– И что? – растерялся Филипп.
– Как это что? Чтобы я… после какой-то Мани. Нет уж, нехай Валера ваш руки держит. А я девку шпарить буду. Первый!
Никто не посмел ему возразить.
Теперь Филиппу оставалось самое сложное – обсудить сценарий с ничего не подозревающей исполнительницей главной роли.
– Что, красавица, не замерзаешь? – бодро воскликнул он, похлопав Эмму по спине.
Девушка все еще сидела на ледяной ступеньке, обхватив колени руками. Ее взгляд не выражал ровным счетом ничего, Филипп забеспокоился даже – не будет ли она смотреться в кадре куклой. Клиентам не нравятся актрисы с пустым стеклянным взглядом.
– Давай, взбодрись, – он вытащил из-за пазухи плоскую серебряную фляжку. – На вот, выпей коньячку. Легче станет. Вставай, девушкам не стоит сидеть на холодном камне.
Эмма послушно поднялась, словно была роботом, беспрекословно исполняющим чужие приказания, приняла из его рук фляжку и, не задумываясь, сделала довольно большой глоток. Тотчас же глаза ее наполнила влага, а щеки налились розовым румянцем.
– Вот так-то! – рассмеялся Филипп. – Теперь хоть на человека похожа стала. Эммочка, у нас не слишком много времени. Ты готова? Если да, я хотел бы объяснить, что от тебя требуется.
– Да… – неуверенно ответила она и покосилась на ждущих поодаль мужчин. – Наверное, да. А кто из них актер? С кем я должна…
– А кто тебе больше нравится? – он предпочел уклониться от прямого ответа.
– Молоденький, наверное, – слабо улыбнулась Эмма. – Он симпатичный. Правда, глаза у него странные, словно у ребенка.
«По умственному развитию он ребенок и есть, – подумал Филипп, – максимум пятилетний».
– Во втором тоже что-то есть, – она с сомнением посмотрела на Рената. – Хотя… Старый. Только бы не тот, в татуировках. Нет, с тем я не смогу.
– А вот это называется непрофессионализмом, – жестко сказал Филипп. – Скажи мне, ты ведь хочешь добиться успеха, стать в один прекрасный день знаменитой и богатой?
– Конечно, хочу. Мы об этом уже разговаривали. Ты сказал, что у меня есть данные.
– Внешние данные – да. Но для того чтобы стать настоящей звездой, прежде всего необходимо иметь сильный характер. Впрочем, я не сомневаюсь, что ты девочка сильная. Справишься… Эмма, у нас несколько изменились планы.
Она удивленно взглянула на него из-под белокурой челки.
– Что ты имеешь в виду? Все отменяется? Но… но зачем тогда мы здесь собрались?
– Ничего не отменяется. Просто немного изменился сценарий. Так захотел клиент, а желание клиента, как ты сама понимаешь, закон. Мы с тобой ничего поделать с этим не можем, мы всего лишь наемная рабочая сила.
– Насколько изменился? – занервничала Эмма.
– Не намного, – мягко улыбнулся Филипп, в котором на минутку заговорило что-то, сильно напоминающее жалость к этой легкомысленной, совсем молоденькой девушке. – По существу особенных изменений нет. Просто актеров будет трое.
– Что?! – повысила голос Эмма. – Это что, я с троими должна? С троими за триста долларов?! Нет. Нет – категорически!
Филипп посмотрел на часы – половина второго. Если он и дальше будет нянчиться с этой дурой, ничего им не успеть. С одной стороны, ему было жаль Эмму. С другой – разве не сама она виновата? Разве не согласилась она поехать домой к человеку, с которым была знакома всего несколько минут? Разве кто-то заставлял ее позировать с бесстыдно растопыренными ногами? Разве кто-то принуждал ее подписывать пусть и липовый, но контракт? Нет. Она сама сделала этот выбор. Значит, Эмма, как и большинство знакомых Филиппу женщин, – просто расчетливая шлюха. А таких не жалеют. Они недостойны его жалости.
– Эмма, что значит нет?
– Нет – значит нет! – с вызовом ответила она. – Я немедленно отсюда ухожу.
– Хорошо, – вздохнул Филипп. – Только ты должна будешь выплатить мне полторы тысячи долларов неустойки. Сейчас я запишу все твои координаты, телефоны родственников. Позже с тобой свяжется мой адвокат, и вы обсудите детали.
Он говорил с нарочитым безразличием железного бизнесмена, он даже не смотрел на Эмму, но краем глаза заметил, как изменилось ее лицо.
– Сколько я должна? – от волнения у нее сорвался голос. – Сколько?
– Полторы тысячи долларов, – спокойно повторил Филипп. – Именно столько стоит производство фильма. А ты ведь подписала контракт, который является юридическим документом. Ты хоть читаешь бумажки, перед тем как подпись свою ставить, Эмма Сидорова?
– Я читала! Там ничего не было про троих мужиков. Не было, не было!
– Твоя правда. Зато там было про то, что ты согласна с любым предложенным мною вариантом сценария. Так что выбор за тобой, красавица. Или ты сейчас же успокаиваешься и зарабатываешь триста долларов. Или уходишь и остаешься должна мне полторы штуки.
Она на минуту замешкалась. А потом – упрямая девчонка – подхватила свою дешевую сумку и уверенно пошла по лестнице вниз.
– Ничего я тебе не должна, – сквозь зубы бросила она, даже не глядя при этом на Филиппа. – Как я раньше не сообразила. Контрактик-то на имя Эммы Сидоровой? А меня на самом деле зовут Таней. Танька я, а не Эмма, понял?
Несколько секунд Филипп ошеломленно молчал – такого поворота событий он никак не ожидал. Однако в кризисные ситуации мозги его работали всегда отменно. Что ж, эта Эмма-Таня сама виновата. Если бы она с ним по-хорошему, то он бы в долгу не остался. Ну а раз девица считает себя самой умной, то пусть и получает по заслугам.
– Танюша, – ласково крикнул он, когда ее шаги уже почти совсем стихли внизу, – Танюша, ты обронила колечко. Колечко золотое, с синим камушком. Может, не твое?
Она остановилась. Филипп усмехнулся – для такой недальновидной жадины, как эта лже-Эмма, он выбрал беспроигрышную тактику игры. А колечко золотое – дешевенькое и старомодное – у нее действительно было. Она его в ванной забыла, на умывальнике. Филипп обратил на побрякушку внимание, когда они выезжали на съемку. А ей говорить не стал, словно чувствовал, что эта пустячная информация может самым неожиданным образом сыграть в его пользу.
Эмма засопела:
– Да, мое кольцо. Бабушка подарила на окончание школы. Сейчас поднимусь.
Один прыжок – и Филипп оказался за камерой. Полыхнул свет – включились осветительные приборы. Эмма была уже совсем близко, когда Филипп кивнул стоящим в стороне актерам и еле слышно прошептал:
– Действуйте.
…Он наблюдал за происходящим через видоискатель. Сейчас он был как будто бы и не человеком – сопереживающим, шокированным ужасной сценой, разворачивающейся у него на глазах, испуганным, – он был роботом. Он словно слился с собственной полупрофессиональной, изрядно поношенной камерой, они представляли собой единый умный и талантливый механизм, единственной задачей которого было в подробностях фиксировать все происходящее перед ним.
Эмма кричала так, словно ее заживо варили в кипящем масле, от этого гулкого, размноженного эхом вопля у Филиппа даже уши заложило. Хорошо, что дурачок Валера догадался зажать ей рот ладонью. Видимо, девчонка больно укусила его за руку – идиот морщился, но терпел, – и сдержанный его сильной рукой вопль превратился в хриплое мычание.
– Хорошо… отлично, – время от времени бормотал Филипп. – Тошик, отойди вправо, ты ее от меня загораживаешь.
Видимо, у мрачного Тошика и впрямь давно не было женщины – он старался на славу, решительно оттесняя от Эммы готового к бою Рената. О сценарии уже никто не вспоминал. Красивое белье, которое Филипп приобрел специально для этой съемки, было порвано возбужденными мужчинами, клочья тончайшего кружевного бюстгальтера висели на грязных перилах.
В какой-то момент Эмма посмотрела прямо в камеру – казалось, она пыталась в глаза ему заглянуть, спросить: что же я тебе такого сделала, за что ты меня так?
Но на Филиппа эти дешевые бабские приемчики не действовали. Все притворство, все вранье. Она только притворяется, что ей неприятна близость трех мужчин, а на самом деле получает удовольствие. Филипп это точно знал.
Он смотрел на давно обессилевшую и переставшую сопротивляться Эмму и вместо нее видел ту, другую… Сколько раз он вот так же наблюдал, как ее знакомое вдоль и поперек тело терзают самые разные мужчины. Как больно было видеть ее сладострастно выгнутую спину, плети ее рук, обнимающих чужое, потное от сладкой усталости тело. Ее сухие тонкие губы, искривленные в бессмысленной улыбке. Ее полуприкрытые глаза. Ее разметавшиеся по чужой подушке волосы.
Он ненавидел ее в такие моменты. Ненавидел!
Глава 6
…У Азии появился любовник. Филипп сразу это понял. Она изменилась. Эти томно блестящие глаза, этот влажный порочный взгляд, упирающийся в заоконный пейзаж. Длинные телефонные переговоры загадочным полушепотом… Как только Филипп под каким-нибудь предлогом выходил в коридор, Азия вешала трубку и с самым независимым видом объясняла:
– С подружкой болтала.
Подружек у нее не было – женщин Азия терпеть не могла.
Дальше – больше. Она не приходила ночевать. Филиппу не спалось до рассвета – время от времени его обволакивала ватная болезненная дрема. Он машинально протягивал руку в надежде коснуться ее жестких, пряно пахнущих волос, но неизменно натыкался на холодную несмятую подушку и тотчас же, раздосадованный, просыпался.
Появлялась Азия под утро – она тут же запиралась в ванной и долго – слишком долго! – напевала под звук струящейся воды.
«Что она там делает? Чей запах смывает с себя?» – думал Филипп, прислушиваясь к ее неумелому пению. А она выходила из душа замотанная в старенькое ветхое полотенце, бесшумно, как кошка, кралась к кровати и, стряхнув полотенце на пол, ныряла под одеяло и мгновенно проваливалась в сон.
Филипп, сам не зная почему, ни разу не дал ей понять, что не спит. Он притворялся, играл – по его лицу блуждала младенчески безмятежная улыбка. Зря, наверное, старался – Азия на него даже не смотрела.
По утрам она выглядела беззаботной и свежей – не было у нее ни сиреневых теней под глазами, ни анемичной бледности лица. Совсем напротив, после бессонной ночи она выглядела посвежевшей, точно роза после дождя.
А однажды Филипп приметил на ее тонкой шее пламенеющее пятно.
– Что это? – спросил он обреченно, так как на самом деле у него не возникло никаких сомнений в происхождении синяка.
– Это? – Азия коротко рассмеялась. – Да так, не обращай внимания. Брошкой укололась, наверное, попала в сосуд.
Брошек она не носила, колец и сережек (кроме того заветного колечка) – тоже. Считала женские побрякушки одним из проявлений непозволительной вульгарности.
Видимо, у ее нового кавалера водились деньги. Филипп заметил, что в последнее время у Азии появились какие-то новые наряды, хотя раньше она относилась к обновкам чуть ли не с презрением. Или просто талантливо делала вид? Фирменные американские джинсы, симпатичные лакированные лодочки, красное кашемировое пальто… На вопрос Филиппа: откуда все это, она как ни в чем не бывало отвечала:
– Знакомая поносить дала.
Филипп горько усмехался, но никогда не возражал, хотя и понимал всю абсурдность ее объяснения. Стала бы такая девушка, как Азия, носить ношенные кем-то туфли! Или пальтишко надевать с барского плеча. Да ни за что на свете!
Однажды за завтраком он рискнул спросить прямо:
– Азия, ты мне изменяешь?
Она рассердилась. Со стуком отодвинула чашку – жидкий переслащенный кофе расплескался на дешевую клеенчатую скатерть.
– Никогда не смей меня подозревать! – И тут же смягчилась: – Я тебя люблю. У меня нет любовника. Если что-то изменится, я тебе сразу скажу.
Он ей поверил (наверное, оттого, что ему отчаянно хотелось в это верить) и на какое-то время успокоился. Но… Все повторялось снова и снова – поздние возвращения, лихорадочный румянец и блестящие бегающие глаза.
И вот однажды – рано или поздно это должно было случиться с таким нервным и влюбленным мужчиной, как Филипп, – однажды он решил за нею проследить… Спокойно подождал, пока она нарядится и подкрасит перед зеркалом губы (еще одна новая привычка – раньше она пренебрегала декоративной косметикой). И вышел из дому через несколько минут после того, как ее шаги стихли на лестнице.
Оделся он нарочито просто, чтобы не выделяться в толпе, – грязноватые джинсы, коричневая рубашка и легкая болоньевая куртка, – в то время куртка такая была в гардеробе каждого второго московского студента.
Азию он догнал на Садовом. У нее была быстрая походка – она шла уверенно, не оборачиваясь и не глядя в лица встречных прохожих. Он знал эту ее особенность – Азия так глубоко уходила в свои мысли, когда куда-нибудь шла, что порой даже начинала разговаривать сама с собою, словно какая-то городская сумасшедшая. Наверное, она не обратила бы на него внимания, даже если бы Филипп пошел бок о бок с нею.
У высотки она остановила такси. В первый момент Филипп растерялся – она любила жаловаться на безденежье и отрицательно относилась к подобным шикарным шалостям.
– Вот стану знаменитой, тогда и буду шиковать, – смеялась она. – Обязательно заведу себе длинный-предлинный лимузин. А за рулем будет темнокожий водитель в отглаженном белоснежном смокинге.
«Значит, точно хахаля завела, – мрачно подумал Филипп. – Хорошо еще, я догадался захватить с собою деньги!»
Денег было немного, и они предназначались для покупки нового штатива. Но Филипп без сожаления предложил часть «штативных» денег пойманному частнику.
– Вон за тем такси! И побыстрее!
– Вы прям как американский шпион, – ухмыльнулся водила, срываясь с места, – шпион из боевика.
– Скорее рогоносец из мелодрамы, – невесело пошутил Филипп, не отрывая взгляда от следующей впереди машины.
Такси долго плутало по каким-то окраинным переулочкам, в итоге Филипп вообще потерял пространственную ориентацию и перестал понимать, где они находятся. Азия либо почувствовала преследование и велела водителю запутывать следы, либо, что более вероятно, сама заблудилась и не могла указать правильную дорогу.
Наконец они остановились возле аккуратного пятиэтажного домика – такие чистенькие пятиэтажки можно встретить в любом окраинном районе Москвы. «Странно, он дарит ей такие дорогие вещи, а сам живет в каком-то захолустье!» – удивился Филипп. Азия выбралась на улицу, посмотрела на часы и заторопилась – она явно опаздывала к ожидающему ее любовнику. Вместо того чтобы войти в подъезд, она обошла дом кругом и постучала в одно из окон первого этажа.
«Прекрасно, значит, герой-любовник еще и на первом этаже проживает!» – усмехнулся Филипп. С какой-то мазохистской радостью предвкушал он, как затаится в кустах под окном и своими глазами увидит, чем же таинственный разлучник так пленил его Азию. А может быть, и услышит их разговор, если ему повезет и форточка окажется открытой. Интересно, Азия рассказала своему новому поклоннику, что живет с мужчиной? Может быть, уже и нелюбимым, но зато искренне ее любящим?
Наконец она скрылась в подъезде. Филипп расплатился с водителем, бросился к окну и буквально прилип носом к стеклу – он был так раздосадован и зол, что не мог думать об осторожности. Он увидел просторную, залитую светом комнату. В середине ее стояла огромная круглая кровать. «Настоящий траходром!» – с досадой подумал до предела взвинченный Филипп. Но кровать – это не главное. Главное то, что на ее краю сидел и сам удачливый соперник. Кинув на него первый жадный взгляд, Филипп едва удержался от того, чтобы не расхохотаться во весь голос.
Любовнику Азии уже давно перевалило за сорок. Судя по всему, жизнь его была бурной и полной разнообразных событий – и каждое из них отметилось морщинкой или крапинкой на его лице. В целом к нему был наиболее применим эпитет «потасканный». Был он невысок, лысоват и болезненно худ. Лицо его имело странный желтовато-восковой оттенок – словно и не человеком он был вовсе, а безжизненным манекеном.
«Что она в нем нашла? – недоумевал Филипп. – Он страшнее атомной войны, да еще и не так богат, как мне показалось с самого начала. Что такая девушка, как Азия, могла в нем найти?»
Как ни странно, ревность куда-то улетучилась. Почему-то Филипп ожидал, что соперник окажется гораздо привлекательнее его самого. Думал, что за окнами ждет Азию мускулистый супермен с густой шевелюрой, порочными улыбающимися глазами и пижонскими тонкими усиками. И совершенно не предполагал увидеть такого вот плешивого дядьку.
Наконец в комнату вошла Азия, уже успевшая снять свое шикарное красное пальто. У нее, наверное, был свой ключ от квартиры, либо «супермен» заранее открыл дверь, дожидаясь ее. Азия улыбнулась и что-то ему сказала, он улыбнулся в ответ. Филипп затаил дыхание – вот сейчас она бросится к нему на шею, расцелует, потом он стащит с нее прокуренный старенький свитер, опрокинет ее на огромную кровать и…
Но ничего подобного не произошло. Они даже не поцеловались – просто о чем-то вяло переговаривались. Зато в странной комнате появился третий персонаж. Этот больше напоминал классического героя-любовника – он был молодым, с широкими плечами и накачанным торсом. Он мог бы считаться красавцем, если бы не выражение его лица – создавалось впечатление, что за свою недолгую жизнь парень не прочитал ни одной книги и вряд ли был в состоянии поддержать даже самую непринужденную беседу. У него был узкий лоб, как у знаменитого булгаковского Шарикова, и невероятно тяжелый подбородок – кажется, подбородки такие принято называть волевыми. В целом малый производил пренеприятнейшее впечатление и чем-то напоминал питекантропа из школьной хрестоматии по истории.
«Этот уж никак не может быть ее любовником, – хмыкнул Филипп. – У Азии изысканный вкус, она скорее повесилась бы на собственных колготках, чем согласилась с этим… Вероятно, она спит с престарелым «манекеном»!»