...Небо нахмурилось, и это вернуло Чареоса к настоящему. Финн скомандовал привал.
— Скоро станет темно, и будет сильная метель, — сказал он. — Придется разбить лагерь и пересидеть ее. Устроим два шалаша и наберем побольше дров.
Путники вошли в густую сосновую рощу. Маггриг и Финн, найдя подходящее место, пригнули вниз четыре молодые сосенки и связали их верхушки. Финн послал Бельцера и Чареoca нарезать ветки с окрестных сосен. Скрепленные сосенки обложили хвойными лапами, и получился круглый шалаш футов десяти в поперечнике. Охотники, предоставив Киаллу, Чареосу и Бельцеру завершать его стены, отошли футов на тридцать и стали строить свой шалаш.
Пошел снег — сначала тихо, потом все быстрее и гуще. Ветер усилился — он швырял снег в лицо, покрывая льдинками брови и бороды. Пока Чареос доделывал стены, Бельцер и Киалл принялись собирать хворост для костра. Когда солнце закатилось за горы, сильно похолодало.
Чареос соорудил нечто вроде двери на южной стороне шалаша, и Киалл с Бельцером заползли внутрь. Посередине горел крошечный костерок, обложенный камнями. Над таким и руки-то не согреешь — где уж тут спастись от холодной смерти, с тоской подумал Киалл. Снег сыпал все гуще — он заметал шалаши, заделывая щели в стенах и преграждая дорогу ледяным сквознякам.
В шалаше стало теплее.
— Снимайте-ка плащи и полушубки, — приказал Чареос.
— Мне и без того холодно, — заспорил Киалл.
— Ну, как знаешь. — Чареос снял свой меховой плащ и толстую верхнюю рубаху, добавил топлива в огонь и лег, подложив котомку под голову. Бельцер тоже скинул медвежью доху. Киалл посидел, стуча зубами, еще немного и расстегнул свой надренский плащ. Освободившись заодно и от козьего полушубка, он сразу почувствовал идущее от костра тепло.
— Почему это так? — спросил он. Чареос с улыбкой приподнялся на локте.
— Шерсть и мех не пропускают к телу холод, но также удерживают тепло внутри. И наоборот: если телу холодно, а снаружи жарко, они не пропускают к тебе тепло.
— Что ж ты сразу не сказал?
— Есть люди, которые лучше усваивают уроки на собственной шкуре.
Киалл пропустил подковырку мимо ушей.
— А почему Маггриг с Финном построили себе отдельный шалаш? Им бы и тут вполне хватило места.
— Они, как всегда, предпочитают держаться вдвоем, — сказал Бельцер. — Жаль, однако, что они не пойдут с нами за Врата. Я не знаю лучшего стрелка, чем Маггриг, и более хладнокровного вояки, чем Финн.
— Почему же они не хотят идти с нами?
— Потому что они умнее нас, — ответил Чареос.
Равенне снились странные, обрывочные сны. Она была ребенком на руках у матери, и ей было тепло, уютно и безопасно. Потом она стала ланью, бегущей через лес, и ее преследовали волки с длинными желтыми клыками, острыми, как мечи. Потом стала птичкой — она сидела в золоченой клетке и не могла расправить крылышки.
Она проснулась. Вокруг спали другие женщины. В душной комнате не было окон. Равенна закрыла глаза. Завтра ее выставят обнаженной на торговый помост. Сердце у нее бешено забилось, и она тщетно пыталась успокоиться.
Наконец она задремала, и ей опять приснился сон. Теперь она увидела рыцаря в блестящих доспехах — он въехал в ворота, раскидывая надренов. Он нагнулся с седла, снял ее с помоста и увез в степь. Там, в укромной роще, он помог ей слезть и спешился сам. Он поднял забрало... и она увидела мертвое, полуистлевшее лицо с ошметками плоти на оскаленном черепе.
Равенна закричала и проснулась. Ее товарки по-прежнему спали — значит, кричала она во сне, а не наяву. Порадовавшись этому, она завернулась в одеяло и села. Ее платье из желтой крашеной шерсти стало грязным, и от него пахло застарелым потом.
— Ничего, переживу, — сказала она себе. — И отчаиваться не стану.
Эти слова на миг придали ей силы, но мысль о плене тут же придавила ее, сокрушив решимость.
Она тихо заплакала. Женщина, говорившая с ней в повозке, выбралась из своих одеял, подошла к Равенне и обняла ее тонкой рукой за плечи.
— Завтра, когда выйдешь на помост, — сказал она, — не пытайся никого соблазнить. Для надиров женщины все равно что скот. Гордых женщин они боятся — понимаешь? Опусти голову и слушайся купца, ведущего торги. Не думай о своей наготе — будь мягкой и покорной.
— Если они не любят гордых женщин, может, меня никто и не купит?
— Не будь дурой! — отрезала женщина. — Если оценщик найдет, что у тебя вызывающий вид, он отхлещет тебя кнутом — или тебя купит такой, что любит обламывать непокорных. Тебе нужен хозяин, который будет относиться к тебе терпимо. Такого животного, как добрый надир, нет в природе, но уж лучше наскоро переспать с равнодушным дикарем, чем быть битой, как собака.
— Откуда ты все это знаешь? — спросила Равенна.
— Меня уже продавали как-то раз. Три года я была шлюхой в Новом Гульготире, но до этого меня продали надирскому вождю.
— И ты убежала?
— Да. И опять убегу.
— Какая ты сильная!
— Это потому, что я была замужем за слабым мужчиной. Поспи еще. А если не можешь спать, полежи просто так, иначе под твоими красивыми глазками лягут темные круги.
— Как тебя зовут?
— Да какая разница, — ответила женщина.
Салида вступил в дворцовый зал в запыленных, потускневших доспехах, с усталыми, налитыми кровью глазами. Но спину он держал прямо и шел, высоко вскинув голову. В зале присутствовали более сорока дворян. Салида поклонился князю, и их взгляды встретились.
— Ты привез мне Чареоса? — тихо спросил князь.
— Нет, мой господин. Зато я привез вам саблю Логара. — Салида высоко поднял клинок и положил его на помост перед князем. — Еще я привел владельца «Серой совы», который был свидетелем боя: он ждет снаружи. Он говорит, что Логар и двое других напали на монаха, и что тот доблестно защищался. Кифа солгал вам.
— Ты предпринял это расследование по собственной воле? — холодно осведомился князь, поднявшись со своего трона из черного дерева.
— Я знаю, мой господин, сколь высоко вы цените справедливость. Должен также сказать, что Чареос и поселянин по имени Киалл сражались рядом со мной и прочими тальгитирцами против большой шайки надренов. Чареос убил не меньше шестерых врагов. Без него, а также без Бельцера, Маггрига и Финна, мы могли бы потерпеть поражение. Я рассудил — неверно, быть может, — что нет нужды вести Чареоса назад.
Князь, помолчав некоторое время, улыбнулся:
— Я люблю, когда мои офицеры проявляют самостоятельность, Салида. Кроме того, ты уничтожил шайку разбойников, выказав при этом, как я полагаю, большое личное мужество Ты заслуживаешь похвалы — и за свои боевые действия, и за свою рассудительность. Ступай отдохни — ты заслужил это.
Салида с поклоном отступил на два шага и вышел из зала. Князь, зная, что привлекает к себе общее внимание, вернулся к своим гостям. Около часа он провел с ними, ведя себя самым благодушным и веселым образом, и только на закате, покинув зал, быстро прошел по каменным коридорам замка и поднялся в свои покои.
Войдя в кабинет, он закрыл за собой дверь. У окна стоял высокий человек с ястребиным лицом и светлыми глазами. Давний шрам белой чертой тянулся от его лба до подбородка. Черный кожаный плащ блестел при свете лампы, и на перевязи через грудь висели три ножа.
— Итак, Гарокас? — сказал князь.
— Кифа мертв. Умудрился утонуть в ванне. Я понял так, что то, другое, дело, закончено?
— Нет, не закончено. Он оскорбил меня, оскорбив моего сына, а затем публично опозорил меня. Найди его и убей.
— Я хорошо владею мечом, мой господин, — но не настолько.
— Я не приказывал тебе сражаться с ним, Гарокас, — я приказываю убить его.
— Не мое дело судить...
— Верно — не твое! — отрезал князь. Гарокас сузил свои зеленые глаза, но промолчал. — Я хочу, чтобы он знал, за что умирает, — добавил князь.
— Что я должен сказать ему, мой господин? Что герой Бел-Азара осужден на смерть за выговор, сделанный дерзкому мальчику?
— Берегись, Гарокас, — процедил князь. — Мое терпение имеет предел — даже с теми, кто служит мне верой и правдой.
— Как прикажете, — сказал Гарокас, откланялся и вышел.
Сны Киалла были тревожны. Он снова и снова видел, как врываются в их деревню надрены, видел их сверкающие на солнце мечи и шлемы, слышал их боевой клич. Он в ту пору был в лесу и собирал травы для аптекаря. При этом занятии он каждый раз воображал себя рыцарем, бардом или благородным дворянином. В своих мечтах он обладал несгибаемым мужеством и мастерски владел всеми видами оружия Но когда начался набег, он застыл на месте, в бездействии глядя, как надрены убивают, грабят, насилуют и жгут Он видел, как Равенну и других женщин перекидывали через седла и увозили на юг, — и ничего не сделал.
Он знал тогда, как и теперь, почему Равенна отвергла его, и заново переживал горечь их встречи на горном лугу у серебристого ручья.
«Ты мечтатель, Киалл, — сказала ему она. — Ты мне нравишься, правда нравишься, но мне нужно нечто большее, чем мечты. Мне нужен мужчина, который строит и растит, — сильный мужчина». «Я тоже могу делать все это», — заверил он. «Только в воображении. Оставь меня. Если Джарел увидит, что ты говоришь со мной, он будет ревновать — а тебе не стоит сердить Джарела». «Я его не боюсь. И я люблю тебя, Равенна. Неужели тебе это безразлично?» «Бедный Киалл, — прошептала она, погладив его по щеке — Опять мечты. Любовь? Что такое любовь?» И она со смехом ушла от него.
Киалл проснулся. Тело согрелось под одеялом, но лицо замерзло. Он приподнялся на локте и увидел, что костер догорает. Киалл подбросил в огонь топлива и сел. Бельцер храпел, Чареос крепко спал. Огонь лизнул ветки и разгорелся. Киалл погрел над ним руки и завернулся в одеяло.
В шалаше было душно и пахло дымом, но этот запах не мог заглушить исходящего от Бельцера зловония. Это уже не сон. Он отправился в путь вместе с героями Бел-Азара, чтобы освободить из плена прекрасную деву. Но действительность ничуть не похожа на мечты. Чареос зол и угрюм, от Бельцера дурно пахнет, а двое охотников слова не молвят ни с кем, кроме как друг с другом.
Бельцер всхрапнул и повернулся, открыв рот. Киалл увидел, что у него недостает нескольких зубов, а остальные гниют. Разве мог этот жирный старик хоть когда-нибудь быть златовласым героем легенды?
«Надо было остаться в деревне, — сказал себе Киалл, — и учиться аптекарскому делу. По крайней мере я смог бы завести себе жену и построить дом». Но нет — у мечтателя своя дорога.
Он услышал шаги на снегу и испугался: вдруг это надрены подкрались к ним, пока они спали? Киалл вскочил и быстро оделся, но тут услышал голос Маггрига. Натянув сапоги, Киалл выполз на заснеженную поляну. Небо радовало глаз густой бархатной синевой, и солнце всходило над восточными горами. Маггриг и Финн обдирали четырех белых зайцев, капая кровью на снег.
— Доброе утро, — сказал Киалл.
Маггриг улыбнулся и махнул ему рукой, но Финн и глазом не моргнул. Киалл подошел к ним:
— Рано вы нынче поднялись.
— Как для кого, — буркнул Финн. — Займись-ка делом. — Он бросил Киаллу зайца, и юноша неумело ободрал тушку. Финн бросил внутренности в кусты, соскреб жир со шкурок и затолкал их в котомку.
Киалл вытер окровавленные руки о снег и присел на камень. Рядом лежал лук Финна, и юноша протянул к нему руку.
— Не трогай! — рявкнул Финн. Киалл рассердился:
— Боитесь, что украду?
— Сказано — не трогай.
— Не принимай это к сердцу, — мягко сказал Киаллу Маггриг. — Ни один лучник не любит, чтобы трогали его оружие. Такое уж у нас суеверие. Видишь ли, каждый лук делается для своего стрелка. А Финн сам делает свои луки, и даже мне не разрешается прикасаться к ним.
— Нечего за меня оправдываться, — проворчал Финн. Маггриг, пропустив это мимо ушей, продолжил:
— Когда мы придем в нашу хижину, ты увидишь там много луков. Быть может, Финн подарит тебе один, подходящий по длине руки и по силе.
— Что толку, — сказал Киалл. — Я не стрелок.
— Я тоже не был им, когда встретился с Финном. Но чему только не научится человек, когда за дело берется мастер. Финн завоевал все мыслимые награды. Даже талисман регента, за который боролись лучники шести стран: Дреная, Вагрии, Вентрии, надирских земель и даже Машрапура. С Финном никто не может соперничать.
— Да, пока что не может, — проворчал, смягчившись, Финн и улыбнулся. — Не держи на меня зла, парень. Я человек нелюдимый. Но тебе я вреда не хочу и надеюсь, что ты найдешь свою милую.
— Жаль, что вы не пойдете с нами, — сказал Киалл.
— Что делать. Я не хочу, чтобы мою голову насадили на кол или вывесили мою шкуру около надирской юрты. Мое боевое прошлое осталось позади. Странствия и подвиги — это для таких молодых, как ты.
— Но Бельцер-то идет, — заметил Киалл.
— Этот никогда не повзрослеет, — буркнул Финн. — Но в тяжелую минуту на него можно положиться, это точно.
— Как и на Чареоса, — ввернул Маггриг.
— Да. Странный малый этот Чареос — но ты, парень, смотри на него и учись. Такие не часто встречаются, если ты понимаешь, о чем я.
— Не совсем.
— Он человек с железными устоями. Каким бы разнообразно серым ни был мир, для Чареоса существует только черное и белое. Он благороден — рыцарски благороден, если хочешь. Со временем ты поймешь, о чем я толкую. А теперь довольно болтать. Буди своих соседей. Если хотят перекусить, пусть встают — я их ждать не стану.
Снег держался несколько дней, однако путники медленно, но верно продвигались вперед. На пятый день Маггриг, шедший во главе, подошел слишком близко к логову самки снежного барса, у которой были детеныши. Барсиха выскочила из кустов с шипением и ревом, сбила Маггрига с ног и разодрала ему рукав. Бельцер и остальные бросились вперед, вопя во всю глотку, — но барсиха не ушла и присела, прижав уши к черепу и оскалив клыки. Финн оттащил Маггрига прочь, и путники обошли зверя стороной. Царапина на руке Маггрига оказалась неглубокой — Финн зашил ее и перевязал.
На следующее утро они пришли в долину, где стояла хижина охотников. Снова поднялась метель, и они, пригнув головы от ветра, добрели до замерзшей двери, заметенной снегом, как и окошко. Бельцер разгреб снег своими ручищами. Внутри стоял мороз. Финн развел огонь, и прошел почти час, пока хижина нагрелась.
— Повезло нам, — сказал Бельцер, освободившись наконец от своей дохи и присев на коврике перед огнем. — Эта вьюга могла бы разразиться несколько дней назад — застряли бы мы тогда в горах не на одну неделю.
— Тебе, может, и повезло, дурья башка, — ответил Финн, — а вот меня ничуть не радует, что мой дом невесть сколько времени будет набит потными телами.
— Ты самый неприветливый хозяин из всех, кого я знал, — ухмыльнулся Бельцер. — Где у тебя питье?
— В колодце, где же еще.
— Да нет — пиво, или вино, или хотя бы солод?
— Мы ничего такого не держим.
— Да ну? — выпучил глаза Бельцер. — Совсем ничего?
— Ни капли, — улыбнулся Маггриг. — Ну что — опять скажешь, что тебе повезло? — Маггриг побелел, пот выступил у него на лбу. Он не устоял на ногах и повалился на стул.
— Что с тобой такое? — бросился к нему Финн.
— Что-то мне... — проговорил Маггриг и сполз со стула. Финн подхватил его и уложил на кровать.
— У него лихорадка, — сказал Чареос, пощупав ему лоб. Маггриг открыл глаза.
— Кружится все... Пить...
Финн принес в ковше воду и приподнял Маггригу голову, пока тот пил. Киалл откашлялся:
— Если вы вскипятите воды, я сделаю ему отвар.
— Ты что, знахарь, что ли? — обернулся к нему Финн.
— Я помощник аптекаря, а в Горном Трактире я запасся кое-какими травами и порошками.
— Ну так не стой там, парень, — иди и посмотри на него! — закричал Финн.
Киалл подошел и первым делом осмотрел рану у Маггрига на виске. Она закрылась и хорошо заживала, но хозяин всегда говорил Киаллу, что удар по голове может потрясти человека до основания. Возможно, вторая рана, нанесенная зверем, доконала и без того уже ослабленного воина. Стараясь вспомнить, что говорил ему Ультен о таких ранах, Киалл размотал повязку у Маггрига на руке. Рана была воспалена, но ни гноя, ни иных следов заражения не было.
Киалл налил воды в медный котелок и подвесил его над огнем. Вода вскоре закипела. Юноша достал из котомки объемистый сверток в промасленной бумаге. Внутри лежало с дюжину пакетиков, каждый с изображением какого-нибудь листа или цветка. Он выбрал два, раскрыл их, размял листья в ладонях, всыпал в воду и размешал ложкой. Потом снял котелок с огня и поставил в очаг остывать.
— Пахнет хорошо, — заметил Бельцер.
— Ты-то почем знаешь? — огрызнулся Финн. — Что это за зелье, парень?
— Отвар из листьев ивы и огуречной травы. Оба эти растения сбивают жар, а огуречная трава, кроме того, очищает кровь и придает больному сил.
— От чего она еще помогает? — спросил Бельцер.
— Сращивает кости, лечит опухоли, останавливает понос. Еще, как говорил мне хозяин, она предотвращает гангрену... ага, и ревматизм облегчает.
— Завари-ка еще котелок, пока у тебя все нужное под рукой, парень, — попросил Бельцер. — У меня в колене ревматизм — болит как сто чертей.
Когда отвар остыл, Финн напоил им Маггрига. Больной, давясь, проглотил половину содержимого и упал на подушки. Киалл укрыл его одеялом, а Финн сел у изголовья, вытирая Маггригу пот со лба. Бельцер допил лекарство, громко рыгнув под конец.
С час или больше Маггриг оставался в том же состоянии, потом уснул.
— Он уже вроде бы не такой бледный, — сказал Финн, обращаясь к Киаллу за подтверждением. Тот кивнул, хотя не видел в больном особой перемены. — Он ведь поправится, правда? — спросил Финн.
— Посмотрим, что будет завтра, — осторожно ответил Киалл. Он встал и выпрямил спину. Бельцер уснул прямо у огня, а Чареоса не было видно. Увидев, что дверь в заднюю комнату открыта, Киалл прошел туда. Там было чуть холоднее, но вполне терпимо. Чареос сидел на верстаке, разглядывая части будущего лука.