С этими доводами согласуется и то, что при опросах люди чаще сообщают о более плохом настроении, будучи в одиночестве, чем когда находятся в обществе. Оставшись один, человек чувствует себя менее счастливым и довольным, более слабым, утомленным, пассивным и всеми покинутым. Единственное, что повышается у человека в одиночестве, — концентрация. Впервые услышав об этих закономерностях, склонные к размышлениям люди часто недоумевают. «Это неправда! — говорят они. — Я люблю быть один и ищу уединения при любой возможности». На самом деле, человек может научиться любить одиночество, однако это непросто. Когда речь идет о художниках, ученых, писателях, о людях, у которых есть любимое дело или богатая внутренняя жизнь, одиночество не только приятно, но и необходимо. Однако немногие осваивают ментальные приемы, делающие это возможным.
Большинство людей переоценивают свою способность переносить одиночество. Исследование, проведенное Элизабет Ноэль-Нойман в Германии, позволило определить, насколько мы обманываем себя в этом вопросе. Она демонстрировала тысячам респондентов два горных пейзажа. На одном из них был изображен луг, где гуляло множество людей, на другом — та же сцена, но присутствовало лишь несколько человек. Затем она задавала участникам исследования два вопроса. Первый был сформулирован так: «В каком из этих мест вы предпочли бы провести отпуск?» Около 60 % опрошенных выбирали пустынное место, а 34 % — людное. На второй вопрос: «В каком из этих мест, по-вашему, предпочло бы провести отпуск большинство немцев?», 61 % опрошенных указывал на картинку с большим количеством людей, а 23 % — выбирали безлюдное место. Здесь, как и во многих сходных ситуациях, мы можем выяснить истинные предпочтения людей: то, что они думают о желаниях других, говорит о них больше, нежели утверждения об их собственных желаниях.
Тем не менее, нравится нам одиночество или нет, в наше время мы должны научиться хотя бы отчасти мириться с ним. Сложно заниматься математикой, разучивать фортепианные пьесы, планировать или формулировать собственные цели в жизни, когда ты находишься в окружении людей. Концентрация, необходимая, чтобы привести мысли в порядок, исчезает при контакте с внешним миром, когда приходится отвлекаться на окружающих. Таким образом, мы видим, что подростки, которые стремятся проводить все время в окружении друзей, — а это обычно молодые люди, не получающие достаточной эмоциональной поддержки в семье, — не обладают достаточным количеством душевной энергии, чтобы обучаться по-настоящему сложным вещам. Даже если они обладают отличными умственными способностями, страх перед одиночеством мешает им развить свои таланты.
Одиночество остается постоянной угрозой для человечества, однако и общение с незнакомцами — не меньшая проблема. Как правило, мы считаем, что люди, которые отличаются от нас — по происхождению, языку, цвету кожи, образованию, религиозной или социальной принадлежности, — имеют цели, противоположные нашим, и поэтому на них следует смотреть с подозрением. Первобытные люди обычно считали себе подобными только представителей своего племени, а представителей других культур к таковым не причисляли. Несмотря на то что с точки зрения генетики все человечество можно считать родственниками, культурные различия и сегодня продолжают воздвигать между нами барьеры.
Из-за этого всякий раз, когда людям приходится вступать в контакт с представителями иной социокультурной группы, они склонны игнорировать принадлежность друг друга к человеческой расе, воспринимая «другого» как врага, которого в случае необходимости можно без сожаления уничтожить. Это относится не только к охотникам за головами в Новой Гвинее, но и к боснийским сербам и мусульманам, ирландским католикам и протестантам, но и к бесчисленному множеству прочих конфликтов между людьми разных рас и вероисповеданий, едва заметно кипящих под крышкой цивилизации.
Первыми настоящими плавильными котлами для представителей разных народностей стали большие города, возникшие около восьми столетий назад во всех уголках мира — от Китая и Индии до Египта. Именно там люди разного происхождения учились сосуществовать и быть терпимыми к иным культурам. Но космополитичные метрополии были бессильны уничтожить страх перед чужими. В средневековом Париже семилетние школьники, отправляясь на занятия в церковные школы, а после уроков — домой, брали с собой кинжалы, чтобы защититься от воров и похитителей детей; сегодняшние школьники в центральных районах больших городов носят при себе огнестрельное оружие. В XVII веке изнасилование бандитами или молодыми бродягами женщины, решившейся выйти на городские улицы, было повсеместным явлением. И сегодня в городских джунглях мужчина с иным цветом кожи, в непривычной одежде, ведущий себя не так, как мы, воспринимается как потенциальная угроза.
В данном случае, однако, у проблемы есть и обратная сторона. Да, нас отталкивают расхождения, но в то же время завораживает все странное и экзотическое. Лондон, к примеру, привлекает не в последнюю очередь тем, что пересечение множества культур создает в городе атмосферу веселого возбуждения, свободы и творчества, которую невозможно встретить в изолированных, однородных культурах. Именно поэтому, по свидетельствам участников опросов, наиболее позитивные впечатления от посещения общественных мест у них складываются там, где они окружены незнакомыми людьми, — в парках, на улицах, в ресторанах, театрах, клубах, на пляжах. Стоит нам самим допустить мысль, что «чужие» могут разделять наши цели и интересы и при этом будут вести себя в достаточной степени предсказуемо, — и их присутствие добавит изюминку в нашу повседневную жизнь.
Сегодняшнее движение в направлении плюрализма и глобальной культуры (разумеется, это не одно и то же, однако и то и другое способствует сближению, а не разъединению) — один из способов уменьшить инакость «других». Еще одним методом может стать «реставрация» сообществ. Кавычки в предыдущем предложении призваны напомнить вам, что идеальных сообществ, как и идеальной семьи, возможно, никогда не существовало в действительности. Читая истории из частной жизни людей, вы окажетесь в затруднении, пытаясь найти — в любую эпоху, в любой стране — случаи, когда люди строили свой бизнес на принципах искреннего сотрудничества, не страшась врагов извне или изнутри сообщества. Да, в небольших китайских, индийских, европейских городках отсутствуют национальные меньшинства и организованная преступность, однако и там вы найдете людей, не приспособленных к работе, отрицающих общепринятые нормы, с девиантным поведением, изгоев, политическую или религиозную вражду, ставшую причиной гражданской войны, и т. д. В Соединенных Штатах сообщества первых поселенцев отличались большой сплоченностью — но лишь до тех пор, пока их не раскололи охота на ведьм, войны с индейцами, распри между сторонниками и противниками британской короны и рабовладения. Иными словами, идеальное общество, вдохновлявшее Нормана Рокуэлла, ничуть не более типично, нежели изображенные им розовощекие, хорошо откормленные семейства, сидящие за праздничным обедом в День благодарения с вытянутыми вперед головами и довольными улыбками на лицах. Тем не менее это вовсе не означает, что попытка создать здоровые сообщества — плохая идея. Скорее, это значит, что вместо поиска идеальной модели в прошлом мы должны задуматься над тем, какой должна быть надежная, но стимулирующая социальная среда будущего.
Стоящие у истоков западной философии мыслители представляли себе два пути раскрытия человеческого потенциала. Первый предусматривал активную жизнь — vita activa, то есть утверждение собственной личности через общественную деятельность: изучение социальной среды, принятие решений, участие в политической жизни, обсуждение судебных решений, отстаивание своей позиции, пусть даже в ущерб собственному комфорту и репутации. Именно таким видели идеальный путь к раскрытию личности знаменитые греческие философы. Позднее, под влиянием христианской философии, более достойной стала считаться созерцательная жизнь — vita contemplativa, когда человек имел возможность наиболее полно выразить свою личность через уединенные размышления, молитву, общение с высшим существом. Два этих пути традиционно считались взаимоисключающими: человек не мог одновременно быть и деятелем, и мыслителем.
Эта дихотомия по-прежнему влияет на наше восприятие человеческого поведения. Карл Юнг создал концепции экстраверсии и интроверсии как взаимно противоположные фундаментальные особенности психики. Социолог Дэвид Рисмен описал, как с течением времени менялась направленность человеческой личности: изначально, будучи ориентированной внутрь себя, она постепенно становилась ориентированной во внешний мир. В современных психологических исследованиях экстраверсия и интроверсия считаются наиболее стабильными чертами личности, отличающими одного человека от другого и поддающимися точным измерениям. Как правило, человеку свойственна лишь одна из этих черт: либо он любит общаться с людьми, но чувствует себя потерянным наедине с собой, либо находит удовольствие в одиночестве, не умея найти общий язык с окружающими. Какой же из этих типов чувствует себя комфортнее?
Современные исследования показывают, что экстраверты — люди, ориентированные на внешний мир, — обычно чувствуют себя более счастливыми и довольными, они меньше подвержены стрессу, более спокойны и чаще живут в мире с собой, нежели интроверты. Казалось бы, экстраверты, наделенные этим свойством от рождения и не вынужденные воспитывать его в себе, по большому счету, лучше устраиваются в жизни. Однако у меня есть целый ряд оговорок относительно интерпретации соответствующих данных. Так, одно из проявлений экстраверсии — стремление смотреть на жизнь позитивно, тогда как интроверты, описывая свое внутреннее состояние, обычно проявляют большую осторожность. Таким образом, реальные ощущения у представителей обеих групп могут быть совершенно одинаковыми — вполне возможно, вся разница заключается в описаниях.
Наилучшее решение нам подсказывают исследования творческих личностей. Вместо того чтобы быть интровертами или экстравертами, эти люди в течение жизни поочередно демонстрируют оба этих свойства. Действительно, стереотип «нелюдимого гения» весьма силен и базируется на объективных фактах. В конце концов, чтобы писать, рисовать или проводить эксперименты в лаборатории, человек должен быть один. Однако творческие натуры постоянно подчеркивают, насколько важно для них встречаться с людьми, слушать их, обмениваться идеями, узнавать о том, над чем работают другие. Физик Джон Арчибальд Уилер прямо говорил об этом: «Если вы не имеете возможности обсудить дела с другими, вы в конце концов оказываетесь не у дел. Я всегда утверждал: никто не сможет стать кем-то, если вокруг него никого нет».
Другой выдающийся ученый, Фримен Дайсон, тонко описывает противоположные фазы этой дихотомии в своей работе. Он указывает на дверь своего кабинета со словами:
Наука — дело коллективное. Иногда эта дверь открыта, иногда — закрыта, и это — огромная разница. Когда я занимаюсь наукой, я открываю дверь… Мне хочется все время общаться с людьми, так как только в контакте с окружающими можно сделать что-то интересное. Это похоже на совместный бизнес. Все время происходит что-то новое, и надо быть в курсе, понимать, что происходит. Необходимы постоянные разговоры. Но когда я пишу — это, конечно, совсем другое дело. Когда я пишу, я закрываю дверь, и все равно сквозь нее проникает слишком много шума. Поэтому я часто прячусь в библиотеке. Это — одиночная игра.
Джон Рид, генеральный директор Citicorp, под руководством которого компания успешно пережила непростые времена, рассказал о смене состояний углубленности в себя активными социальными контактами в повседневной работе:
Я — настоящий «жаворонок». Я всегда встаю в 5 утра, в 5.30 выхожу из душа, а затем сажусь работать — в офисе или дома. Именно в это время я многое обдумываю, расставляю приоритеты… Я стараюсь оставаться в достаточно спокойном состоянии примерно до 9.30–10 утра. А затем начинаются бесконечные встречи. Руководитель компании — как вождь племени: люди все время приходят к нему поговорить.
Даже в такой приватной сфере, как искусство, необходимо умение общаться. Скульптор Нина Холтон отлично описала значение коммуникабельности для своей работы:
Ты не в состоянии работать один, запершись дома. Тебе хочется, чтобы коллега-художник зашел обсудить дела: «Ну, как это тебе?» Тебе нужна обратная связь. Ты не можешь сидеть в одиночестве… А потом, когда ты начинаешь выставляться, тебе требуется целая сеть. Тебе приходится общаться с галерейщиками, знакомиться с людьми, которые работают в твоей сфере и тоже участвуют во всем этом… И в конце концов ты понимаешь: нравится тебе или не нравится быть частью всей этой жизни, но ты все равно становишься членом братства, понимаете, да?
Метод, с помощью которого эти творческие люди взаимодействуют с реальностью, заставляет нас задуматься о том, что можно в одно и то же время быть и интровертом, и экстравертом. На самом деле умение задействовать весь спектр возможностей — от сосредоточенности на себе до полной открытости миру — есть нормальное человеческое свойство. Ненормально, скорее, кидаться в крайности, оставаясь всю жизнь либо сугубо общественным существом, либо, напротив, отшельником-одиночкой. Разумеется, собственный темперамент и общество будут подталкивать нас в одном из направлений, и неизбежен соблазн поддаться этим силам и научиться наслаждаться либо обществом, либо одиночеством — но не тем и другим вместе. Однако если мы поддадимся этому соблазну, то закроем для себя целый спектр человеческих переживаний и сведем к минимуму число доступных нам удовольствий.
Глава 7 Изменение жизненных моделей
Несколько лет назад 83-летний мужчина написал мне одно из самых трогательных писем, какие я когда-либо получал от читателей. Он описывал, как после Первой мировой войны был солдатом и служил в полевой артиллерии. Их часть базировалась на юге. Чтобы перевозить пушечные лафеты, в подразделении использовали лошадей, которых после маневров распрягали и играли на них в конное поло. Во время игры он чувствовал такой подъем, какого ему не доводилось испытывать раньше; он решил, что подобную радость способен испытать только от поло. Следующие 60 лет его жизни были обыденны и небогаты событиями. Затем он прочел «Поток» и понял: то радостное волнение, которое он испытывал, будучи молодым человеком, когда сидел верхом на коне, вовсе не обязательно связано с игрой в поло. Он стал пробовать разные занятия, которые, как он полагал, могли доставить ему удовольствие и до которых у него никогда не доходили руки. Увлекся садоводством, стал слушать музыку и, к своему изумлению, обнаружил, что вновь испытывает восторженное состояние, знакомое ему по юности.
Хорошо, что на девятом десятке этот человек понял: ему незачем мириться со своей скучной жизнью. И все же ему было совершенно необязательно столь бесплодно тратить предыдущие шестьдесят лет. А сколько людей никогда не узнают о том, что могут, используя собственную психическую энергию, получать от жизни максимум впечатлений? Если выводы исследования, гласящие, что 15 % населения никогда не испытывали состояние потока, верны, это означает, что десятки миллионов людей только в США отказывают себе во всем том, из-за чего, собственно, и стоит жить.
Конечно, во многих случаях несложно понять, почему человек редко достигает состояния потока или вовсе не испытывает его. Детство, проведенное в бедности, жестокие родители, нищета и множество иных внешних причин способны помешать человеку видеть радость в повседневной жизни. С другой стороны, множество примеров показывает, как успешно люди преодолевают подобные препятствия, поэтому мнение, что качество нашей жизни определяется внешними обстоятельствами, безосновательно. Громче всех против идеи потока, изложенной мной в предыдущих работах, возражали читатели, утверждавшие, что в детстве с ними жестоко обращались. Они горели желанием сообщить мне, что вопреки моим рассуждениям вполне счастливы во взрослой жизни.
Примеров слишком много, чтобы их перечислять. Один из моих любимых касается Антонио Грамши — идеолога гуманистического социализма. Он оказал огромное влияние на развитие европейской философской мысли XX столетия и в конечном итоге — на крах ленинизма-сталинизма. Родившийся в нищей семье на бедном острове Сардиния, Антонио страдал деформацией позвоночника и с детства был крайне болезненным ребенком. Нищета стала совершенно беспросветной, когда его отец, арестованный по ложному обвинению, был заключен в тюрьму и не смог больше обеспечивать семью. Безуспешно пытаясь избавить Антонио от горба, дядя мальчика подвешивал его за ноги на стропилах хибары, где жила вся семья. Его мать была настолько уверена, что мальчик в конце концов умрет во сне, что каждый вечер выкладывала на комод его единственный приличный костюм и пару свечей, чтобы упростить приготовления к похоронам. Никого не удивило бы, если бы при подобных обстоятельствах Грамши преисполнился ненависти и злобы. Однако он посвятил свою жизнь защите угнетенных, став искусным писателем и выдающимся теоретиком. Будучи одним из основателей коммунистической партии Италии, Грамши ни разу не предал идей гуманизма ради выгоды или партийных догм. Даже после того, как Муссолини заточил его в тюрьму, где он был обречен на смерть в одиночной камере, он продолжал писать письма и эссе, полные света, надежды, сострадания. Все было против Грамши; лишь самому себе он обязан той интеллектуальной и эмоциональной гармонией, которой всегда был верен.
Еще один пример, на сей раз обнаруженный мною в ходе собственного исследования, касается Лайнуса Полинга. Он родился в самом начале XX столетия в Портленде, штат Орегон. Отец умер, когда мальчику было девять лет, оставив семью в бедности. Лайнус обожал читать, собирал коллекции минералов, растений, насекомых, однако не думал, что ему удастся закончить даже среднюю школу. К счастью, родители одного из друзей мальчика почти силой заставили его поступить в колледж. Затем он получил стипендию, благодаря которой смог обучаться в Калифорнийском технологическом институте, занялся исследованиями, получил Нобелевскую премию по химии в 1954 году и Нобелевскую премию мира в 1962-м. Вот что он писал о годах, проведенных в колледже: