобы сразу покончить, а уж потом перейти к делу. Я знаю, Ильмо, что ты положил глаз на мою дочку. Добрые люди даже говорили, будто видели, как ты с ней вроде как на речку ночью бегал, миловался под ракитовым кустом…
— Мало ли что добрые люди говорят, — возразил Ильмо, ухмыляясь. — Не пойман — не вор.
Антеро поморщился, но продолжил:
— Еще говорят, что ты собирался этой осенью присвататься…
«А это он откуда узнал? Ну, дядюшка с тетушкой, удружили!» — подумал Ильмо с досадой.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я за тебя замуж дочку не отдам?
Ильмо покраснел еще сильнее прежнего. Хотел ответить что-то ядовитое — дескать, не больно-то и хотелось, — но посмотрел на занавеску и смолчал.
— Почему? — мрачно спросил он вместо этого. — Из-за этих бредней Локки?
— Предсказания Локки тут ни при чем. Я уж давно всё решил.
Антеро загнул палец:
— Первым делом, прибытка мне с тебя никакого. Земли у тебя мало, изба большая, но ветхая, и куда девать Куйво с семейством? Рабов и вовсе нет, кроме одного бесполезного заморыша…
— Мое богатство не в рабах и не в пашнях, — гордо сказал Ильмо. — Я охотник.
— Охотник? Вот! — Антеро загнул второй палец. — Наш род живет рыболовством и землепашеством. Река Яннего нас кормит, и никто не жалуется. Тапиола же — обиталище хийси. Ты здесь редко бываешь, Ильмо, иначе бы знал, как у нас смотрят на парня, который не вылезает из леса. Или не знаешь, что тебя здесь многие уже боятся?
— Я из рода райденов…
— И где они сейчас, эти райдены? Всех забрала Тапиола! Это ли не знак — людям там делать нечего! Знаешь, что про райденов-то твоих говорят? Что они сначала с хийси воевали, потом повелевать ими возжелали, и чем закончилось? Те, кто в битвах с хийси не погиб, — сам хийси стал!
— У хийси нет надо мной власти!
— Ах, да — тебя ведь учил Вяйно. Хоть и недоучил, но все ж кое-каких колдовских приемов ты у него нахватался…
Антеро загнул третий палец.
— А зять-колдун мне не нужен и подавно. Конечно, колдуны богаты, люди их боятся, но дело это ненадежное и опасное. Вдову колдуна уж точно никто замуж не возьмет, и детей его род не примет. И потом, кто знает, куда тебя поведет: хорошо, если в ярмарочные «хранители имен», а если в черные ведьмаки, что служат Калме?
И на сей раз Ильмо снова промолчал. Не потому, что возразить ему было нечего, а от стыда. Конечно, он мог бы передать старосте слова Вяйно о том, что настоящего колдуна из него не выйдет. Мог бы признаться, что всех его умений не хватит, чтобы самому заговорить нож или самострел…
— Не знаю, что с тобой делать, Ильмо, — вздохнул Антеро. — Ты знаешь, что я на тебя зла не держу, парень ты неплохой. Но что люди скажут?
— Что Локка подскажет, то и люди повторят, — буркнул Ильмо.
— Вот именно. Тут и без ее предсказаний такое творится… Видел частокол вокруг деревни? Черепа? Один из них я принес, кстати.
— Да уж как не видеть! Как раз хотел спросить — зачем они? Разве нет границы между землями рода и Тапиолой?
— Не знаю, Ильмо. Только хийси ведут себя так, словно ее в самом деле больше нет. Вот уже месяц одолевают. Повадился тут один летать в сумерках — уже несколько раз видели в небе, кружил над Калева… хорошо хоть спуститься не посмел… Не иначе как кто-то, — староста как бы невзначай взглянул на Ильмо, — разгневал Тапио. Тебя здесь и так частенько вспоминали недобрым словом. А теперь, после предсказания Локки, всем все стало ясно.
С женской половины донесся невнятный придушенный звук. Но Ильмо уже не посматривал на занавеску — сидел впившись взглядом в лицо Антеро.
— Зачем ты мне все это говоришь?
— Пойми, Ильмо, люди боятся. И чем сильнее боятся, тем меньше соображают. Поговаривают уже, что надо умилостивить Тапио щедрой жертвой… понимаешь?
— Не совсем.
— Локка, — вполголоса сказал староста, — хочет твоей смерти и подбивает старейшин. А я против всех не пойду. Слушай, Ильмо, — ни жены, ни детей, ни отца с матерью у тебя нет, ничто тебя здесь не держит. Может, уйдешь потихоньку обратно к себе на гору?
— Как это «уйдешь»? — опешил Ильмо. — А дальше что?
— Да что угодно: охоться, колдуй, купцом становись, к варгам в дружину нанимайся. Мир велик.
Ильмо ничего не ответил, его словно к скамье приморозило. Как это можно — уйти? Все равно что вырвать дерево с корнем и выбросить в реку — плыви, дескать, куда хочешь! Не то чтобы он не смог прожить один — он ведь и жил один уже годы, — но порвать с родом навсегда… стать чужим…
И главное — Айникки!..
— Если же ты надумаешь остаться, — добавил Антеро, видя колебания юноши, — я тебя от стариков защищать не стану. Так что не обессудь, если к вечеру получишь рябиновый гвоздь в макушку, соломенную рубашку и жаркий костер. Но думается, можно без этого обойтись… Да и дочку мне жалко.
— Ладно, — сдавленным голосом ответил Ильмо. — Я подумаю.
— Вот и думай побыстрее, — Антеро поднялся с лавки, показывая, что разговор окончен. — И лучше — подальше отсюда. Что надулся? Ты мне потом еще спасибо скажешь…
Ильмо, не прощаясь, вышел во двор. У ворот стояла Локка, опирась на палку. Охотник прошел мимо нее, стараясь не глядеть, чтобы с языка не сорвалось чего лишнего. Локка молча пропустила его мимо себя, не попыталась задержать и ничего ему не сказала. Ильмо подумал, что они с Антеро договорились, и, скорее всего, никто не стал бы сжигать его в соломе. А вот его уход устраивал всех.
— Вот вы как со мной! — прошипел он. — Родичи… Он обещал уйти, и уйдет. Но кто сказал, что он уйдет один?
Впереди уже виднелась изба Куйво. Ильмо обошел ее кругом и берегом реки вернулся к подворью Антеро с другой стороны, где частокол подпирал развесистую черемуху. Дерево наполовину засохло, навалилось на тын, колья разошлись в разные стороны. Антеро не осмелился срубить священное дерево, но заградил прореху иначе. Когда Ильмо взобрался по серому корявому стволу и спрыгнул вниз, из конуры у амбара сразу высунулась огромная песья голова. На незваного гостя двумя льдинками уставились тусклые глаза. Пес поднял морду, принюхиваясь.
— Эй, мохнатый, это ж я! — негромко окликнул его Ильмо. — Не узнаешь меня, волчья погибель?
Косматый пес зевнул во всю пасть и развернулся к Ильмо спиной. Ильмо прокрался дальше, к задней стенке дома. Где-то наверху скрипнула ставня.
— Ильмо! — раздался громкий шепот. — Никто не смотрит, залезай скорее!
Девичья горенка была разделена на две части пологом с красной и черной вышивкой. В одной жила Айникки, в другой, под слуховым окном, куда влез Ильмо, находился домашний алтарь, посвященный богам Небесных Полей. Он напоминал кукольный домик на тонких ножках, уставленный расписными глиняными фигурками. В воздухе сладко пахло дымом и цветочным воском.
Айникки еще не оделась — на ней не было ничего, кроме вышитой рубашки до пола, на груди лежала недоплетенная светло-рыжая коса. Щеки ее горели румянцем, на носу рассыпались веснушки, ясные серые глаза радостно глядели на Ильмо. Девушка схватила охотника за локти и зашептала, косясь на лестницу:
— Фу, насилу вырвалась! Батюшка, как тебя выпроводил, снова затеял разговор о том, какого завидного жениха он мне присмотрел в Заельниках. Что же ты им с Локкой так глупо попался?
— Локка сказала, что ей подал знак предок…
— Ой, не верь! Она тебя уже который день с утра до вечера у ворот подкарауливает. Могу поклясться, что и про погибель рода сама всё выдумала. И как у нее язык повернулся?
— Да ну их всех, — пробормотал Ильмо, отпихнул ногой плошку с огарками свечей, прижал к себе девушку и принялся ее целовать.
— Пусти, дай вздохнуть! — Айникки уперлась ему руками в грудь. — Дай хоть взгляну на тебя, ведь с середины лета не виделись! Что у тебя с рукой?