– Филипп, – Марьяна стояла перед ним, ее лицо покрылось некрасивыми красными пятнами, ее густо накрашенные губы дрожали, – Филипп… Немедленно поднимись на сцену! Немедленно! Скажи им, что это я «Мисс Апрель». Здесь какая-то ошибка. Не она, а я!
– Черт… Что происходит? Ничего не понимаю! – вслух сказал он.
– Не понимаете? Что же тут непонятного?
Филипп обернулся – перед ними стоял как ни в чем не бывало улыбающийся банкир Георгий Вахновский. Он был почти на две головы ниже Филиппа и вдвое его толще.
– Я финансировал этот проект. Мне по большому счету и решать, кто будет в числе героинь.
– Но Гога… – Марьянин голос был каким-то неестественно тонким, – Гога, но как же так… За что? Почему в последний момент… Если тебе не понравилась фотография… Почему нельзя было сразу об этом сказать? У нас ведь было время все переснять.
– Почему же? – ухмыльнулся Георгий. – Фотография мне очень понравилась. Мне кажется, это была лучшая фотография во всем календаре.
– В чем же дело?
– Ты на той фотографии как живая… Снимок дышит эротикой и… и любовью. Догадываешься, почему так получилось? Думала, я совсем дурак и ничего не замечу?
– Но… Ничего не было… Тебе насплетничали, они все врут, – принялась неумело оправдываться Марьяна.
Филипп ее перебил:
– Нет. Не врут. Ваша жена действительно вам изменила. Со мной. Потому что мы любим друг друга и собираемся пожениться.
– Браво! – Георгий улыбнулся, но взгляд его оставался холодным и цепким. – Обожаю прямолинейных людей. Это здорово, что вы собираетесь жениться на моей законной жене. А фотография ваша мне действительно понравилась. Повешу ее в спальне, чтобы любоваться на такую красивую Марьяшу каждый день.
– Ты меня убил… – прошептала Марьяна. – Ты убил меня. Ничего хуже ты придумать не мог.
– Знаю, дорогая, – он заботливо поддержал за локоть супругу, которая, похоже, собиралась лишиться чувств, – знаю, что ты мечтала прославиться. На самом деле это вообще единственное, что тебе нужно в жизни. Тебе ни я не нужен, ни даже вот этот смазливый попрыгунчик, – он презрительно кивнул на Филиппа.
– Я не переживу. – До Марьяны, казалось, не доходил смысл его слов. Она была раздавлена, потрясена, уничтожена.
– Переживешь, – ухмыльнулся Вахновский, – гарантирую.
– Я выброшусь из окна. Я вены себе перережу… сегодня же. Прямо сейчас! Я выпью полную бутылку жидкости для мытья посуды.
– Дорогая, советую определиться. Не можешь же ты, в самом деле, попробовать все из вышеперечисленного, – откровенно веселился Вахновский.
– Вы просто садист, – не выдержал Филипп. Из последних сил он старался не выходить за рамки негласных законов светскости, хотя больше всего на свете ему хотелось схватить Георгия за атласные лацканы его вечернего пиджака, приподнять его у себя над головой и резко отпустить – чтобы бизнесмен смешно грохнулся на пол, как бесформенный куль с картошкой.
– Марьяша, пойдем отсюда, – Филипп схватил глотающую слезы любовницу за руку, – пойдем, малыш. Ты обязательно станешь звездой, я тебе обещаю. Я тебе не говорил об одном проекте… он принесет мне много денег. Очень много денег. Мы сможем снять клип и оплатить эфиры на всех музыкальных телеканалах…
Филипп говорил и говорил, а она смотрела мимо, словно и не слушала. Словно ей было наплевать, что на расстоянии вытянутой руки от нее находится человек, способный на все ради нее, ради ее карьеры дурацкой.
– Ладно, пора заканчивать цирк, – вздохнул Георгий. – Марьяна, мы сейчас же едем домой.
– Нет! – Она дернулась, словно ее кнутом по спине ударили.
– Не-ет? – Он не спеша достал из кармана белоснежный накрахмаленный платок и аккуратно промокнул розовую лысину, покрывшуюся бисеринками пота. – Милая, ты что, не поняла? Я тебе даю еще один шанс. Подумай хорошо, зачем тебе этот нищеброд? – Он презрительно кивнул в сторону Филиппа. – Я решил нанять для тебя Регину Родину.
Марьяна недоверчиво посмотрела на супруга. Филипп раздраженно вздохнул. Регина Родина была известным пресс-агентом, она работала со многими звездами.
– Регину Родину, слышишь, дура? Твои гребаные фотографии появятся во всех журналах, если ты этого так хочешь. Я люблю тебя, стерву. Я сделаю тебя звездой.
– Ты опять обманешь, – неуверенно всхлипнула она.
– Тебе решать. Я жду тебя в гардеробе. Жду ровно десять… нет, пять минут. Прощайся со своим слащавым секс-гигантом и поехали домой.
Он круто развернулся на каблуках – очень эффектно это у него получилось – и ушел.
– Я надеюсь, ты ему не веришь? – Филипп схватил ее за плечи. Марьяна безвольно, словно тряпичная кукла, обмякла у него в руках. – Он врет, Марьяша. Я снял для нас замечательную квартиру. Шикарную квартиру. Скоро мы будем богатыми.
– Почему ты так решил? – невесело усмехнулась она. – Ты знаешь, где прячется Усама бен Ладен?
– При чем тут он?..
– За его поимку обещают хорошие деньги. Мы бы смогли переехать в Голливуд, – она как-то странно, визгливо рассмеялась, словно пьяной была, хотя Филипп знал, что она выпила всего лишь один бокал шампанского.
– Я не шучу. – У него пересохло во рту, он поискал глазами официанта с подносом напитков. А вместо этого увидел порноактера Валеру – тот стоял в нескольких метрах и внимательно за ними наблюдал.
«Начистить ему рожу, что ли? – индифферентно подумал Филипп. – Что это он вокруг меня околачивается? Хотя что с него возьмешь, он же псих…»
– Ладно, Филипп, – Марьяна вытерла тыльной стороной ладони слезы, размазанные по щекам, – пойду я. Гога ждет.
– То есть… то есть как?
– Ну не сердись, милый, ты же должен понять, – сказала она тоном капризной девочки. – Мы с тобой потом созвонимся. Гога – он такой. Он меня растопчет, если я сейчас не пойду к нему.
– Но ты же его ненавидишь. Тебя же тошнит, когда он лезет с поцелуями. Ты сама мне это говорила…
– Я привыкла, – с буддистским спокойствием улыбнулась она. – Он не обманет. На этот раз не обманет. Я это чувствую, – она спохватилась, обернулась, посмотрела на настенные часы. – Ладно, Филипп. Созвонимся!
И, почти веселая, она заторопилась прочь. Филипп ошеломленно смотрел ей вслед. В этом будничном «созвонимся» было столько равнодушия, столько наигранной светскости и предсказуемого обмана! Она так беспечно произнесла это, хотя прекрасно знала, что, скорее всего, они не увидятся и не созвонятся никогда…
Он прислонился спиной к стене. Мимо него проходил официант – слабеющей рукой Филипп взял с подноса бокал, который внезапно показался ему свинцово тяжелым. У него разболелась голова – словно невидимые стальные ладони изо всех сил сжимали виски. Он ощущал, что кровь отхлынула от его щек и руки стали ледяными. «Может быть, меня отравили?» – подумал он и тотчас же сам опроверг эту дикую мысль. Бред. Кому надо лишать его жизни – не Вахновскому же! Он и так талантливо с ним расправился – светским и деликатным способом.
Никто не обратил внимания на болезненно бледного блондина, стоящего у стены. Хотя, по идее, этот самый человек должен был стать одним из главных героев вечера. Почему-то Марат Логунов даже не пригласил Филиппа подняться на сцену, хотя он давно уже представил всех моделей календаря, и теперь публика чествовала его создателей. Роскошные, заранее заказанные у дорогого флориста букеты получили Марат, его заместительница Ирена, его ассистентка Ксения, одетая в дурацкое пышное платье. Даже стилистке букет подарили, даже костюмерше. Только Филиппа, главного постановщика, проигнорировали. А у него просто не было сил на то, чтобы возмутиться или обидеться…
– Филипп Дмитриевич! Вам нехорошо?
Филипп раздраженно обернулся. Перед ним стоял неизвестно как научившийся говорить Валера, обладатель смазливого смуглого лица и сложного психиатрического диагноза.
– Чего тебе? – грубо спросил Филипп. – Что ты за мною весь вечер ходишь?
Валера улыбнулся.
– Нехорошо, Филипп Дмитриевич. Почему вы грубите старым друзьям?
Филипп посмотрел в Валерины смеющиеся глаза и неожиданно понял все. Этот тип решил его шантажировать. В известном фотографе Филиппе Меднове он узнал того самого режиссера порнофильмов, перед чьей камерой ему не раз приходилось работать.
– Сколько? – усмехнулся Филипп. – Ну говори. Говори и проваливай.
– Сколько? – переспросил Валера. – Лет семь-восемь, полагаю. Если судья попадется снисходительный, можете рассчитывать на пятерку.
– Ты что, не понял, говнюк? – взвился Филипп. – Можешь не играть на моих нервах. Говори, сколько ты хочешь. Если не будешь зарываться, мы договоримся.
– Нет, это вы ничего не поняли. – Валерино лицо внезапно стало серьезным. Он одним ловким заученным движением вытащил из внутреннего кармана пиджака какую-то ксиву в твердом ярко-красном переплете. «Пресса», – прочитал Филипп.
– Валерий Иванович Гроздьев, – с достоинством представился он. – Специальный корреспондент еженедельного журнала «Расследования и факты». Автор разоблачающего материала о порнографии, в том числе и детской. О беспринципном режиссере порнофильмов, который не останавливается ни перед чем.
– Валерий Иванович Гроздьев, – с достоинством представился он. – Специальный корреспондент еженедельного журнала «Расследования и факты». Автор разоблачающего материала о порнографии, в том числе и детской. О беспринципном режиссере порнофильмов, который не останавливается ни перед чем.
У Филиппа перехватило дыхание. Что он говорит? Может быть, это сон? Этот Валера, этот тупо мычащий идиот, с видимым удовольствием совокупляющийся перед кинокамерой с самыми разными девушками, этот самый Валера – серьезный журналист?
– Ну что вы так смотрите на меня? – усмехнулся Валера. – Да, я мог разоблачить вас уже давно. Но сами понимаете, какой трудоемкий это процесс – поиск доказательств. Сложно спрятать камеру, даже шпионскую, на обнаженном теле. Но, в конце концов, это мне удалось… Да, и у меня есть официальное заявление от одной из пострадавших.
– Пострадавших? – онемел Филипп. Почему-то ему опять некстати вспомнилась Азия – других пострадавших от порнобизнеса он вспомнить не мог.
– У вас она проходила под псевдонимом Эмма.
– Эмма? – тупо переспросил он. – Но она же сама…
– Была изнасилована, – насмешливо перебил Валерий. – Кому, как не мне, это знать…
– Господи! Ты следил за мной! То-то лицо твое с самого начала казалось мне знакомым! Я, наверное, сотню раз видел тебя на своем пути. На улице, в пробке, в магазине! И даже еще раньше, много лет назад… Просто не узнал… Ведь когда видишь человека в одном амплуа, совершенно не приемлешь его в новом… Где же мы встречались раньше? – бормотал деморализованный Филипп.
Неожиданно самодовольная улыбка испарилась с безупречно красивого Валериного лица. Взгляд стал жестким, как у маньяка-убийцы.
– А вот это не твое дело. Видел, и ладно. Со мной все в порядке, я премию за статью получу. А вот что будет с тобой? Впрочем, это предсказуемо!.. Как же я всех вас ненавижу!!!
Филипп посмотрел в его холодные глаза, в его бесстрастное лицо и вдруг вспомнил. Какой же он идиот! Как он мог раньше его не узнать?! Это же он, определенно он. Убийца. Убийца Азии. Который никогда не будет наказан. Потому что доказательств нет.
Глава 9
Азия исчезла в конце лета. Филипп это понял не сразу. В последнее время она часто не приходила ночевать. Они по-прежнему жили в одной квартире, давно уже став чужими людьми, завтракали вместе, самым светским образом обсуждая погоду за окном. Потом она звонила Друггу, наспех одевалась и убегала.
Она давно перестала рассказывать ему о своих карьерных планах. Она больше не щебетала о скорой славе, Голливуде, Бродвее, потрясающих ролях, которые ей непременно доведется сыграть. Это было странным – раньше она так любила порассуждать о радужном будущем. И Филиппу нравилось слушать, как она мечтает. Конечно, он не верил ей, но как хорошо становилось ему, когда в предутренней темноте Азия вполголоса рассказывала ему о своих преимуществах перед знаменитыми актрисами. Словно знакомую с детства сказку рассказывала, с непременно счастливым финалом.
Она стала хуже выглядеть. Куда делась та насмешливо-спокойная девчонка, худая, как подросток, с которой когда-то он познакомился на Старом Арбате? Теперь она скорее походила на спивающуюся неудачницу. Цвет лица был землисто-серым, глаза – тусклыми и пустыми, давно не мытые волосы напоминали свалявшееся покрывало. Она перестала краситься и неделями носила одни и те же джинсы.
Сколько раз Филипп пробовал с ней поговорить!
– Знаешь, режиссеры не обратят на тебя внимание, если ты не будешь за собой следить, – осторожно сказал он как-то утром. – Актриса в первую очередь должна быть красавицей.
Попробуй он сказать ей такое раньше, еще полгода назад! Азия закатила бы красивейший скандал – с непременным битьем посуды, слезами и расцарапыванием физиономии обидчика. Кому-то показалось бы это диким, но Филиппу нравилось, когда она злилась. Такой красивой она была в те моменты, такой первобытно сексуальной. А сейчас она спокойно выслушала его и пожала плечами:
– Да на меня и так никто особенно внимания не обращает.
– Это может произойти в любой момент. Познакомишься с интересным режиссером, и он не посмотрит на тебя только потому, что ты неопрятно выглядишь. Ты же сама всегда говорила, что решающая встреча может произойти в любой момент.
– Я была просто идиоткой, – усмехнулась она, – я не знала самого главного.
– Чего ты не знала?
– Что все по блату. Везде. А в кино тем более. Если есть блат – тебя снимают. Если нет – значит, никогда.
– А как же этот Другг? – ехидно заметил Филипп. – Отчего же он тебе не поможет? Он же, помнится, тебя с Абдуловым познакомить обещал.
– Да мне не нужна его помощь, – она улыбнулась, не глядя на Филиппа. – Мне все равно. Ведь я скоро богатой стану.
Вместо страстного желания, чтобы так оно и получилось, в ее словах чувствовалась какая-то спокойная уверенность. Сейчас она вовсе не была похожа на романтичную мечтательницу – такую, какой помнил ее Филипп.
– С чего бы это? – насмешливо спросил он.
– Пока не буду тебе говорить. Но уже завтра у меня будет норковая шуба до пят, как у генеральской жены. И «Жигули» красного цвета.
– Ты банк задумала ограбить? – Филипп протянул руку и взъерошил ее сальные волосы.
– Не волнуйся, ничего особенного мне делать не придется. Все уже сделано. Скажи, что бы ты хотел получить в подарок – японские часы или новый телевизор? – на полном серьезе спросила она.
Филиппу бы тогда задуматься, расспросить ее обо всем, разговорить, спасти – может быть, тогда ничего и не случилось бы. Но ему казалось, что Азия шутит, просто шутки у нее, по вполне понятным причинам, выходят мрачные и депрессивные. Однако он был рад: после многих месяцев молчания и равнодушия она хотя бы о чем-то с ним заговорила. И Филипп весело сказал:
– Тогда я выбираю телевизор. Чтобы была возможность смотреть по нему тебя, когда ты наконец станешь известной актрисой.
– Хорошо, – без улыбки сказала она. – Значит, завтра у нас будет телевизор.
Это были ее последние слова, обращенные к Филиппу, – больше он ее голоса никогда не слышал. Азия еще какое-то время посидела с ним на кухне, потом решительно поднялась с расшатанной старой табуретки, вышла в прихожую и принялась зашнуровывать ботинки. Она накинула на плечи легкий пиджак, повесила сумку на плечо, машинально пригладила волосы и, улыбнувшись Филиппу, вышла из квартиры.
Потом, осознав, что видел ее в последний раз, Филипп с болезненным упорством будет стараться вспомнить эту сцену в мельчайших подробностях.
Ее улыбка – словно через силу, одним уголком губ. Ее глаза – две черные впадины на желтой равнине утомленного лица. И как смахнула она длинную жесткую челку со лба. И как обернулась через плечо, уже спускаясь по лестнице. Он будет искать в этих мелких будничных деталях какой-то скрытый смысл, какие-то тайные знаки, которые он не сумел вовремя разгадать.
Догадывалась ли она? Знала ли, на что идет? Понимала ли, чем рискует? Может быть, собиралась попрощаться с ним на всякий случай, да духу не хватило?
Нет, вряд ли. Конечно, несмотря на прожженный вид, Азия была довольно легкомысленна и наивна. Филиппу одного взгляда на этого подозрительного Другга хватило, чтобы понять: с таким типом связываться не стоит. А она до последнего момента надеялась, что он когда-нибудь поможет ей попасть в кино.
И все же, несмотря на инфантильность, она никогда не стала бы рисковать собственной жизнью. Даже если бы ей пообещали за это миллион долларов. Слишком уж хорошо она к себе относилась. Нет, она действительно надеялась заработать, сорвать легкий куш. За что в итоге и поплатилась жизнью.
Она ушла из дому в один из последних дней лета, звеняще тихих, теплых и томных. Только через неделю Филипп заподозрил неладное. Сначала он решил, что Азия его бросила. Бросился к шкафу, в котором она хранила свою одежду, – брюки и блузы аккуратными стопками лежали на месте. Хотя это еще ни о чем не говорило. Такая взбалмошная особа, как Азия, могла уйти из дому без вещей и не имея в кармане ни копейки денег. Если бы ей и в самом деле вздумалось уйти, Филипп не сомневался, что так бы она и поступила.
В начале сентября начались дожди. Резко похолодало – осень настолько агрессивно отвоевывала свои права, что лето капитулировало без боя. Однажды Филипп сообразил, что не видел Азию уже несколько недель. Она уходила из дому в легких светлых брюках, тоненьком пиджаке и рваных старых ботинках, которые никак не могли выдержать атаку глубоких московских луж. Она бы непременно вернулась за теплой одеждой… Если бы была жива, подумал Филипп, и сам же испугался своих мыслей. Впервые за все это время в его голове сигнальным маячком замелькала мысль, что с ней могло случиться какое-то несчастье.
И тогда он решил Азию найти. Это оказалось нелегко. Он ведь не был знаком ни с кем из ее немногочисленных друзей. В сущности, он и о ней очень мало знал – несмотря на то что они прожили вместе почти год. Не знал, чем она живет, с кем общается. Азия не была домоседкой, и Филипп представить себе не мог, где она болталась целыми днями, пока он пропадал в институте. Все, что у него было, – это многочисленные мужские телефоны, записанные на обоях, и адрес квартиры, где Другг снимал свои фильмы.