Впервые за много дней они рассмеялись, словно встретили в лесу старого друга, но смех замер, когда они принялись разглядывать след.
Потом они горестно вскрикнули и, заламывая руки, запричитали от ужаса.
Келли встревоженно спросила Сепо:
– В чем дело, старый друг?
– Кровь, – ответил Сепо. – Кровь и моча самца. Он ранен, он умирает.
– Да как же это? – вскрикнула Келли. Она тоже знала этого старого самца и считала его своим другом. Он все время бродил вокруг Гондолы, и она часто встречала его в лесу.
– Человек ударил его и ранил. Кто-то охотится на самца на священной территории. Это против законов и обычаев. Смотри! Вот след человека поверх отпечатка ноги слона. – Он показал на отчетливые следы маленьких босых ног на земле. – Охотник-бамбути. Должно быть, из нашего клана. Это ужасное святотатство. Обида богу леса.
Маленький отряд пигмеев был потрясен и испуган. Они жались друг к другу и, как заблудившиеся дети, держались за руки, понимая, что в эти ужасные дни все в мире перевернулось с ног на голову: вначале машины в лесу и кровавые реки, теперь это ужасное святотатство, совершенное одним из них.
– Я знаю этого человека! – крикнула Памба. – Я узнала его след. Это Пирри.
Все завопили и закрыли лица, ибо Пирри совершил убийство в священном месте и теперь гнев и месть лесного бога обрушится на всех них.
Пирри, охотник, двигался как тень. Он осторожно ступал маленькими ногами рядом с большими отпечатками слона там, где огромная тяжесть самца уплотнила землю, так чтобы ни треск веток, ни шелест листвы не выдавали его присутствие.
Пирри шел за слоном три дня. Все это время он был целиком сосредоточен на слоне, и оттого каким-то таинственным образом стал частью животного, на которое охотился.
Там, где слон останавливался поесть маленьких красных ягод дерева селепе, Пирри глотнул соку и почувствовал в горле острый, кислый вкус. Там, где слон пил из ручья, Пирри останавливался на том же месте и представлял себе, как чистая, сладкая вода булькает в его желудке. Там, где слон оставлял груды желтого волокнистого помета, Пирри чувствовал, как у него подводит живот и расслабляется сфинктер.
Пирри стал слоном, слон стал Пирри.
Когда они наконец слились, самец спал стоя в непролазных зарослях. Ветви переплелись и были покрыты шипами, кривыми и окрашенными в красное; эти шипы могли сорвать человеческую плоть с костей. Как осторожно и медленно ни двигался Пирри, слон почуял его присутствие и проснулся. Он расправил уши, одно широкое, как грот, второе изорванное и покалеченное, и прислушался.
Однако ничего не услышал: Пирри был искусным охотником.
Слон вытянул хобот, набрал воздуха и осторожно вдул его в пасть. Обонятельные железы на верхней губе раскрылись, как розовые бутоны, и он попробовал воздух, но ничего не учуял: Пирри подошел против легкого лесного ветерка, вымазанный от курчавой макушки до розовых подошв пометом Одноухого. На нем не осталось запаха человека.
Тогда слон издал звук, родившийся мягким бурчанием в животе и превращенный в трепещущее колебание в горле. Это была слоновья песнь. Самец пел ее в лесу, чтобы узнать, чье присутствие он ощутил: другого слона или смертельного врага.
Пирри присел на краю зарослей и слушал. Потом ладонью прикрыл рот и нос, набрал воздуха в горло и живот и издал мягкое урчание, переходящее в трепет.
Пирри пел слоновью песнь.
Слон вздохнул и сменил песню, проверяя невидимого собеседника. Пирри ответил ему, строго следуя ритму и тембру песни, и слон поверил.
И хлопнул ушами. Это был знак доверия: слон принимал чужака. Слон признал, что другой слон нашел его, и приглашал подойти. Он беззаботно двинулся сквозь чащу, ветки трещали под напором его массы. Он иноходью шел навстречу Пирри, раздвигая колючие ветки.
Пирри увидел над собой изогнутые концы бивней, толще его самого в поясе и такие длинные, что ему не дотянуться слоновьим копьем.
Слоновье копье Пирри выковал сам из подвески грузовика, которую украл в одном из придорожных дукисов. Он накалил сталь и бил ее молотом, пока она не утратила своей твердости, тогда он смог обработать железку. Тогда Пирри разогнул ее и заострил, приложил к стержню из твердой, гибкой древесины и привязал ремнем из сыромятной кожи. Когда кожа высохла, она стала твердой и прочной, как сталь, которую держала.
Когда над ним показалась слоновья голова, Пирри лег и лежал, как бревно или груда листвы на лесной почве.
Слон был так близко, что Пирри различал каждую морщинку на его грубой серой коже. Глядя наверх, Пирри увидел выделения из желез на голове слона, текущие, как слезы, по щекам, и приготовился.
Копьем, острым, тяжелым, вдвое длиннее самого Пирри, он никогда не смог бы пробить кожу, и плоть, и грудную клетку, чтобы пронзить сердце или легкие слона. Мозг в костяной оболочке ему вообще не достать. Лишь одним способом человек вроде Пирри может убить слона таким копьем.
Пирри перевернулся и вскочил под брюхом слона на ноги.
Стоя между задними ногами слона, он напрягся и ударил копьем вверх, в слоновий пах.
Слон пронзительно затрубил, когда острие пробило кожу в паху, висящую мешком, и мочевой пузырь. Острое, как бритва, лезвие распороло пузырь, желтым столбом ударила горячая моча. Слон содрогнулся от боли, выгнул спину и побежал.
Слон, трубя, бежал по лесу, и листва с треском расходилась перед ним.
Пирри подтащил к себе окровавленное копье и слушал, как слон убегает. Он подождал, пока не наступит полная тишина, потом перевязал набедренную повязку и пошел по каплям крови и мочи, от которых поднимались пар и зловоние.
Слону могло потребоваться много часов на то, чтобы умереть, но он был обречен. Пирри, охотник, нанес ему смертельную рану и знал, что еще до исхода завтрашнего дня слон будет мертв.
Он медленно шел по следу, но не чувствовал в сердце яростной охотничьей радости. Было только ощущение страшной пустоты и вины в святотатстве.
Он оскорбил своего бога и знал, что теперь бог отомстит. Накажет его.
Наутро охотник Пирри нашел тушу слона. Слон стоял на коленях, аккуратно подогнув под себя ноги.
Голову поддерживали массивные бивни, наполовину ушедшие в мягкую землю.
Последний дождь отмыл его шкуру, она стала черной и блестящей, а глаза были открыты.
Он казался живым, и Пирри приближался осторожно; наконец он протянул длинную ветку и коснулся открытого глаза, окруженного мохнатыми ресницами. Веко от его прикосновения не дрогнуло, и Пирри заметил матовую желеобразную оболочку смерти поверх зрачка.
Пирри выпрямился и отложил копье. Охота закончилась.
По обычаю теперь он должен был спеть хвалу лесному богу за его щедрость. Он даже произнес первые слова молитвы, но потом виновато смолк. Он знал, что больше никогда не сможет петь охотничью молитву, и глубокая печаль наполнила все его существо.
Он разжег небольшой костер, срезал со щек слона жирное, нежное мясо и поджарил на угольях. Но на сей раз любимое блюдо показалось ему жестким и безвкусным.
Он выплюнул мясо в огонь и долго сидел возле туши, прежде чем смог подняться и отогнать печаль, пригибавшую его к земле.
Пирри вытащил мачете и начал вырубать бивень из костного канала в черепе слона. Сталь звенела о череп, осколки кости разлетались и падали к его ногам, когда он работал.
Так его и нашли люди его клана. По звуку мачете, рубившего кость. Под водительством Сепо и Памбы они молча вышли из леса и образовали кольцо вокруг Пирри и слона.
Он поднял голову и увидел их. Выронив мачете, он стоял с окровавленными руками и не смел посмотреть им в глаза.
– Я поделюсь с вами наградой, братья, – прошептал он, но никто ему не ответил.
Один за другим бамбути поворачивались и исчезали в лесу так же неслышно, как появились. Остался только Сепо.– Из-за того, что ты сделал, лесной бог нашлет на нас Молимо, – сказал Сепо. Пирри стоял с отчаянием в сердце и не смел поднять на брата глаз.
Дэниэл начал пересматривать кассеты, как только они вернулись в Гондолу. Келли отвела для него угол в своей лаборатории, а Виктор Омеру, когда Дэниэл монтировал записи, стоял рядом, делал замечания и вносил предложения.
Качество отснятого материала было отличным. Дэниэл считал себя компетентным оператором, которому, однако, не хватает вкуса и яркости, как кому-нибудь вроде Бонни Мейхон. Он создал честный, объективный рассказ о вырубке леса и горных разработках в лесном заповеднике Венгу и о последствиях этих работ.
– Тут нет гнева, – говорил он вечером Виктору и Келли за ужином. – Рассказ взывает к уму, а не к сердцу. Мне нужно что-то еще.
– А чего вы хотите? – спросила Келли. – Скажите, я найду.
– Я хочу больше президента Омеру, – сказал Дэниэл. – Вы производите впечатление, сэр. Нужно, чтобы вы еще выступили.
– Хорошо, – кивнул Виктор Омеру. – Но не кажется ли вам, что пора отказаться от формальностей? Ведь мы вместе поднимались на священное медовое дерево. Разве это не дает нам права звать друг друга по имени?
– Конечно, Виктор, – согласился Дэниэл. – Но даже вам не дано убедить мир. Я должен показать, что творится с людьми. Должен показать рабочие лагеря ухали. Можно это устроить?
Виктор подался вперед.
– Да, – сказал он. – Вам известно, что я возглавляю движение сопротивления тирании Таффари. С каждым днем мы становимся сильней. Пока все в подполье, но это подполье собирает всех самых важных и влиятельных людей, кто отвергает Таффари.
Конечно, в основном это ухали, но и хита разочаровываются в режиме. Мы сможем организовать для вас посещение трудовых лагерей. Конечно, в сами лагеря вы войти не сможете, но мы подведем вас достаточно близко, чтобы вы сняли все ежедневные жестокости.
– Да, – подтвердила Келли. – В ближайшие дни сюда на совещание с Виктором прибудут Патрик и другие молодые руководители сопротивления. Он все устроит. – Она замолчала и ненадолго задумалась. – Есть еще бамбути. Вы сможете показать своей аудитории, как уничтожение леса отразится на пигмеях и уничтожит их традиционный образ жизни.
– Именно такой материал мне и нужен, – ответил Дэниэл. – Что вы предлагаете?– Обряд Молимо, – сказала Келли. – Сепо сказал, придет Молимо, и согласился дать вам увидеть это.
Патрик, племянник Виктора Омеру, появился в Гондоле на день раньше, чем ожидалось. Его сопровождала свита, десяток ухали. Пигмеи провели их через лес.
Многие делегации также приходились родственниками Виктору Омеру. И все оказались молодыми образованными людьми.
Когда Дэниэл показал им уже отснятую пленку и объяснил, что еще ему нужно, Патрик и его спутники воодушевились.
– Предоставьте это мне, доктор Армстронг, – сказал Патрик. – Я все организую. Конечно, это опасно. Лагеря охраняют хита, но мы подберемся как можно ближе.
Когда Патрик и его люди ушли из Гондолы, Дэниэл и Сепо пошли с ними.
Они вдвоем вернулись в Гондолу девять дней спустя. Дэниэл похудел и осунулся. Становилось ясно, что путь был трудным и долгим. Одежда Дэниэла была грязной и рваной, и, когда он спотыкаясь поднялся на веранду бунгало, Келли сразу увидела, что он близок к истощению.
Не раздумывая, она побежала ему навстречу, и в следующее мгновение они оказались в объятиях друг друга. Обоих это поразило. Несколько мгновений они не размыкали объятие, но, когда Дэниэл потянулся к ней губами, Келли отпрянула и покачала головой.
– Мы с Виктором так беспокоились, – сказала она, вспыхнув. Дэниэл нашел этот румянец очаровательным, а она торопливо выпустила его руку.
В тот же день, вымывшись, поев и поспав пару часов, Дэниэл показал им материал. На пленке было несколько рабочих отрядов, занятых ремонтом лесной дороги. Очевидно, съемку вели издали, через телеобъектив.
Вокруг отрядов стояли охранники-хита с дубинками и били, как будто беспричинно, полуобнаженных мужчин и женщин, работающих в грязи под ними.
– У меня слишком много такого материала, – сказал Дэниэл, – я смонтирую только самые выразительные эпизоды.
Далее шли съемки рабочих отрядов, медленными усталыми колоннами возвращавшихся в лагеря после дневной работы, а также снятые через проволочную ограду примитивные условия жизни.
Дэниэл отсеял также серию интервью с рабочими, сбежавшими из лагерей. Интервью снимали в лесу. Один из рабочих донага разделся перед камерой и показал многочисленные увечья, причиненные охранниками. Спина его была в шрамах от бича, на голове раны от дубины.
Женщина показала ноги. Плоть гнила и отпадала от кости. Женщина тихо говорила на суахили, описывая условия в лагере:
– Мы весь день работаем в грязи, ноги у нас никогда не просыхают. Царапины и порезы на них гноятся, и со временем мы не можем работать. Не можем ходить.
И она тихо заплакала.
Дэниэл сидел рядом с ней на бревне. Он посмотрел в камеру, которую предварительно установил на треножнике.
– Солдаты в траншеях Франции во время Первой мировой войны называли это «траншейные ноги». Это заразная грибковая инфекция, которая калечит страдальца. Если ее не лечить, ноги в прямом смысле сгниют. – Дэниэл повернулся к женщине и спросил на суахили: – А что происходит, когда вы больше не можете работать?
– Хита говорят, что не будут нас кормить, что мы и так слишком много едим и теперь бесполезны для них. Больных уводят в лес.
Дэниэл выключил камеру и повернулся к Келли и Виктору.
– То, что вы сейчас увидите, вероятно, самые шокирующие кадры из всего, что я снял. Точь-в-точь картины нацистских лагерей смерти в Польше и России. Кое-где может быть неважное качество. Мы ведь снимали из укрытия. Сцены ужасные. Может, вам лучше не смотреть, Келли?
Келли покачала головой.
– Буду смотреть, – решительно сказала она.
– Ладно. Я предупредил.
Дэниэл снова включил камеру, и все посмотрели на маленький мерцающий экран.
Они увидели поляну в лесу. Один из бульдозеров КРУ рыл траншею в мягкой земле. Траншею длиной ярдов сорок-пятьдесят и, судя по тому, что бульдозер в ней почти исчез, не менее десяти футов глубиной.
– Через своих лазутчиков Патрик сумел узнать, где они это делают, – объяснил Дэниэл. – И накануне ночью мы заняли позицию.
Бульдозер закончил копать, выбрался из траншеи и остановился поблизости. Съемка кончилась.
– Следующая съемка сделана три часа спустя, – сказал Дэниэл.
Из леса показалась колонна осужденных, со всех сторон ее окружали солдаты-хита. Было хорошо видно, что все пленники больные или увечные. Они спотыкались или еле передвигали ноги. Некоторых поддерживали соседи, кое-кто опирался на примитивные костыли. Нескольких товарищи несли на носилках.
У одной или двух женщин к спине были привязаны младенцы. Охранники подвели колонну к траншее, и она исчезла из вида. Охранники выстроились у края ямы.
Их было не меньше пятидесяти, в камуфляжных комбинезонах, с автоматами в руках. И они привычно начали стрелять в траншею. Стрельба продолжалась долго. Опустошив магазин своего «узи», солдат вставлял новый и продолжал стрелять.
Некоторые смеялись.
Внезапно один из осужденных выкарабкался из траншеи. Невероятно, как ему удалось прожить так долго. Одна нога у него была прострелена. Он полз, упираясь в землю локтями. Офицер хита достал из кобуры пистолет, подошел и выстрелил ему в голову.
Человек упал лицом вниз, а офицер ногой пнул его в ребра и сбросил в траншею.
Наконец солдаты перестали стрелять. Некоторые закурили. Стоя группами над траншеей, они курили, смеялись и болтали.
Водитель бульдозера сел в кабину и двинул машину вперед. Он опустил отвал и стал сбрасывать в траншею выкопанную землю. Когда яма заполнилась, он принялся ее утрамбовывать.
Солдаты построились и ушли в ту сторону, откуда появились. Шли они неторопливо, на ходу продолжая курить и разговаривать.
Дэниэл выключил камеру, и экран потемнел.
Келли ни слова не говоря встала и вышла. Мужчины молча сидели в темноте. Потом Виктор Омеру негромко сказал:– Помогите нам, Дэниэл. Помогите моему бедному народу.
По лесу разнеслась весть, что идет Молимо, и на месте встречи племени у водопада ниже Гондолы начали собираться кланы.
Некоторые кланы приходили за двести миль, из-за границы с Заиром, потому что бамбути не признают никаких границ, кроме собственных.
Они шли со всех клановых территорий, с самых отдаленных участков леса, и вскоре свыше тысячи маленьких людей собрались в ожидании прихода ужасного Молимо.
Каждая женщина построила свой лиственный шалаш входом к близкому другу или особенно любимому родственнику, и они собрались небольшими веселыми группами, потому что даже угроза прихода Молимо не могла испортить их хорошее настроение или пригасить присущую бамбути жизнерадостность.
Мужчины встречали старых приятелей и товарищей по охотам, делились табаком и россказнями и сплетничали с такой же готовностью, как женщины у кухонных костров. Дети с визгом бегали между хижинами, налетая друг на друга, как щенята, или плавали в бассейне под водопадом, как гладкие детеныши выдры.
Одним из последних на место встречи пришел Пирри, охотник.
Три его жены сгибались под тяжестью груза табака.
Пирри приказал женам построить хижину входом к хижине его брата Сепо. Однако когда хижина была закончена, Памба закрыла свой вход и сделала другой, в противоположную сторону. По обычаям бамбути это была смертельная обида, и женщины у костров загалдели, как попугаи с выводком птенцов.