В продолжение всего разговора Матвей чувствовал себя скованно и напряженно, как никогда. Впервые в жизни ему встретился человек, способный читать его мысли, как книгу, вычисливший траекторию его движения и даже суть задания, о котором должны были знать лишь трое. Иногда ему удавалось отстраниться от цепкого взгляда Тараса, выскользнуть из пальцев его психофизического ощупывания, и тогда у собеседника в глазах появлялся интерес и уважение.
— Предлагаю сразу расставить точки над «i», — предложил он, заказав кофе и бутерброды. — Я работаю на «Чистилище». Стоит расшифровывать?
— Не стоит, — остался спокойным Матвей. Чего-то подобного он и ожидал, а главное, поверил Горшину сразу.
— Вы хорошо воспринимаете неожиданности, — похвалил его Тарас, не дождавшись продолжения; оба неторопливо принялись пить кофе. — Только не вздумайте задерживать меня. — В глазах Горшина мелькнул и пропал насмешливый огонек. — Даже с вашей подготовкой это не удастся. А то, смотрю, вы подумываете над этим.
Матвей, действительно прикидывающий варианты захвата собеседника, помедлив, кивнул:
— В этом пока нет необходимости.
— Мне нравится это ваше «пока». Итак, продолжим. Кстати, вы хорошо закрываетесь, я имею в виду мысленный блок. В роду экстрасенсов не было? Отца-колдуна, например, бабки-ведьмы?
— Родителей вообще не имел, — пошутил Матвей. — Не знаю, о чем вы говорите.
— Значит, способности врожденные. Надо же, человек владеет адаптивной психофизической защитой и не является членом Круга! Парадокс. Но об этом мы еще поговорим. Я знаю, кто вы. Ганфайтер, так? Еще таких, как вы, называют волкодавами, суперами, дангерами, перехватчиками. То есть вы работаете на военную контрразведку «Смерш-2».
Матвей с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть, с еще большим трудом проглотил кусок бутерброда, но от ненужных движений воздержался. Хотя это был явный провал. Но если в обычных условиях Соболев чувствовал засаду и начинал схватку первым, что давало ему шанс выйти сухим из воды, то в данном случае удар был нанесен слишком уж неожиданно. Реагировать на случившееся надо было иначе.
Тарас, наблюдавший за ним, кивнул:
— Правильно. Открытый бой — это в большинстве случаев паника, бой надо выиграть еще до его начала. Аксиома разведки, но она и для нас применима. Успокойтесь, утечки информации не произошло, просто я… скажем так: не совсем обычный человек и могу читать…
— Мысли? Телепат, что ли?
— Не мысли, но состояние психики, и не телепат, а эзотерик, человек Круга. Думаю, вы догадываетесь, о чем речь. Но об этом разговор впереди.
— Почему не сейчас? Я не спешу. К тому же весьма интересно, каким образом вы меня вычислили, не будучи в штате моей конторы. В случайности я не верю.
— И правильно делаете. Хотя, с другой стороны, случайность — тоже результат каких-то скрытых от нас процессов. Как говорил один мой знакомый, случайность — внезапно проявившаяся неизбежность. Существуют закономерности бытия, которых нормальные люди не видят, а замечают лишь их крайние проявления, да и то не часто. Например: почему всегда идет дождь, когда обнаженная женщина выходит на крыльцо при полной луне?
— М-м… — промычал Матвей.
Тарас засмеялся, обнажив белые зубы.
— А ведь это закон. Я убедился за многие сотни лет, но основан он на такой математике, которая вряд ли когда-нибудь станет известна людям.
Кофе допили в молчании. Матвей размышлял о словах Тараса: «За многие сотни лет», а Горшин ушел в свои мысли. Потом Соболев, вспомнив девиз об умных и слабоумных на двери явки ГУБО, сказал:
— Чего вы хотите?
— Вы уже поняли: я хочу, чтобы вы работали с нами.
— На «Стопкрим»? — Матвей задал вопрос машинально, подумав не без удивления, что собеседник, очевидно, не знает, какое именно задание он получил от командования ГУБО. Удача пришла именно с той стороны, откуда он и не ждал, и так быстро, что сама собой родилась вера в божественное провидение.
— Если предложение слишком неожиданно, мы подождем. Если неприемлемо, я буду жалеть, что вы не с нами.
— Не знаю. Нужно подумать, все взвесить. И кое-что узнать о вас. Скажем, цели, сверхзадачу «Чистилища».
— Наша цель — уничтожение преступности как института. Если вы действительно имеете в виду сверхзадачу, «Стопкрим» задуман как бумеранг в ответ на возведенную в ранг негласного закона вседозволенность чиновников вообще и властных структур в частности. Государственных, коррумпированных сверху донизу, или теневых, мафиозных — не имеет значения.
— Звучит красиво. — Матвей позволил себе усмехнуться. — Этакий центр по нравственному воспитанию чиновников… с помощью пули и кинжала.
Тарас оставался невозмутимым.
— Мы не видим иного пути. Те, кому объявил войну «Стопкрим», давно уже не люди, а человекоподобные монстры с извращенной моралью. У англичан есть афоризм: если правила игры не позволяют выигрывать, английские джентльмены меняют правила[13]. Увещевания и призывы к совести монстров явно не помогают, и мы вынуждены играть по более жестким правилам.
— Существует еще одна поговорка, — медленно проговорил Матвей, — для других мы создаем правила, для себя — исключения. Как в данном случае сделали вы, присвоив себе право судить и карать.
— Мы не видим иного пути, — повторил Тарас тихо. — Действия негодяев требуют адекватного ответа. Откройте нам глаза, сообщите методы, столь же действенные, как наши, но не опирающиеся на террор и насилие, и мы пойдем за вами.
Матвей молчал, разглядывая цветочный узор на тарелке. Когда он поднял глаза, Тараса рядом не было. Он исчез бесшумно, как привидение. Впрочем, Матвей не особенно удивлялся, он чувствовал, что разговор не окончен. Одно только мучило: очень хотелось выяснить секрет Горшина, эзотерика, человека Круга, способного исчезать, подобно бесплотному духу. Да и узнать заодно, что такое Круг в натуре. У Успенского Внутренний Круг описан, так сказать, теоретически, а тут он, похоже, реализован на практике и столь же реален, как мафия.
Пообедав, Матвей позвонил из автомата по «четырем нулям», сообщил, что «ключ скоро будет готов», и отправился домой, где до пяти часов регулировал персональный комп с радиовыходом на компьютерную сеть Федеральной службы контрразведки. Убедившись, что коды подключения действуют, Соболев дал компу задание найти в памяти всех подконтрольных КР-сетей сведения о Тарасе Горшине и поспешил к филфаку на машине Ильи, даже не подумав уведомить его о своем решении оставить авто у себя.
Кристина появилась с группой сокурсников, раскрасневшаяся, юная, свежая, удивительно милая, с трудом отбилась от желающих сопровождать ее «хоть на край света» и подбежала к Матвею, который ждал ее на скамейке под липой. Взгляды, которыми их проводили ребята из группы Кристины, были весьма красноречивы, и Матвей решил больше не «засвечиваться» перед этой компанией, обладавшей хорошей молодой и ревнивой памятью. Он знал, чем может грозить ганфайтеру-перехватчику случайная встреча с нежелательными знакомыми, не в смысле страха за собственную шкуру, а в смысле срыва даже особо тщательно разработанной операции. Не отреагировал он и на громко высказанное им вслед пожелание курчавого Ромео — Жоржа «не гулять допоздна, а то всякое может случиться».
— Ну и студенты пошли, — улыбнулся Матвей, распахивая дверцу машины и усаживая девушку. — В мое время филологи были поинтеллигентней.
— Чем сосуд заполнен, то из него и льется, — засмеялась Кристина. — Он сын какой-то шишки из Федерального собрания, вот и считает, что ему все дозволено. Лезет и лезет с предложениями и советами, надоел уже.
— Красивый парень и развит неплохо.
— Вот-вот, уже демонстрировал свои мускулы. Но мне не нравятся ребята, которые мало думают и много себе позволяют. Жоржик вообще человек действия, даже удивительно, что он пошел на филологический, абсолютно не престижный.
— Я другого мнения. Кто не умеет действовать, тот не умеет и думать.
— Смотря как действовать. А насчет думать — послушали бы вы его безапелляционные суждения о классиках. Если все мысли Жоржа перевести на деньги, то не хватит и на «Сникерс». Итак, куда мы едем?
— Можем поехать в кафе «Русский купец» на Остоженке. Я в нем не был еще, говорят, кухня там неплохая. А если не боишься, поехали ко мне домой. У меня хороший бар, чай, кофе и видик с набором кассет.
Кристина подумала, потом мотнула головой, чему-то улыбнувшись. Видимо, вспомнила предостережения Жоржа.
— Не обижайся, но в другой раз. Поехали в «Русский купец», я хочу есть. Надеюсь, ресурсов у тебя хватит? Или ты тоже из купцов?
Матвей, улыбнувшись в ответ, тронул машину с места.
Просто не верилось, что когда-нибудь еще выдастся такой вечер. Тихий, спокойный, без конфликтов и шума. Кристина держала себя мило, просто, с поразительной естественностью, хотя и была точна в оценках, и Матвей не раз поражался ее, созвучным с его, представлениям о литературе и суждениям о жизни, а ведь ей только-только исполнилось восемнадцать.
Кристина подумала, потом мотнула головой, чему-то улыбнувшись. Видимо, вспомнила предостережения Жоржа.
— Не обижайся, но в другой раз. Поехали в «Русский купец», я хочу есть. Надеюсь, ресурсов у тебя хватит? Или ты тоже из купцов?
Матвей, улыбнувшись в ответ, тронул машину с места.
Просто не верилось, что когда-нибудь еще выдастся такой вечер. Тихий, спокойный, без конфликтов и шума. Кристина держала себя мило, просто, с поразительной естественностью, хотя и была точна в оценках, и Матвей не раз поражался ее, созвучным с его, представлениям о литературе и суждениям о жизни, а ведь ей только-только исполнилось восемнадцать.
Танцевали они всего два раза, а потом лишь слушали музыку и говорили, говорили обо всем, что приходило в голову, чувствуя себя свободно и не стремясь во что бы то ни стало вести светский разговор.
Кристину Матвей тоже поразил однажды, хотя впоследствии и пожалел об этом; эффекты он не любил, хорошо помня наставления учителя-тренера о том, что мастер должен применять технику владения телом и предметами быта незаметно, без излишней бравады и показухи. А случилось это так: официант принес пиццу, забыв ножи, и, пока он ходил за ними, Матвей разрезал ароматно дымящуюся лепешку на четыре части с помощью новой тысячерублевой банкноты. Как он это сделал, Кристина не заметила, весь трюк заключался в скорости движения тонкого листика бумаги, но Матвей не стал ей ничего объяснять и перевел разговор на другую тему.
Заговорили о гадании на картах, по звездам, по китайской Книге Перемен и другими способами, перешли на психику восприятия прогнозов. Неожиданно для себя самого Матвей признался девушке, что видит странные сны, и даже рассказал несколько последних. Кристина — она разрешила называть себя Крис, как звали родители, или Христи, как звала бабушка, полька по происхождению, — живо заинтересовалась этой темой, потому что многое читала о сновидениях и их толковании. Но истолковать сны Соболева сразу не смогла и пообещала покопаться в литературе.
— Все это так интересно, — заключила она, задумчиво поглядывая то в зал, на танцующих, то на лицо Матвея, севшего таким образом, чтобы тень от кадки с фикусом падала на него. — Удивительно, что ты помнишь свои сны. Обычно они не запоминаются, бледнеют и к утру исчезают. Может быть, ты какой-нибудь скрытый буддист или пророк? Или просто пришелец, и с тобой хотят таким способом связаться соотечественники-инопланетяне?
Матвей только улыбнулся в ответ, но не мог самому себе не признаться, что хотел бы выяснить, что в действительности с ним происходит.
Кристину он отвез к общежитию в двенадцатом часу ночи, дождался прощального взмаха руки с балкона восьмого этажа и поехал домой. Спал он как убитый, в одной позе, без сновидений. А наутро, после обязательного часового тренинга, отправился к Илье Муромцу за своей машиной.
Автомастерскую Ильи он нашел в плачевном состоянии: ворота сорваны, будто сквозь них проехал танк, гараж внутри разгромлен, как после нападения разъяренных слонов, «Линкольн», который ремонтировал Илья, превратился в груду металлолома, и лишь машина Матвея, стоявшая в закутке, за стеллажами с инструментом и деталями, осталась цела и невредима.
В мастерской копался хмурый молодой парнишка, помощник Ильи, собирал мусор, осколки, разбитую мебель, подметал пол.
— Что произошло? — тихо спросил Матвей, сжимаясь от нехорошего предчувствия.
Парень глянул на него исподлобья, продолжая заниматься делом, потом, видимо, вспомнил:
— Это ваш аппарат, что ли?
— Мой.
— Вот ключи. — Он достал из кармана ключи от «Таврии». — Мы его сделали, можете забирать. Не хуже, чем у Джеймса Бонда. Движок с форсажем, дает под двести, подвеска усилена, бак увеличен, берет под шестьдесят, заднее стекло — бронеплекс. Что еще?
— Достаточно, — улыбнулся Матвей. — С хозяином я сам рассчитаюсь. Где он? И что тут у вас стряслось? Потолок рухнул?
Парень вытер лицо ладонью, но лишь размазал грязь. Сказал нехотя:
— Банда наехала. Милиция только перед вами убралась. А Илья в больнице, подстрелили его.
— Что?!
Помощник Ильи снова принялся за уборку, проигнорировав вопрос. Буркнул под нос:
— Живой он, пуля прошла бок навылет, порвала подвздошную сумку, а вторая застряла в ноге.
— Стреляли из автомата?
— Нет, из какого-то «волка». Я слышал разговор инспектора со следователем.
Матвей присвистнул про себя: пистолет-пулемет «волк» был последней разработкой завода «Арсенал», и именно утечка «волков» со склада «Арсенала» и была первым заданием Соболева, полученным от Ивакина. Как странно все переплелось в этом не самом лучшем из миров!
— Где он лежит?
— В Склифосовского. Только вас не пустят, он без сознания, моя сестра только что оттуда приехала.
— Как это произошло?
Парень распрямился.
— Да как — вошли и…
По его словам вырисовывалась такая картина: давешняя команда рэкетиров, которой Илья дважды дал отлуп, вломилась в мастерскую в начале седьмого утра, когда там был только Муромец: вставал он рано. Бандиты начали громить мастерскую, бить оборудование, машины, а когда вмешался Илья, раскидав «крутых» громил, кто-то из них достал с перепугу «пушку».
— И что по этому поводу заявила доблестная милиция?
— Да ничего. — Парень помрачнел еще больше. — Дохлое, мол, дело. Я им говорю: они же весь квартал держат, разъезжают на «Маздах» и «Тойотах», все их знают…
— Ну и что?
Парень безнадежно махнул рукой:
— Все они повязаны. Если не запуганы, так куплены.
— Что ж, понятно. Бывай.
Матвей сел в «Таврию», опробовал двигатель и выехал из гаража. В клинику «Скорой помощи» Склифосовского он прибыл через сорок минут, ухитрившись ни разу не «засветиться» перед ГАИ, хотя мчал под сто и больше.
Илью уже прооперировали, и он пришел в себя. Матвею удалось уговорить медперсонал дать ему халат и пропустить в палату к раненому.
Выглядел Муромец чуть бледнее обычного, под глазами залегли тени, однако во взгляде не было ни страха, ни злости, только сожаление и недоумение. Увидев Матвея, он так обрадовался, что едва не опрокинул капельницу:
— Ты?! Взял аппарат? Я там его немного усовершенствовал, и теперь он не хуже, чем у Джеймса Бонда, только что пушек в капоте не хватает.
— Лежи… знаю. — Матвей выгрузил из сумки пакет с яблоками и пять бутылок кефира. — Кто это был?
По лицу Ильи пробежала тень, сжались и разжались громадные кулаки.
— Да ты их видел, команда Белого. Я до них еще доберусь, не вмешивайся в мои дела.
— Ты его знаешь лично?
— Знаю, он то ли чеченец, то ли ингуш, в общем, оттуда. Но у него все схвачено, везде приятели, в том числе и в милиции. Вряд ли его станут ловить — выкрутится.
Матвей кивнул.
— Ладно, выздоравливай. Меня пустили на минуту, приеду завтра, привезу чего-нибудь вкусненького.
— Сигареты не забудь, а то мои отобрали.
— А можно?
Илья улыбнулся — через силу, глаза его помутнели, видимо, боль была нестерпима.
Появилась медсестра, глянула на посетителя.
— Уходите, ему плохо.
Еще некоторое время Матвей смотрел на беспомощное тело Ильи Муромца, потом вышел. Уже в машине он принял решение.
ПРАВОЗАЩИТА
Шел десятый час утра, когда Матвей начал свой поиск.
До этого он минут двадцать сидел на вкопанной шине на школьном стадионе и наблюдал за тщетными потугами пожилого учителя физкультуры втолковать детям азы спортивного многоборья. Школьников — третьего-четвертого класса, судя по их поведению, — было девятнадцать, семь ребят и двенадцать девочек, и всем им явно не хотелось куда-то бежать, прыгать, метать палки и вообще подчиняться достаточно равнодушным командам учителя. А тот явно не любил свою работу, погоду, детей и, наверное, людей вообще. Если бы он любил хотя бы работу, постарался бы заинтересовать ребят, превратить весь процесс в игру, увлечь ею школьников, но делать этого он не умел. Он кричал, грозил всевозможными карами, выгонял мальчишек, хватал их за руки и плечи, загонял в строй, ругался и проклинал всех и вся. И Матвей с грустью сделал вывод, что после этих занятий у мальчишек и девчонок сохранится стойкий иммунитет неприятия физкультуры как таковой вообще и спорта в частности.
Еще раньше, до появления на стадионе, Матвей изменил внешность: приклеил усы и дополнительные брови, а также родинку под носом, надел очки, с виду — выпуклые, от близорукости, с помощью лака изменил прическу. Оделся он тоже сообразно расчету в балахонообразную рубашку и брюки «с видом на Фудзи», то есть достаточно провинциального вида. Зато кроссовки у него были фирмы «Рибок», облегающие ногу, легкие и прочные.
Коммерческие киоски открывались в девять утра, и Матвей начал обход их на улице, где располагалась мастерская Ильи, с самого непрезентабельного, со стандартным «джентльменским» набором: водка, вино, пиво, сигареты, аудиокассеты. Рассчитаны такие киоски были, пожалуй, лишь на оголтелый консумеризм[14] «крутых» парней, не знающих, куда девать деньги, либо служили прикрытием для отмывания денег местной мафии.