И тогда он решил Азию найти. Это оказалось нелегко. Он ведь не был знаком ни с кем из ее немногочисленных друзей. В сущности, он и о ней очень мало знал – несмотря на то что они прожили вместе почти год. Не знал, чем она живет, с кем общается. Азия не была домоседкой, и Филипп представить себе не мог, где она болталась целыми днями, пока он пропадал в институте. Все, что у него было, – это многочисленные мужские телефоны, записанные на обоях, и адрес квартиры, где Другг снимал свои фильмы.
Он набрал несколько «обойных» номеров. По одному раздраженный мужской голос рявкнул, чтобы он не смел больше звонить. По другому совсем юный басок ответил:
– Азия? Эта прошмандовка дала вам мой телефон? Подождите, не вешайте трубку. Она мне денег должна, триста рублей… Эй, где вы?
Филипп понял, что от телефонных собеседников толку не будет. В большинстве своем это были брошенные Азией любовники, обиженные ею и не желающие о ней разговаривать.
И тогда Филиппу пришлось поехать в логово Другга.
Режиссер встретил его как родного. Знакомая обшарпанная дверь квартиры-студии гостеприимно распахнулась перед Филиппом, и на пороге возник тепло улыбающийся Другг. Он был одет по-домашнему – в немецкий махровый халат, который нелепо смотрелся на его субтильной узкоплечей фигуре. Филипп немного растерялся – он ведь приготовился чуть ли не силой ворваться в эту квартиру.
– Проходи, – Другг хлопнул его по плечу. – Можно не разуваться. Я как раз чай собирался пить.
– Добрый вечер. Э-э-э… – растерялся Филипп. Он даже не помнил (а скорее всего, и не знал никогда), как его зовут.
Другг словно мысли его прочитал.
– Называй меня просто Друг, – сказал он. – Меня все так называют. Моя настоящая фамилия стала мне и прозвищем… Ты на кухню проходи, вот сюда… А что поделать, если фамилия говорящая? Я ведь и в самом деле друг. Всеобщий друг, – самодовольно хохотнул он, – и тебе могу другом стать. Если ты не дурак.
Все решительное настроение Филиппа испарилось, как лужа на солнцепеке. Отчего-то в обществе раскованного улыбчивого «друга» он чувствовал себя сконфуженно. Может быть, из-за того, что режиссер без тени смущения цепко рассматривал его с ног до головы?
«Может, он и мне собирается предложить поучаствовать в съемках?» – с ужасом подумал Филипп.
– Тебе какой чай, зеленый или черный? – приветливо поинтересовался Другг, выставляя на стол вазочку с дорогими шоколадными конфетами.
– Черный, – буркнул Филипп.
– Наверное, ты разыскиваешь свою подружку? – без паузы, точно таким же будничным тоном поинтересовался он.
Филипп поерзал на стуле, который казался ему неудобным.
– Так вот, не ищи ее. Она уехала. – Он поставил на стол две ароматно дымящиеся чашки.
– Как это уехала? – Филипп не притронулся к чаю. – Куда? С кем?
Другг развел руками:
– Этого она мне не сказала. Но она не вернется. Незачем ей теперь возвращаться. Думаю, что сейчас она очень далеко отсюда. Возможно, за границей.
– У нее богатый любовник? – догадался Филипп.
– Может быть, – пожал плечами он. – Не ищи ее, не надо. Она тебя совсем не любит.
– Знаю, – пришлось признаться ему. – А вы… а ты уверен, что все так и есть?
– На все сто процентов. Мне очень жаль, что она не сказала тебе… Все так спонтанно случилось… А ведь я, Филипп, сам собирался тебе звонить.
– Зачем?
– Хочу предложить тебе хорошую работу.
Филипп хмыкнул.
– Оттрахать перед камерой какую-нибудь идиотку? Которая, так же как и Азия, мечтает в один прекрасный день стать звездой экрана? Ну уж нет, уволь. Я этого делать не буду, – Филипп поднялся со стула, – что ж, спасибо за чай. Извини, что зря потратил твое время.
– Да ты постой, не кипятись. Сядь, – спокойно скомандовал Друг, и, сам не зная почему, Филипп выполнил этот тихий уверенный приказ. – Я не предлагаю тебе сниматься. У меня и без тебя полно желающих. Но… ты ведь по образованию кинооператор, да?
– Ну да. И что?
– Вот я тебе и предлагаю снимать фильмы. Работа не пыльная. Главное, чтобы получалось красиво. А уж насчет денег – не обижу. Ты сможешь позволить себе нигде больше не работать.
– Ты же сам снимаешь свою порнушку. Ты, наверное, от этого кайф ловишь?
Другг пропустил его колкость мимо ушей. Его даже как будто бы умилили резкие слова Филиппа.
– Ты думал, я для себя снимаю? Дурачок, такие фильмы стоят денег. Больших денег. Я их продаю. У меня огромная база заказчиков – настолько большая, что уже нет времени на сами съемки. Предлагаю тебе работать в паре. Я ищу заказы, нахожу актрис, ты снимаешь фильмы.
– Очень интересно, а почему ты предлагаешь вступить в долю мне? – ехидно осведомился Филипп. – Практически незнакомому человеку?
– Потому что я вижу людей насквозь, – серьезно сказал Другг. – Я точно знаю, что ты мне подойдешь. Других знакомых кинооператоров у меня нет, но в принципе это не проблема. Я мог бы потолкаться пару недель возле ВГИКа или на «Мосфильме», завести знакомства. Но я не буду. Я хочу работать с тобой.
Филипп резко встал со стула и поспешил в прихожую.
– Нет уж, уволь, – застегивая куртку, ответил он, – я не хочу быть в этом замешанным. Хватит с меня и того, что ты сломал жизнь моей девушке.
– Твоя девушка была шлюхой, – спокойно сказал Другг. – Отчаянная. Получала от этих съемок какое-то свое извращенное удовольствие.
Оскорбленный, Филипп хотел было опустить тяжелый кулак на челюсть Другга, но тот ловким молниеносным движением перехватил его руку. Хватка у него была железная, несмотря на хрупкий внешний вид, и держался он с уверенностью профессионального спортсмена.
– Нервный ты, – мягко сказал он, не отпуская руку Филиппа. – Ну, успокоился?
– Отпусти, – прошипел Филипп, стараясь не подавать виду, что ему больно. – Я тебя в милицию сдам, понял? Все расскажу.
– Да ну?.. Ты все-таки дурак. Но ничего, это поправимо. А не хочешь ли ты еще раз увидеть свою драгоценную любимую?
– Что?
– Что слышал. Ты сам напросился. Лучше бы тебе, конечно, этого не видеть. Но я покажу. Ты этого заслуживаешь.
У Филиппа опустилось сердце – он еще ничего не знал наверняка, но инстинктивно чувствовал, что не зря взгляд Другга стал таким жестким и ледяным, а улыбка – неприятной, как у мультипликационной змеи. «С Азией все-таки что-то случилось, – догадался он. – Или он все-таки блефует?»
– Ну что, будешь смотреть или так уйдешь? – режиссер тянул время, словно издеваясь над Филиппом.
А тот понимал, что, возможно, лучше ему сейчас уйти. Вполне вероятно, что никакой Азии здесь нет, это просто какая-то ловушка. Понимал он также и то, что с места он не сдвинется, пока не узнает всю правду.
– Показывай, – потребовал Филипп, – что с ней? Что ты задумал?
– Проходи в комнату, – невозмутимо пригласил Другг. – Садись перед телевизором, устраивайся поудобнее.
Он вставил в старенький видеомагнитофон небрежно валяющуюся на столе кассету, присел на краешек кровати-декорации. Филипп побрезговал садиться на кровать, на которой Азия отдавалась десяткам не знакомых ему мужчин.
– Это самый лучший из моих фильмов, пожалуй, – улыбнулся Другг. – В твоей девке погибла великая актриса.
«Погибла?» – это слово, словно иголка, укололо его в самое сердце.
Черно-белая рябь на видеокассете тем временем сменилась привычной картинкой: комната (та самая, в которой сейчас они сидели), широкая, залитая светом кровать. На кровати сидит мужчина – смуглый, молодой и необыкновенно красивый. На нем только джинсы, и за несколько минут, пока камера плавно гуляет по комнате, у зрителя есть возможность как следует рассмотреть его литое накачанное тело с буграми железных мускулов. Для того чтобы актер выглядел эффектнее, его намазали массажным маслом – торс его блестел, как у культуриста на финальном шоу.
А вот и актриса – конечно, это она, Азия. Увидев ее на экране, Филипп даже улыбнулся, только в тот момент он понял, насколько сильно успел по ней соскучиться. Выглядела она лучше и свежее, чем обычно. Видимо, здесь не обошлось без кисточек талантливого гримера – а может быть, странный Другг сам гримировал своих актеров? На Азии была небрежно застегнутая на несколько пуговиц мужская белая рубашка, которая ей, как и большинству женщин, необычайно шла. Она выглядела одновременно незащищенно и сексуально. Рубашка оставляла открытыми ее выступающие ключицы и плоскую, как у подростка, грудь.
Азия улыбнулась актеру, тот улыбнулся в ответ. Она уселась к нему на колени, он принялся расстегивать ее рубашку, затем припал к вишне-соску. Азия откинула голову назад и блаженно закатила глаза. Либо ей и в самом деле были приятны прикосновения «культуриста», либо она все-таки была неплохой актрисой.
Филипп смотрел на все это и никак не мог понять, чувствует ли он ревность или уже успел привыкнуть к мысли о порнофильмах с ее участием. А на экране события развивались стремительным образом. Азия уже лежала, распластанная, на кровати, над нею навис абсолютно голый актер.
– Она хороша, не правда ли? – усмехнулся Другг, о существовании которого Филипп уже успел позабыть. – Интересно, а когда она спала с тобой, она себя так же вела?
– Что ты имеешь в виду? – напряженно спросил он.
– Ну, она кричала? Стонала? Или тихо лежала и смотрела в потолок? – Он откровенно издевался, но Филипп решил не обращать на убогого Другга внимания.
А Азия на экране действительно принялась стонать и извиваться – непонятно, где она успела нахвататься таких повадок. Нет, с Филиппом она вовсе не была скованной, но там, на экране, она вела себя как мартовская кошка. Камера взяла крупно лицо актера – Филиппу стало ясно, что еще несколько секунд – и «качок» достигнет момента наивысшего блаженства. Его красивое лицо покраснело, синяя жилка пульсировала на виске.
И вдруг произошло то, чего Филипп никак не мог ожидать. Лопатоподобные руки актера сомкнулись на тонкой белой шее Азии. Девушка улыбнулась, она даже не попыталась оттолкнуть его, сопротивляться. Более того – она явно не была напугана. Словно доверяла ему, как самой себе. А он все сильнее сжимал ее горло – так сильно, что у Азии покраснело лицо. Еще несколько мгновений – и она захрипела, – только тогда в ее широко раскрытых глазах промелькнул ужас. Ее тонкие руки дернулись вверх, она попыталась ослабить его хватку, но, естественно, «качок» был намного ее сильнее. Он сжимал и сжимал ее горло, сжимал его до тех пор, пока у нее не закатились глаза. Несколько конвульсивных движений – и Азия затихла. Она была мертва.
Пленка оборвалась, но Филипп продолжал смотреть на пустой экран.
– Ну что, понравилось? – дружелюбно поинтересовался Другг.
Потрясенный Филипп обернулся:
– Это… Это ведь не по-настоящему?
Другг развел руками:
– Не хочется, конечно, тебя огорчать, но все правда. Только что ты совершенно бесплатно просмотрел фильм, который стоит не одну тысячу долларов. Это элитный фильм, он существует в единственном экземпляре. Слышал когда-нибудь про снэф?
– Нет, – Филипп помотал головой. Он был точно в тумане, душная комната поплыла перед его глазами, а насмешливый голос Другга доносился словно сквозь густую ватную пелену.
– Снэф – самая дорогая разновидность порнографии. Фильм с реальным убийством. Не многие возьмутся такое снять. А я берусь. Разумеется, здесь пахнет хорошим тюремным сроком, поэтому такие фильмы стоят тысячи и производятся только по чьему-нибудь личному заказу.
– Я… Я посажу тебя за решетку, – голос Филиппа прозвучал неестественно звонко.
– Да что ты? – развеселился Другг. – Ну можешь попробовать. Только ничего у тебя не выйдет. Когда приедут менты, этой кассеты здесь не будет. В этой квартире официально зарегистрировано модельное агентство, поэтому наличие съемочной аппаратуры никого не удивит. Я скажу, что ты сошел с ума, потому что у тебя пропала девушка. Ее же никогда не найдут. Можешь мне поверить.
– Почему она не сопротивлялась? – вдруг спросил Филипп. – Когда он начал ее душить, она улыбалась ему. Мне показалось, что она знала, на что шла. И все-таки… Нет, я не могу в это поверить.
– Я сказал ей, что он только немного ее придушит. Конечно, она не знала, что умрет. То есть подозревать она могла, и если была бы чуточку умнее… Я пообещал ей пятнадцать тысяч долларов за этот фильм…
Так вот почему она говорила о богатстве, подумал Филипп. Дура, какая же дура! Неужели она не понимала, что в природе не бывает таких гонораров? Пятнадцать тысяч долларов – столько в России получает за концерт разве что звезда первой величины. А никому не известная девчонка, пусть даже и за работу в сомнительном фильме… Дура, одним словом.
Как она могла так с ним поступить? Умереть так глупо, так бездарно? Оставить его одного. Рискнуть собою ради каких-то денег. Черная волна злости накрыла Филиппа с головой. В тот момент он почти ненавидел Азию, ненавидел ее за жадность и эгоизм, за самолюбие и жажду власти. Она приручила его, как щенка, она прекрасно знала, что он сохнет, тает, стоит ему только подумать о ее новой «работе». И тем не менее продолжала делать это ему назло. Она, глупая, думала, что порнофильмы распахнут перед нею двери в Голливуд. И это казалось ей самым важным, эта мечта была намного важнее его, Филиппа, и его бесполезных с практической точки зрения чувств.
– Мне очень жаль, – Другг похлопал его по плечу. – Тебе сейчас надо успокоиться. Но твоя подружка… Пусть тебе и неприятно это слышать, но я таких шлюх, как она, больше не встречал. Ей было вообще все равно, с кем это делать. Хоть под бомжа ее положи, она будет только улыбаться и стонать.
У Филиппа, как у любого оператора, было живое воображение. Стоило Друггу произнести эту фразу, как он живо представил себе такую картину. Азия, улыбающаяся Азия, загорелая, тонкая, пахнущая медом и корицей, нежно обнимает запаршивленного немытого бродягу. Наверное, в этот момент она и не думает о том, что делает. Она мечтает о славе, ради славы она готова пройти сквозь строй таких вот «благоухающих» мочой бродяг. Филипп передернулся. Шлюха. Она тоже шлюха. Как и все остальные женщины. Она его уничтожила, она оставила последнее слово за собой, и он никогда не сможет сказать ей, что он обо всем этом думает. С мертвыми не спорят.
– Может быть, коньячку? – заботливо засуетился Другг.
Она его уничтожила. Нет, бред! Она мертва, а он жив, он находится в той самой комнате, где несколько дней назад Азия встретила свою смерть. Он посмотрел на кровать, на минуту ему даже показалось, что атласная белоснежная подушка сохранила отпечаток ее головы. Но нет – это всего лишь причудливая игра света.
И Филипп понял, что так просто ему отсюда не уйти. Если даже он соберется с силами, развернется и покинет студию, все равно его будет все время тянуть сюда. Он не сможет больше без этой квартиры, без этой кровати.
– Друг? – хрипло позвал он, не узнавая своего голоса. – Друг, я подумал. Я согласен. Давай работать вместе.
– Молодец, – растянул тот в улыбке тонкие губы. – Я не сомневался, что ты умный мальчик…
Другг стал его другом на пять с лишним лет. Потом он при загадочных обстоятельствах исчез – сплетничали, что с ним расквитался недовольный чем-то клиент. Филипп его исчезновению даже обрадовался – в его распоряжении уже давно была база данных, достаточная для автономной работы. Работать с Друггом было не слишком приятно – тот не брезговал ничем. Малолетки, любители животных, садисты – все, что угодно, лишь бы заплатили хорошо. Особо скользкие заказы он снимал сам – Филипп отказывался над ними работать, за что Другг его мягко журил. К тому же, как потом выяснилось, режиссер скрывал от Филиппа реальную стоимость порнозаказов. Оператору доставались жалкие крохи, а сам Другг купил себе дорогое авто и две квартиры в центре Москвы. В общем, наконец он вздохнул с облегчением. Началась его новая жизнь.
Филипп Меднов стоял на пороге новой жизни. У него была всего четверть часа, чтобы собрать вещи. Последние пятнадцать минут в собственной квартире, в сопровождении мрачного оперативника, – кто знает, что ждет его впереди? Холод и смрад переполненной душной камеры, презрительная агрессия бывалых урок, безразличие суда, неприятное внимание криминальных журналистов.
Он в растерянности стоял посреди комнаты, упуская заветные минуты. Что взять с собой в камеру? Спортивный костюм, сигареты, теплые носки. Хорошо, что у него есть деньги на дорогого адвоката. Адвокат ему принесет все, что надо.
Ничего, он выдержит. Все стерпит. Сожмет волю в кулак, будет вести себя образцово-показательно, в конце концов, заплатит, кому нужно, и ему устроят условно-досрочное. Ему есть ради чего терпеть. Ему есть куда вернуться.
Он имеет то, что дороже денег, – бесценный фильм с участием Евы. Надо бы спрятать кассеты – в квартире Филиппа есть потайной сейф. А позже адвокат сможет отнести пленки в какой-нибудь надежный банк. Там они спокойно дождутся его возвращения. Он выйдет из тюрьмы, смонтирует фильм, продаст его и станет наконец богатым. Можно будет завязать с порнушкой. Да и вообще с работой можно будет завязать!
Он купит себе домик на морском берегу (именно такой домик, в котором он когда-то – так недавно и так давно – мечтал жить с Марьяной). Он будет целыми днями валяться в гамаке и наслаждаться медитативным ничегонеделанием.
Филипп отодвинул ящик стола, в котором он хранил кассеты. И замер в изумлении. Ящик был пуст. Пленки исчезли, вместо них на дне белел какой-то листок – похоже, сложенная вчетверо записка. «Может быть, Ева обо всем догадалась и перепрятала кассеты? – подумал он, спешно разворачивая письмо. – Она ведь умная девочка, она могла понять…» И действительно, это было письмо от Евы. Филипп узнал ее угловатый мужской почерк – буквы, словно пьяные, заваливались друг на друга.
«Дорогой Филипп! – писала она. – Жаль, что так вышло. Я люблю тебя и до самого последнего дня думала, что ты действительно собираешься на мне жениться. Но позавчера меня подкараулил на улице какой-то странный человек. Его зовут Георгий Вахновский. Он показал мне фотографии, Филипп. Он сказал, что ты давно влюблен в его жену по имени Марьяна. Что он, Георгий, устраняется, чтобы не мешать вашему счастью. А ты якобы уже подарил ей кольцо.