Гарри пошёл прямо ко мне и чуть не столкнулся по пути с юрким официантов. Даже не обернувшись на юношу, мой дорогой поспе-шил занять место рядом со мной.
- Привет, Катарина, - сказал он бесстрастным голосом, когда сел напротив.
- Привет, дорогой...
Он даже не попытался меня поцеловать. Мы всегда обмениваемся касаниями губ при встрече... Неужели?
- Я ведь оторвал тебя от работы? - начал он.
- Ничего, Минди сказала, что справится одна.
- Хорошо.
Повисла тишина.
- А как же твоя работа?
- Там странные дела творятся, - беспечно махнул он рукой, - Приехала полиция - всех допрашивают и отправляют домой. У главного сейчас полно хлопот, а всё это из-за одного нашего сотрудника - он каким-то образом впутался в историю с Решетом...
- С тем маньяком? - я услышала собственный осипший голос.
- Да, но, Катарина, я собирался сказать совершенно не об этом.
В голове что-то запульсировало. В горле пересохло... Никогда он ещё не говорил со мной таким голос. В нём так и веет холодной стальной безысходностью.
- Что-то случилось? - не узнавая собственную речь, спросила я.
В глазах уже почти стоят слёзы...
- Да, ты знаешь... Прошло довольно много времени, мы отлично знаем друг друга, но на этом всё остановилось... Понимаешь? Запас нашего интереса друг к другу иссяк...
- Ты мне всё ещё интересен! - отчаянно взмолилась я.
- Но ты мне больше нет! Ты больше ничем не можешь меня впечатлить! Меня к тебе больше не тянет!
- Ведь ты же говорил, что мы сможем быть вместе хоть всю жизнь!
- Но я ошибся! - Гарри развёл руками, - Вот так просто ошибся! Ты же сама говоришь, что живыми нас делают наши недостатки!
Что? Что он вообще такое говорит? Как он может?
- Недостаток? Весь этот обман ты считаешь недостатком? Это подлость, Гарри! Это жестокая подлость с твоей стороны!
- Мне приходится так поступать! - словно оправдываясь, залепетал он.
- И почему же? Почему же именно 'приходится'?
Похоже, что он не знает, что же ответить. Действительно не видит истинных причин или не может сформулировать их из десятков абстрактных и неясных, как призраки, мыслей? Или боится просто сказать правду? Нашёл другую? У неё лицо красивее, красивее фигура, а сама она отличается доступностью? Она готова пойти на ту грязь и мерзость, что крутиться в голове Гарри, когда он попадает в постель?
На глаза упал непослушный локон, но мне не до него. Слёзы застлали вязкой пеленой взор, и лишь только Гарри остаётся передо мной достаточно чётким. Эти черты, что так тяжело терять...
- Понимаешь, - собрался с мыслями фиолетовый парень, - Если не порвать сейчас, дальше будет только хуже...
- Откуда ты это знаешь?
- Я чувствую...
- Что за глупость? - мой голос уже сорвался на истеричный рёв, - Как это можно чувствовать? Как можно чувствовать это, если только вчера ты готов был меня боготворить?
Гарри промолчал, не зная, что ещё сказать в дополнение к своим иллюзорным доводам. В них, как в оркестре начинающих музыкантов, слышится безбожная фальшь, ложные нотки и жуткая неуверенность...
Потому что он не ощущал тех чувств, не был подвержен тем мыслям, о которых говорил. Он не решался сказать самого главного, честного, отчего на душе становится ещё гаже, а в сердце - больнее...
Он не говорит правды...
- Что ты такое говоришь? Ты сам себя слышишь? С чего ты взял, что нам больше не будет друг с другом интересно? С чего ты решил, что у нас ничего не выйдет?
Он ответил просто:
- Прощай, Катарина!
Затем просто отвернулся, встал и ушёл. Вот я вижу, как он идёт к двери, шагая вполне легко и беспечно для человека, который только что расстался с той, кого целых два месяца называл самой лучшей... В ту секунду обида во мне жалит даже сильнее, чем сердечная боль...
- Почему ты мне врёшь, Гарри? - крикнула я ему вслед, но мои слова просто растаяли в воздухе, никак не затронув его уха.
Сквозь громадные окна я увидела, как он садится в серый автомобиль на водительское место и отъезжает от кафе. Ещё вчера у него не было этого шикарного авто...
Сил сдерживать себя больше не осталось. Атлант во мне обессилил и уронил громадный шар Земли с плеч... Я расплакалась, разрыдалась, как не рыдала уже больше трёх лет. Слёзы и вопль боли извергались из меня подобно магме из пробудившегося вулкана. Где-то необозримо далеко от меня рыдает печальный саксофон асилура...
Я узнала, что Гарри относится к тому типу мужчин, что не привыкли хранить верность, спустя три недели, как мы начали встречаться. Узнала от подруг. Поговаривают, что он перепробовал более пятидесяти женщин самых разных типажей и возрастов.
Поначалу я сильно испугалась, что и меня постигнет та же участь - быть отвергнутой и забытой. Шли недели, и каждый следующий день его внимания, ласки и любовь вселяли в меня надежду! Так хотелось верить, что именно на мне он остановит свои поиски той самой половинки.
Когда он сказал именно эти слова, я окончательно уверовала, что так и будет. Я совсем забыла про его натуру бабника...
Это было непростительной ошибкой... Теперь я испытываю жуткую боль...
Когда-то я даже спрашивала, как звали его предыдущую девушку, но он так и не ответил, сказав, что это не имеет значения. Сейчас же он, очевидно, считает, что и моё имя не имеет для него никакого значения...
Прошло не больше минуты с тех пор, как он оставил меня плакать одну. Интересно, успел ли он уже напрочь забыть меня? И больно ли ему? Хоть на секунду было ли ему больно?
Больше никогда не смогу вновь зайти в это ненавистное кафе 'Вереск'! Покидая его, я старалась не оглядываться на его интерьер, ставший для меня ужасной фотографией-напоминанием! Ненавистное, отвратительное место, ставшее таким из-за стойких ассоциаций. Так случилось когда-то с солнцеворотом: крест стал ненавистен многим после войны, хотя до использования его в качестве символики агрессоров являлся знаком весьма положительным.
Поднялся сильный ветер. Трепет полы пальто, волосы, холодит кожу, забирается в самую душу. Напрасно: там уже и так всё сковано льдом.
Слёзы замёрзли и наконец-то перестали течь. Я поминутно всхлипывают, рискую снова разойтись безудержным плачем.
Вернуть уже явно ничего не получится, поэтому нужно скорее забывать, чтобы не подсесть через несколько дней на антидепрессанты. За жизнь я немало истязала организм всевозможными лекарствами - хватит...
После почти пятнадцатиминутного стояния у самой дороги неподвижной печальной статуей, я поняла, что надо остановить такси. Представляю, как со стороны должна выглядеть плачущая девушка, стоящая на краю мостовой. Возможно, кто-то даже решил, что я готовлюсь броситься под колёса пролетающему мимо автомобилю.
Я подняла руку, и тут же рядом остановилось блестящее новенькое такси.
Я села в салон, захлопнула дверь и тут же уронила голову на руки, стараясь удержаться от очередного приступа плача. Нельзя больше давиться слезами! Нельзя! Как глупо должны звучать эти уговоры!
Таксист обернулся и сомнением окинул меня растерянным взглядом. Похоже, последние слова я произнесла вслух...
Живыми нас делают наши недостатки! Под таким девизом жила и моя бабушка, и моя мама. Лет в десять я думала, что этот девиз уж слишком малодушный, слабохарактерный, словно мама и бабушка просто оправдывают им своё несовершенство.
Когда я стала взрослеть, стала понимать, насколько же они были правы. Особенно я это поняла, когда бабушка стала рассказывать мне о своей жизни, упоминая порой такие подробности, о которых мне было бы стыдно говорить. В силу своего возраста, она не боялась признаться. Я сравнивала эти её рассказы с повествованиями деда, который рассказывал о себе только хорошее - бабушка сразу стала для меня куда более интересным человеком...
Мне было девятнадцать, когда умер дед. Бабушка протянула чуть больше полугода с того момента...
С тех пор этот девиз принадлежит и мне.
Гарри он очень понравился. Как он сам говорил, он настраивает на честность, на откровенность. Откровенности мы старались посвящать как можно больше времени, рассказывая о себе, своей жизни, своих ошибках, просчётах, глупых убеждениях, тех достоинствах, какими мы не обладаем.
Тогда я думала, что искренность - это то, что способно удержать вместе кого угодно. Возможно, так оно и есть, но Гарри всё это время был со мной не до конца искренен. Более того, он мне всё это время врал...
Мы будем вместе до конца жизни? Как он мог такое говорить, если прекрасно понимал, что бросит спустя несколько месяцев...
На протяжении всей этой недели я, возможно, буду постоянно задавать себе этот вопрос...
- Что-то случилось?
Спрятавшись в туманных дворцах своего подсознания, я совсем позабыла об усатом таксисте, что смотрит сейчас на меня с сочувствием и пониманием, о салоне его автомобиля, не нового, но очень ухоженного. Здесь тепло, уютно и приятно. Я могла восхититься, если бы моя душа и моё сердце были бы способны на это в данную секунду.
- Что-то случилось?
Спрятавшись в туманных дворцах своего подсознания, я совсем позабыла об усатом таксисте, что смотрит сейчас на меня с сочувствием и пониманием, о салоне его автомобиля, не нового, но очень ухоженного. Здесь тепло, уютно и приятно. Я могла восхититься, если бы моя душа и моё сердце были бы способны на это в данную секунду.
- Леди, с Вами что-то случилось? - чуть медленнее повторил усатый водитель, стараясь привлечь моё внимание.
Я начала медленно возвращаться в реальность, омытую слезами.
- Да... Нет... извините... - путаюсь я в словах, пристыженная незнакомым человеком.
- Я же вижу, что что-то не так, - мягко отметил он, но тут же отвернулся, показывая, что не намерен лезть в мои личные дела.
Жалобно сжавшись на заднем сидении, я сглатываю горькие слёзы боли и вслушиваюсь в урчание взведённого мотора.
- Куда Вас отвезти?
- Не знаю...
- Хотите побыть одна?
- Да, наверное...
- Может быть, в парк? - моментально нашёлся таксист.
- Да, хорошая идея, спасибо...
Гул мотора усилился, машина неторопливо покатилась вперёд. Таксист старается ехать как можно медленнее.
Автомобиль плавно катится по улицам, словно старается успокоить меня. Почти не трясётся, идёт ровно. Странно, сейчас все гоняют, особенно эмигранты, а таксист явно из них. Слишком крупный нос, непривычно кустистые брови, да и акцент выдают в нём иностранца.
От слёз лицо начало нестерпимо гореть, поэтому я прислонила голову к холодному стеклу. Даже не прислонила, а безвольно уронила, ощутив небывалую слабость в шее. Кажется, стекло мгновенно раскалилось до громадных температур...
Из меня, помнится, вырвался тяжёлый всхлип.
Усатый таксист-иностранец глянул на в зеркало над панелью, но так ничего и не сказал, до последнего решив не лезть в мои дела.
Действительно, к чему постороннему человеку погружаться в грязь чужих проблем. Эту грязь потом бывает крайне нелегко смыть - так глубоко может въесться.
Я подняла покрасневшие глаза к небу, которое уже почти всё затянуто плотными тучами. Клубящиеся массивы небесных кораблей лениво ползут в вышине, закрывая столь любимые мною звёзды. Их холодный блеск способен отвлечь меня от любого горя, уберечь от боли, утешить сердце...
Всего на секунду в небе мелькнули две небольшие звёздочки и тут же исчезли, растворившись без следа...
Такси свернуло на перекрёстке, состоящем из трёх широких дорог: Горнстрабе, Реилстрабе и Карвелстрабе. Проехав мимо громадного казино 'Корона', мы обогнули острый угол, на котором идёт бойкая торговля лотерейными билетами, и двинулись дальше по Реилстрабе. Машин в это время почти нет - все сидят на работе, а не колесят по Данкелбургу после расставания...
Стоило вспомнить, как горечь корявым штырём вонзилась в сердце! Мысли и воспоминания накинулись со своими загнутыми острыми когтями, словно безумные ястребы! Так больно, словно из сердца течёт кровь и скапливается где-то у диафрагмы...
Из глаза выползла слезинка, скатилась по щеке и переползла на стекло автомобиля...
В моей голове звучит эхо музыки - саксофон гиганта всё ещё играет печальные мелодии истинно асилуровской меланхолии. Странные создания создают своей игрой не просто музыку, а некие смычки, которыми играют на наших душах...
Никогда я не перестану бояться этих существ...
Автомобиль мерно гудит. Мурлыкает, как громадная стальная кошка, гуляющая тёмной ночью по улицам, целиком её принадлежащим. Её глаза освещают пространство перед ней. У этого создания разве что нет хвоста.
- Я подвезу Вас к восточному входу - там совсем близко фонтан, - оповестил меня таксист не оборачиваясь.
- Да, спасибо.
Единственный человек рядом...
- А как Ваше имя? - отчаянно обратилась я к усатому эмигранту.
Он явно был не готов к тому, что заплаканная девушка вдруг начнёт общаться с ним. Недоверчивый взгляд оценил меня десять долгих секунд, прежде чем таксист брякнул встречный вопрос:
- Вы хотите знать моё имя?
- Да, хочу...
- А зачем Вам оно?
Честно говоря, я совершенно не знаю...
- Вы же ведь забудете, стоит выйти из автомобиля, - продолжил отпираться от озвучивания своего имени усач, - Стоит ли узнавать?
- Пожалуйста! - просипела я с мольбой в голосе.
Он, отчего-то, не желает представляться. Немного пожевав нижнюю губу, он всё же глухо произнёс:
- Йохан.
- Вас зовут Йохан?
- Да.
- Катарина.
С некоторым безразличием Йохан вновь зыркнул на меня из-под кустистых бровей.
- Рад познакомиться, - тихо сказал он, сосредоточившись на езде, занимающей его гораздо больше.
- Я тоже рада...
Йохан не ответил. Таксист, видимо, уже пожалел, что решил взять такую чудную клиентку. Сейчас я для него что-то вроде назойливой мухи, кружащей вокруг самой головы, садящейся на лицо, раздражающей прикосновениями своими лапками...
За окном бездомный, что лёгко можно понять по рваной грязной одежде. Он отчуждённо стоит посреди тротуара, демонстрируя миру свой транспарант, состоящий из доски и прибитой к ней дощечке. На транспаранте намалёванная углём надпись 'Радуга в небе - лишь иллюзия!'
Йохан прибавил скорость...
- Бросил парень? - неожиданно задал он вопрос, не отрывая взгляда от дороги.
Его слова доходят до моего притупленного душевной болью мозга мучительно долго. Поэтому я ответила не сразу:
- Да, только что...
- Все вы такие... новое поколение...
- О чём Вы, Йохан? - его слова я даже не думала расценивать как оскорбление.
- Вечно вы то сходитесь, то бросаете другу друга, цепляетесь за малейший намёк на настоящие чувства, так легко расстаётесь, забываете друг друга, - заворчал таксист, словно старик, - Живёте одноразовой любовью, даже не пытаетесь построить любовь на года, на всю жизнь!
Выслушав его выговоры, я тихо всхлипнула и отвернулась, направив взгляд в окно.
- Когда Вы были молодым, готова спорить, это всё тоже было.
- Но в наше время все считали это ненормальным. Сегодня же иметь всего одну девушку или одного парня кажется... кажется...
- Признаком ограниченности? - подсказала я своему необычному собеседнику.
- Вроде того, - согласился Йохан, - Раньше, если люди расставались, то только для того, чтобы найти того самого единственного. Сейчас вам доставляет удовольствие сам процесс. Мазохисты...
Я внимательно слушаю слова усатого таксиста, откладывая их в голове, но совершенно не желаю спорить или просто поддерживать эту тему. Он сам развивает свои мысли:
- Вы собирались жениться?
Вспомнив все наши разговоры с Гарри, я поняла, что, в самом деле, к обсуждению данного шага мы не подбирались...
- Нет...
- То есть, вы почти наверняка знали, что просто разойдётесь со временем. Устанете играть в пару и разойдётесь, чтобы испытать боль... Говорю же: мазохисты!
Возможно... очень возможно, что именно этот простой человек из другой страны говорит истинную правду... Мы с Гарри оба знали, что когда-нибудь наши отношения просто прекратятся, и этот конец ознаменуется моими слезами?
- А у Вас есть семья?
- Да, - кивнул Йохан, - Жена и двое детей. Я женился на первой же женщине, которую когда-то полюбил. Ни разу не возникло желания искать себе других женщин...
- Вам повезло.
- Если хочешь, называй это так...
Мы остановились на светофоре. От нетерпения Йохан начал барабанить пальцами по рулю.
- Давно Вы в городе? - я никак не могла остановить рвущийся из меня поток слов, которые чудом удавалось складывать в предложения. Меня просто тянет поговорить.
- Четыре года, - нехотя ответил таксист, дунув в усы, - А Вы?
- Как Вы узнали, что я неместная?
- Не знаю, это чувствуется, наверно... Взгляд, выражение лица, манера общаться - мелочи, в общем, всякие.
Красный сменился жёлтым, а тот, в свою очередь, зелёным, и Йохан двинулся дальше, держась ближе к центру широкой дороги.
- Я в Данкелбурге пять лет, - вспомнила я про вопрос усатого таксиста.
- И как Вам город?
- Он унылый... А Вам как?
- Работа есть, семья довольна, всем основным обеспечена, и ладно, - как-то совсем ворчливо прогудел Йохан.
Лукавит - на самом деле, ему жутко не по душе этот чёрный клоповник, со всеми людьми, что его населяют. Просто он не может всё бросить и покинуть Данкелбург, так что вынужден убеждать себя, что город ему нравится. Либо просто не вызывает раздражения.
- А вам на родину хочется? - совсем тихо прошептала я.
Однако Йохан услышал и криво улыбнулся:
- Вы меня прогоняете из страны?
- Ни в коем случае...
- Не бойтесь, я пошутил, - на какое-то время он смолк и вёз меня в полной тишине, но затем честно ответил, - Нет, совсем не хочется. Там, знаете ли, совершенно нечего делать: кругом полно преступности, все грызут друг другу глотки. От войны моя страна ещё не оправилась.