– Стоять практически неподвижно и в то же время уметь донести до слушателя смысл и настроение вокального произведения – это высший пилотаж, и ты должен им владеть, – говорил он. – А намахаться руками и набегаться по сцене ты всегда успеешь. Тут много ума не надо.
Но Игоря как раз и устраивал тот вариант, при котором не надо много ума. Во время принудительных сеансов перед видиком он дремал потихоньку или откровенно зевал. Его кумиром был непрерывно скачущий по сцене Майкл Джексон. Однако Зотов оставался непреклонен.
– Ты не будешь петь так, как он, и не будешь петь такие песни, как твой Джексон. Никогда. Понял? – жестко повторял он. – Джексонов – тысячи, и в Америке, и в России, и все скачут. Ты хочешь быть одним из них? Хочешь потеряться в толпе?
Игорек пожимал плечами, ибо совершенно не понимал, что в этом плохого и почему он не должен быть одним из них. Ну и пусть толпа, зато компания хорошая.
– Ты должен быть уникальным, единственным, только так можно заработать славу, а значит, и деньги.
Но до Игоря доходило только тогда, когда Вячеслав Олегович объяснял ему все на пальцах и с карандашом в руках.
– Когда ты один из многих, люди не понимают, почему они вдруг должны начать любить тебя, если они уже любят Тютькина и Пупкина и ходят на их концерты. Ну и ты точно такой же, так какая разница, кого слушать, а к ним они уже вроде как привыкли. Когда вас много, то люди, которым в принципе нравится такая манера исполнения и такой репертуар, разделятся между вами примерно поровну. Чем вас больше, тем на каждого из вас приходится меньше фанатов. Стало быть, меньше людей в зале, меньше денег от выступлений. А когда ты единственный, то все в нашей стране, кому ты понравишься, будут безраздельно твоими.
Объяснения на таком уровне до Игоря доходили, другое дело, что он далеко не всегда с ними соглашался. Зотов проявлял завидное упорство, тогда как юноша был не в состоянии долго упрямиться. И дело было отнюдь не в мягкости характера. Упрямство требует аргументации, как и любое отстаивание своей позиции, а с этим у Игоря явно были проблемы. Ему недоставало изобретательности и гибкости ума, чтобы приводить все новые и новые доводы в свою пользу, и в конце концов Зотову удавалось "додавить" его почти в любом вопросе.
Он и сейчас может убедить Игоря, в этом Зотов не сомневался.
Настя замерзла. Впрочем, ничего необычного в этом не было, зимой, осенью и весной она мерзла всегда. Всегда, когда было холоднее, чем плюс двадцать пять. Такое вот теплолюбивое растение. Однако в этой комнате было и в самом деле не жарко, двое находившихся здесь сотрудниц архива сидели в шубках, накинутых на плечи, и то и дело пытались согреть руки при помощи чашек с кипятком. В здании архива ГУВД что-то случилось с отоплением, и все мучились уже третий день.
Закрыв пухлую папку с приостановленным много лет назад уголовным делом, Настя застегнула меховую куртку, натянула перчатки и тут же засунула руки поглубже в карманы. Все, что хотела, она узнала, хотя ясности не прибавилось. Кольцо, которое она увидела на пальчике Леры Немчиновой, было очень похожим на то кольцо, которое было похищено при убийстве без малого десять лет назад. Примерно тогда же, когда погибли родители Леры, только на полгода позже. Но вот вопрос: это то самое кольцо или просто очень похожее? Тем убийством занимался отдел Гордеева, и Настя неплохо помнила все обстоятельства. Преступление, однако, осталось нераскрытым. Убитая женщина была супругой высокопоставленного чиновника из Министерства финансов, труп ее был обнаружен в подъезде дома, в котором она жила, в ходе первоначальных следственных действий очень быстро удалось установить, что дамочка давно уже соскучилась в своей размеренной и обеспеченной семейной жизни и предавалась вполне невинным развлечениям с молодыми и не очень молодыми людьми. Убитый горем супруг, обозрев имущество, сказал, что пропало кольцо с крупным бриллиантом, подаренное им жене на тридцатилетие. К сожалению, полностью круг любовников и случайных партнеров убитой установить не удалось, очень уж много было в этом кругу людей случайных. Однако пропажа дорогого ювелирного изделия позволила держаться строго в рамках версии убийства из корыстных побуждений, и оперативники, что называется, землю носом рыли в поисках пропавшей драгоценности. Но недели шли за неделями, а кольцо так нигде и не всплыло, ни у подозреваемых, ни у скупщиков краденого, ни в ломбардах, ни на таможне. Как в воду кануло. Были, конечно, коварные мыслишки о том, что кольцо вовсе не пропало, а было по каким-то соображениям спрятано мужем убитой, и эту версию отработали снизу доверху, но кольцо так и не нашлось. И вот спустя десяток лет оно появилось на тоненьком пальчике юной девушки. Или все-таки не оно, а просто похожее? В архивном деле Настя нашла и фотографии потерпевшей, на которых она была с этим кольцом на руке, и подробные словесные описания, данные мужем и родственниками, и даже карандашный рисунок, выполненный со слов тех, кто близко видел украшение и хорошо его запомнил. Индивидуальных примет в нем было предостаточно, вплоть до надписи, сделанной гравером по просьбе мужа убитой на внутренней стороне кольца. Дело за малым: снять колечко с нежной ручки Леры Немчиновой и внимательно его рассмотреть. Да так, чтобы она этого не заметила, иначе расскажет деду, а его роль во всей истории пока совершенно неясна…
По дороге из архива на работу Настя зашла в "Жажду" пообедать, совместив поглощение жареной картошки с чтением купленной возле метро газеты. Выпив кофе, она бодро зашагала в сторону особняка, в котором размещалось управление, и с некоторым удивлением думала о том, как изменилась ее жизнь. Ну надо же, она стала обедать почти каждый день, а вдобавок и прессу почитывать, чего прежде за ней не водилось. К политике Настя Каменская всегда была безразлична, переболев ею один-единственный раз в восемьдесят девятом году во время Первого съезда депутатов, и политические новости в газетах не читала, но ведь и кроме политики там была масса любопытного.
На рабочем столе ее ждала кипа документов. Конечно, декабрь, министерство готовит коллегию по итогам года, и в материалы должен быть подан раздел о результатах борьбы с организованной преступностью. Сначала нужно подготовить доклад для Заточного, а потом сделать из него сокращенный вариант аналитической справки для министра.
Настя чертила очередную таблицу, когда дверь распахнулась и на пороге возник смеющийся Коротков.
– Ну как картошечка? Хорошо пошла?
– А ты откуда знаешь? – удивилась она. – Опять подглядывал?
– Нет, мне Ванечка сказал, что ты уже изволила откушать картофеля жареного с грибами и отбыла.
– Ванечка? Кто это?
– Здрасьте! – Коротков одним движением пододвинул к себе стул и уселся на него верхом. – Официант. Ванечка – это официант из "Жажды", который тебя сегодня обслуживал.
Настя с недоумением уставилась на него. Официант по имени Иван? Надо же, три месяца она ходит туда обедать, а имя официанта узнать не удосужилась.
– Мать, ты не перестаешь меня поражать своим невниманием к окружающей тебя жизни, – укоризненно произнес Юра. – Даже я уже знаю, что ты всегда садишься за дальний столик у окна, а этот столик обслуживают в одной смене Иван, в другой – Игорь. Они прекрасно тебя помнят и знают, что ты всегда берешь одно и то же – жареную картошку и капуччино. Я, проходя мимо, заскочил и спросил, была ли ты сегодня. Ванечка мне и доложил, что ты минут тридцать как отобедала. Стыдно, подруга! А еще сыщик называешься.
– Да какой я сыщик, Юра. – Настя с улыбкой махнула рукой. – Мне бы с бумажками возиться, с цифрами, схемами. Послушай, ты помнишь дело об убийстве Соловьевой?
– Это какое? – Короткой задумался, наморщив лоб. – В прошлом году которое было?
– Нет, в восемьдесят восьмом, в марте.
– О, махнула! Это ж сто лет назад было. Ну-ка напомни.
– Жена ответственного чиновника из Минфина.
Там еще кольцо с крупным бриллиантом пропало, его так и не нашли.
– Ах, это… Что-то такое припоминаю, но смутно. А у тебя что, очередной приступ ностальгии по прошлому?
– Боюсь, что по настоящему. Юрик, я вчера была у Леры Немчиновой, прикинулась заместителем начальника факультета, на котором учился Саша Барсуков, и пыталась вытянуть из девочки хоть что-нибудь о финансовых делах ее поклонника. Подарки, покупки, траты и все прочее.
– И как тебе девочка? – оживился Коротков, поерзав на стуле и занимая позу поудобнее. – Правда, славная? Такая искренняя – просто чудо. Ей невозможно не верить.
– Очень даже возможно. Юрочка, эта девочка – прекрасная актриса. И не потому, что ей есть что скрывать, а потому, что она давно уже поделила все человечество на нужных ей людей и не нужных. Ты – мужчина, причем мужчина в хорошем возрасте, вокруг сорока, ты майор милиции, ты чертовски обаятелен, ты для нее потенциальный объект для флирта. Поэтому с тобой она была мила и прелестна. Я же ей не нужна, и со мной она была совсем другой.
– Да брось ты, Ася! – возмутился Коротков. – Какой флирт? Ты что, с ума сошла? Во-первых, я ей ни малейшего повода не давал, а во-вторых, мне, как ты сама сказала, вокруг сорока, а ей сколько?
– Так это ты знаешь, что она для тебя интереса не представляет, а ей-то откуда это знать?
– Но она же видела, сколько мне лет…
– И что? Ты сам про себя знаешь, что молоденькие девочки не для тебя, тебе с ними скучно, они еще слишком глупы и малоопытны. А Лерочка считает себя ужасно взрослой и интересной даже для мужчины среднего возраста. Впрочем, не одна она так думает, все девушки впадают в это заблуждение. Так что для тебя она постаралась быть замечательной. Но не это главное. Ты кольцо у нее на руке видел?
– Нет, внимания не обратил. А оно было?
– Не знаю, – Настя пожала плечами. – Может, и не было, когда ты с ней разговаривал. Но вчера оно было. Это к вопросу об убийстве Соловьевой.
Коротков медленно покачался на стуле и протяжно присвистнул.
– Однако! Ты уверена, что то самое?
– Да нет же, в том-то и дело, что не уверена. С виду похоже, но надо посмотреть внимательно. У меня не было повода попросить ее снять кольцо и дать мне. С какой стати?
– И то верно. Ты хочешь, чтобы я попробовал? Или, может, просто изъять его официально?
– Не хотелось бы. Дед меня пугает.
– Но, Ася, он не может быть причастен к убийству Соловьевой, он в это время уже в камере сидел за убийство сына и невестки. Чего ты боишься?
– Не знаю. – Она вздохнула и вытащила из пачки сигарету. – Не знаю, Юрик. Меня этот дед Немчинов как магнитом притягивает, и в то же время я боюсь его трогать. Знаешь, самые бредовые предположения в голову лезут.
– Например?
– Ну, например, Василий Петрович действительно связан с организованной преступной группой и целенаправленно втягивал в свои дела Сашу Барсукова, но коль это группа, то в ней, вполне вероятно, оказался человек, причастный к убийству Соловьевой и владеющий этим кольцом. В ходе каких-то взаимных расчетов кольцо перекочевало к Немчинову, а тот подарил его любимой единственной внучке. Если проявить неприкрытый интерес к кольцу, дед забеспокоится. А нам это надо?
– Нам это, натурально, пока не надо, – согласился Юра. – Но тебя послушать, так на деда этого даже дышать нельзя, хотя все твои предположения – не более чем полет фантазии. Он может оказаться абсолютно ни при чем и в то же время знать что-то полезное. И как ты предполагаешь раскрывать убийство Барсукова, если нужно все время избегать контактов с дедушкой Леры?
– Между прочим, раскрывать убийство Барсукова должен ты, а не я, пошутила она. – Твой вопрос не по адресу. Мое дело – провести анализ криминальной пораженности вузов МВД, дислоцированных в Москве. Вот так сформулировано мое задание. На Москве я должна отработать методику сбора информации и ее анализа, а потом такое же обследование будет проведено во всех милицейских учебных заведениях. А убийство Барсукова – это только повод, толчок для постановки проблемы.
Настя сладко потянулась и выключила монитор компьютера. Пусть глаза немного отдохнут, а то к вечеру они становятся красными, как у кролика.
– Юра, как ты смотришь на то, чтобы послать к девушке Лере красивого молодого человека?
– Положительно, только смотря зачем. Колечко обозреть?
– Угу. Она нашего Мишаню видела?
– Видела, – вздохнул Коротков. – Кандидатура не пройдет.
– Может, Игоря Лесникова отрядить? – предложила Настя.
– Его нет в Москве, вернется недели через две, не раньше.
– Жалко. Кто у нас еще есть красивый? На некрасивого Лерочка не польстится.
– Извини, подруга, – Юра развел руками, – АленДелонами не запаслись. Доценко и Лесников – вот и весь стратегический запас нашего отдела. А этот твой… ну как его… ну странный этот, который со святой водой бегает. Может, его попросить? Он с виду вполне годится, высокий, стройный, и физиономия приличная, и возраст подходящий.
– Брось. – Она поморщилась и загасила сигарету. – Наш Павел Михайлович никогда опером не был. Он не сумеет.
– Все когда-то начинают, и у всех бывает первое дело, – философски заметил Коротков. – От него же ничего особенного не требуется, ни стрельбы, ни бега с препятствиями, ни внедрения в уголовную среду. Просто познакомится с девушкой, построит ей глазки, поговорит приятные слова и под благовидным предлогом посмотрит колечко. Всего и делов-то!
– Юра, он не обязан это делать, – упрямо возразила Настя. – Он работает в штабном подразделении, а не в розыске. Если он что-то сделает не так, с него даже спросить нельзя будет.
Юра резко поднялся, отшвырнул стул и сделал несколько шагов по кабинету, внимательно разглядывая Каменскую.
– Что ты на меня так смотришь? У меня прическа не в порядке? – пошутила Настя.
– Да нет, смотрю вот, какая ты стала.
– И какая же?
– Другая. Чужая. Незнакомая.
– Вот даже как?
– Ты стала до неприличия осторожной. Пропал азарт, рисковость. Что с тобой произошло, подруга? Тебя как подменили. Ты, кажется, даже поправилась.
– На два килограмма, – со смехом подтвердила Настя, – я тебе говорила об этом несколько дней назад, но ты не обратил внимания. Ежедневные обеды с жареной картошкой не проходят бесследно. И нервничаю меньше. Знаешь, куда приятнее заниматься любимой аналитической работой за зарплату и в соответствии с должностными обязанностями, нежели тайком и по личному разрешению начальства. А что до остального, то я всегда была жуткой трусихой и осторожничала даже в пустяках. Просто ты уже забыл, какая я, за те три месяца, что мы не работаем вместе. И между прочим, азарта я не утратила. Вот дед Немчинов мне покоя не дает – так я день и ночь о нем думаю, все прикидываю, что там у него случилось десять лет назад. Не могу его из головы выбросить.
– По-моему, ты делаешь глупую попытку увести меня в сторону, – резко заявил Коротков. – Признайся, у тебя роман с Заточным? Поэтому ты такая спокойная и счастливая, поэтому тебе нравится эта идиотская штабная работа с дурацкими никому не нужными бумажками и поэтому ты перестала быть сыщиком?
– Что?! От изумления она потеряла дар речи и даже на какоето мгновение забыла, что в руке у нее кружка с водой, в которую Настя собиралась вставить кипятильник. Кружка стала подозрительно наклоняться, и тоненькая струйка воды робко полилась на ее свитер и джинсы.
– Промокнешь, – зло бросил Юра, показывая на кружку.
Настя спохватилась, поставила кружку на стол и затряслась в истерическом хохоте.
– Юр, ты тоже не сыщик! Тебе надо юмористические тексты писать, а не убийц и насильников ловить. Твоей фантазии может позавидовать Сидни Шелдон вместе с Джеки Коллинз. Им до тебя далеко, ей-Богу.
– Докажи мне, что я не прав, и я успокоюсь, – упрямо сказал он.
– Да не стану я ничего тебе доказывать! – Настя вытерла платком выступившие от смеха слезы и включила наконец кипятильник. – Насчет Заточного – это все полный бред. Юрочка, ты же знаешь, Чистяков впервые сделал мне предложение, когда нам было по двадцать лет, а вышла я за него только в тридцать пять. Не для того я пятнадцать лет ему отказывала, чтобы после свадьбы крутить романы. Весь свой потенциал страстных влюбленностей я уже израсходовала до того. Ясно?
– На Петровке все считают, что ты любовница своего шефа.
– Ну и что? Пусть считают, если у них мозгов ни на что другое не хватает. Но ты-то, ты-то как мог такое подумать? Ты же меня знаешь тысячу лет. Ладно, давай по порядку. Как было сказано в фильме "Ширли-мырли", я готов разделить ваше горе, но по пунктам. С Заточным романа у меня нет. С этим вопросом все. Штабная бумажная работа вовсе не идиотская, но это мое личное мнение, и ты имеешь полное право его не разделять. Но и навязывать мне свою точку зрения не надо. Договорились? Теперь третье, относительно того, что я спокойная и счастливая. Да, это действительно так, и что в этом плохого? Юрочка, когда я вспоминаю прошлый год, у меня волосы на голове шевелятся от ужаса. Я чуть было не совершила кучу непоправимых ошибок сначала с папой, потом с Лешкой. И с огромным трудом выбралась из ямы, в которую сама себя радостно тащила. Хорошее познается только в сравнении с плохим, а когда сравнивать не с чем, то хорошее воспринимается как нечто само собой разумеющееся и постоянно подвергается критике и нытью. Сейчас все позади, с Лешкой отношения наладились, а ведь мы были практически на грани развода, и все из-за моей глупости. И теперь я имею Полное право быть счастливой. Еще вопросы есть?
Коротков улыбнулся, протянул руку и легонько щелкнул Настю по носу.
– Все-таки ты ужасно смешная, Аська. Можно любить или не любить работу сыщика, можно быть преданным ей до мозга костей или люто ненавидеть, и то и другое легко понять. Но как можно любить бумажки и цифирьки? Это выше понимания любого нормального человека. Схемы какие-то бесконечные, диаграммы, проценты и еще черт знает что. Ну как, скажи ты мне, как можно это все любить? Это же все муть и скукотища.