«Зарвавшийся солдафон» на миг успокоился. Может, показался ему заговор? Может, в самом деле — паранойя?
— Ну, если культ оставим на потом, то я согласен. Вещай, Валентин Пантелеич!
— Татарина с гнусным голосом сами трогать не будем. Нам одной обозленной Ботанической — за глаза, на всех спецназа не напасешься. Пусть чкалы пока радуются: напрягу я своих дипломатиков, верительные грамоты, красочные церемонии и прочие протокольные прыжки с ужимками обеспечим в лучшем виде. Власть должна быть признанной и легитимной. Параллельно же нужно осторожно поработать с недовольными, которых Артур от «царской» кормушки отодвинул.
— Таких — пруд пруди, — согласно кивнул генерал.
Валентин Пантелеевич, недовольный тем, что его перебили, сморщился, как вяленый помидор, и проворчал:
— Таких по определению полно везде и всегда. Кормушка не безразмерная, а вот голодных рож вокруг — превеликое множество. Итак, обиженных негласно приласкаем, вооружим и, конечно, научим, куда это оружие направить.
— Готовим мятеж обделенных?
— Молодец, Ростислав, в твоем мозгу еще остались не пораженные денатуратом крошечные участочки серого вещества… Честолюбивый сын татарского народа должен сгинуть в пламени «карманной» революции.
— А наш спецназ огнем и мечом восстановит пошатнувшийся «конституционный» режим?
— Господи, Генрих! — устало прошипел старик. — Проговаривая вслух очевидные вещи, ты не выглядишь умнее. Последнему служаке ясно, что бунт подавим, зачинщиков казним, сопричастных накажем, а на престол в качестве вечного «временщика» посадим дуралея Ростика.
— А что, исполняющий обязанности царя — неплохой карьерный рост! — заливисто захохотал Ростислав Григорьевич. — Мне нравится. Одного понять не могу: не слишком ли много чести для вонючей заштатной станции? Столько возни и ради чего?
Дед что-то недовольно высказывал недалекому «Ростику», но генерал уже не слушал. Пантелеич на его стороне! Это даже не полдела — больше! Пантелеич — авторитет, и если он ворчит, но Вольфа поддерживает, остальные призадумаются, за кого играть…
Итак! Белые фигуры сильно прорежены, их офицеры расколоты на два лагеря, лояльные — поражены безумием и слабостью, а пешки дезориентированы. Но король скинул с себя пелену боли и немощи.
Теперь нужно два хода. Первым — очистить свои ряды. Перевешать предателей, взять все бразды в свои руки. А потом… Потом заново всмотреться в далекий неприятельский берег.
Пятнадцать лет вынужденного мира окончены. После того как военная машина будет прочищена и смазана, офицеры докажут свою верность, бойцы пройдут тренировки, а старые союзники и новые вассалы будут призваны под знамена, неоконченная древняя война будет продолжена.
Война до победного конца. Война на уничтожение.
Генрих Станиславович улыбался.
* * *Странное путешествие Ивана через непроходимую границу Пояса Щорса никак не шло из головы младшего Федотова. Что это было? Как дозорный смог преодолеть барьер, недоступный ему, Живчику? Что увидел по ту сторону? Костя выспрашивал друга, но в ответ получал лишь неопределенное подергивание плечами и упрямое молчание. В лучшем случае: «Я ничего не помню».
«Да что, черт возьми, с ним происходит?!» — безмолвно вопрошал себя растерянный и оттого злой Костик.
Происходящее все больше напоминало дурной сон, от которого никак не удается проснуться. Нити событий, их бесконечная, бессмысленная череда переплетались в причудливый, невозможный клубок, а единственный верный союзник все глубже погружался в какой-то наркотический транс. Иван шел совершенно безучастно, не обращая внимания на надоедливого друга, мешающего… Впрочем, как и чему он мешает, Федотов понять был не в силах, Мальгин же упорно отмалчивался. Бесполезный поток пустых размышлений прервался Ванькиным еле различимым шипением:
— Тихо! Стой!
Дозорный застыл в предупреждающей позе, вскинув правую руку в красноречивом жесте. Он что-то почувствовал и теперь, казалось, напряженно всматривался в темную даль.
— Живчик, ты слышишь?
Костя отрицательно мотнул головой:
— Что там?
По своему новому, раздражающему обыкновению Мальгин ничего не ответил, лишь пристальней уставился вперед.
Опасения Ивана оказались не напрасными — вскоре на пустыре показались смутные движущиеся тени. Они не скрываясь, без спешки приближались к людям и остановились только, когда до двуногих оставалось не более пятнадцати метров.
Незваными гостями оказались небольшие зверьки, внешне походившие на доисторических броненосцев, изображения которых Живчик видел в старой иллюстрированной книге о животном мире Южной Америки. Вытянутые приземистые тушки так же покрывали толстые панцири из роговых пластинок, однако были и отличия: в местах сочленения пластин отчетливо проглядывались торчащие коротенькие отростки, больше всего, напоминающие присоски на щупальцах гигантского головоногого паука, нежно прозываемого в народе «Осьминожкой».
Назывались зверюги довольно странно — «коптилками», «чернильницами» и «туманками». И если первое прозвище хоть как-то объяснялось жиденьким темноватым дымком, выделяемым ими при дыхании как раз через «дымоходы»-присоски, то происхождение «чернильницы» или «туманки» припомнить не удавалось.
Около минуты броненосцы усиленно нюхали воздух, водя вытянутыми треугольными мордами из стороны в сторону и подслеповато таращась крошечными глазками-бусинками на двух застывших в ожидании людей. Затянувшуюся паузу нарушил самый длинномордый из них: вытянув некоторое подобие кожистых «губ» в комичную трубочку, он негромко, но отчетливо «прокрякал» нечто совершенно унылое и немелодичное. Оставшиеся твари отреагировали немедленно — задышали глубоко и шумно, словно кузнечные меха, и воздух вокруг них тут же потемнел. Причем чем дольше они дышали, тем непроглядней становилась окружающая тьма. В считаные секунды друзья оказались в плотной пелене абсолютно «чернильного» тумана.
Мальгин открыл стрельбу из пистолета, видимо ориентируясь на обострившийся от вынужденной слепоты слух.
— Ванька, ты их пулями не возьмешь, зато меня зацепишь! — закричал Живчик и от греха подальше кинулся наземь. Стрелять по броненосцам из «Макара» не было никакого смысла — во-первых, бесполезно, а во-вторых, опасность теперь исходила не от них. Припав ухом к земле, Федотов отчетливо различал топот множества ног или лап, стремительно приближавшихся к «туманности» со всех сторон.
Кто же устроил им ловушку? Память, пробуксовывавшая под напором адреналина, бессильно выдавала бессвязную информацию, значение которой сводилось к банальному: «скоро здесь будет полным-полно зубастых, кровожадных хищников». Стая заурядных и не особо сильных гадов, неспособных ничего противопоставить человеку среди бела дня, легко одолеет их в этом непроглядном чернильном мареве…
Стоп! Сознание уцепилось за какую-то малозначительную деталь… «„Туманки“… „манки“. Черт! Думай, голова, думай!»
Совсем рядом с упомянутой выше головой чиркнула шальная пуля, и все мысли мгновенно покинули «опасное место», оказавшееся под дружеским огнем.
Костя хотел заорать благим матом что-нибудь трехэтажное в адрес стрелка, и тут в мозгу, наконец совместились два понятия: «Туманка» и «огонь»! Сталкеры называли этот прием «противотуманкой». Конечно, на каждую мутагенную гадину найдется своя человеческая хитрость.
Колесико зажигалки крутанулось с сочным, жизнеутверждающим хрустом. Рожденная на краткий миг искра полыхнула и превратилась в ослепительную звезду, пожравшую все окрест. Вспыхнувшие горючие «чернила» пощадили только людей в огнеупорных защитных костюмах, от остальных участников феерии остались лишь обгоревшие до костей тушки да уцелевшие в «жаровне» роговые пластинки, уже без всяких присосок.
«Кто к нам с коптилкой придет, тот от коптилки и…» — засмеялся было довольный собой Живчик, но тут же осекся. Сквозь парящий от запредельной температуры воздух показалась неясная фигура исполинского роста. Пять, шесть… Сколько же в ней метров?
Бой на пустыре близ границы Пояса Щорса только начинался.
Глава 11 В ГОСТЯХ У ДЯДЮШКИ АЙКА
Когда Вольф остался наедине со своим старым другом и наставником Валентином Пантелеевичем Терентьевым, тот с ухмылкой заявил:
— Вижу, наш залетный гость крепко взял тебя за…
— Краснов? — перебил его Вольф. — Не страшно. Другое хуже, Пантелеич. Маркус выходит из-под контроля. Шушера подковерная оживилась, чувствую. Надо искать, выдергивать… А то не успеешь оглянуться, а они тут как тут.
Терентьев нахмурился, всем своим видом демонстрируя осуждение:
— Зря ты, горячая голова, своих чурбанов так напугал: если кто тебя и терпел еще, теперь побоятся. Сам же их к Краснову в объятия толкаешь!
Терентьев нахмурился, всем своим видом демонстрируя осуждение:
— Зря ты, горячая голова, своих чурбанов так напугал: если кто тебя и терпел еще, теперь побоятся. Сам же их к Краснову в объятия толкаешь!
— Плевать. Пользы от них… Как враги они полезнее, нежели союзники. Пусть себе красновскую бригаду разлагают.
Терентьев недовольно поджал губы:
— Не мне тебя учить, но в такой ситуации разбрасываться людьми, даже самыми плохонькими, — глупо! Скоро каждая боеспособная единица будет на счету…
Генерал покивал.
— Ладно. Маркуса мы проработаем. Предателей вычислишь мне в ближайшие дни… Поговори с народом… Ну и списочек мне. А там разберемся. Надо думать, что потом делать будем. Сам понимаешь, Краснов сейчас на моем фоне хорошо выглядит: молодой, сильный. Варяг. С техникой, с людьми. А уж какая сила за ним стоит… Мне нужен план, Валентин. Чтобы людей расшевелить. Чтобы знали: я возвращаюсь. Бункер возвращается. Что ту войну мы не проиграли, а просто приостановили. Мне нужен весь этот город, Валентин. Для начала.
Валентин Пантелеевич улыбнулся тихо и кивнул тоже.
— Я пришлю тебе человечка. Он планы любит строить…
* * *Первым закричал Иван: «Это Князь Тишины! Не стой, бежим!»
Дважды просить Живчика не пришлось, он схватил товарища под руку и потащил в противоположную от исполина сторону.
Но побег закончился, не успев начаться. Не сделав и пару шагов, друзья застыли на месте — их мышцы странным образом одеревенели и отказались повиноваться. Так друзья и стояли двумя недвижимыми статуями посреди пустыря. Они пытались сопротивляться оцепенению, однако все было бесполезно. Разум пасовал перед непослушным телом, а бессилие порождало яростное, кипящее отчаяние.
Гигант приближался. Парализованный Живчик не мог его видеть, огромная туша, прозванная другом «Князем Тишины», надвигалась со спины, но безразмерная тень уже легла на обреченных людей и с каждым шагом разрасталась, приобретая все более устрашающие черты. «Безголовый» силуэт искривленного, несимметричного тела, всего покрытого «пузырями» наростов, из которых торчали нитеобразные шевелящиеся отростки, с трудом различимые в отраженном лунном свете.
«Что же это такое?!» — Федотов отчаянно перебирал в памяти образы монстров, виденных во плоти либо на сталкерских картинках. Такого «чуда» припомнить не удавалось… Конечно, переростки попадались на глаза очевидцам и даже нашли свое место в бестиарии: «Железобетонные» Титаны с одноименного района ЖБИ когда-то наводили ужас на всю восточную часть Екатеринбурга, Эльмашевские Истуканы сотрясали север в бесконечных стычках с «Малютами» из Березовского, а родной юго-запад содрогался при одном виде Шагающих Молотобойцев с Вторчермета. Однако «Князя» никто никогда не описывал и не зарисовывал…
«Первооткрыватели фиговы! — тихо ругнулся Константин и сделал неутешительный вывод о фатальной природе открытия. — Видать, потому никто и не знает, что в живых ни одного свидетеля не осталось».
Безрадостная мысль потонула к оглушительном вопле, раздавшемся прямо за спиной. И, к вящему ужасу людей, вопль был торжествующим.
* * *Генералу уже приходилось ранее видеть этого чрезмерно худого и непомерно высокого молодого человека. Нервный, не знающий куда деть длинные узловатые руки, Гринько не производил впечатления уверенного в себе человека, способного командовать и брать ответственность за других. Его бегающий, не останавливающийся на собеседнике взгляд жутко раздражал генерала, а сбивчивая речь только усиливала отторжение.
«Стареет все-таки Валентин… Прислал какого-то очкастого недотепу. Маркус на этой доске — слон, не меньше. А Пантелеич мне против него какого-то коня предлагает. Дареного…» — поморщился Генрих Станиславович, шумным выдохом прерывая порядком утомивший пустословный монолог.
— Вячеслав, давай-ка ближе к делу. Валентин Пантелеевич рекомендовал тебя в качестве аналитика в… назовем это «боевым отделом». Ты в курсе происходящего?
Очкарик торопливо кивнул.
— Тогда изложи в нескольких словах оперативную обстановку, — потребовал генерал.
Гринько заметно оживился, видимо почувствовав себя в своей тарелке:
— На Ботанической и Чкаловской все просто: можно маневрировать со способами удержания и продвижения наших интересов, но по большому счету это уже техника.
— Ох, ты какой шустрый! — Старик искренне поразился. — Мы тут совещания собираем, головы ломаем, а у тебя «все просто». Не слишком ли поверхностно, молодой человек?
Вячеслав на секунду смутился, но сумел быстро собраться:
— Генрих Станиславович, обе станции уже отработаны. Слишком слабы, чтобы сопротивляться, слишком мелки, чтобы заострять на них внимание.
— Продолжай, торопыга. — Костяшками пальцев Вольф выбивал по столу раздраженную «чечетку».
— Ботаническая расположена рядом с наземной сырьевой базой, и это единственное ее достоинство. Впрочем, запасы сырья сильно истощены и скоро закончатся. Есть еще развитая энергосистема, но для нас она особого интереса не представляет, разве что в качестве «времянки». Чкаловская отвечает нашим задачам полнее. Немаловажный плюс — наличие крупной свинофермы и даже зачаточного сельского хозяйства. И если «ботаники» в основном паразитируют на супермаркетах и соседях, фактически ничего самостоятельно не производя, а лишь потребляя, то чкаловское население значительно более приспособлено к тяготам современной жизни. Это отличный плацдарм для…
— Погоди, молодой. А ты в курсе, что твоя успешная Чкала полностью контролируется, как ты говоришь, «паразитом»? — Генрих насмешливо посмотрел на юного теоретика.
— Товарищ генерал, сложившаяся система «реципиент-донор» изначально неустойчива! — азартно заявил Гринько и, не замечая собственной наглости, затараторил: — Превосходство носило временный характер, и мы присутствовали при совершенно закономерной развязке. Более жизнеспособная станция скинула гнет «разжиревшей», утратившей всяческую связь с реальностью соседки. Да, мы ускорили естественный процесс, возможно, послужили катализатором, но, положа руку на сердце, все случившееся произошло бы в будущем и без нашего участия. Просто повезло своевременно «всплыть» и бескровно, без расходования лишних ресурсов захватить обе станции!
Генрих Станиславович, пропустив мимо ушей бестактный менторский тон молодого аналитика — к гражданским он по обыкновению относился снисходительно, уточнил:
— Слава, поясни про неустойчивую систему. Не вижу здесь никакой очевидности.
— Я поработал с накопленными у нас материалами по истории постъядерного метрополитена, — хвастливо заявил Гринько и тут же, опомнившись, горько добавил: — Благо времени было предостаточно… Так вот, свою независимость Чкаловская продала за доступ к энергосистеме «Дирижабля», от которой запитана Ботаническая. Плюс, на тот исторический момент времени Чкала стояла на грани вымирания из-за сильнейшего облучения своего водного источника. Начстанции Федотов с Ботаники тогда вовремя подсуетился, организовал подвоз воды, медикаментов, его спецы установили на фонящей скважине мощные фильтры — в обратную же сторону пошло оружие, боеприпасы, комплекты хим- и радзащиты. Когда станция имени Чкалова оказалась полностью санирована, ее арсеналы были полностью опустошены, а возможность самостоятельно подниматься на поверхность исчезла как данность. А без соответствующей экипировки и «огнестрела» на поверхности особо делать нечего…
— Продолжай, — подбодрил заинтересованный генерал.
— Да с этой парочкой, в принципе, все. Ботаническая села на шею спасенным соседям и нещадно эксплуатировала, выдавая драгоценное оружие и снаряжение очень дозировано, только для выполнения конкретных, четко очерченных задач: охраны подземных и внешних рубежей от мутантов, разведки поверхности, разграбления прилегающих супермаркетов и магазинов. Другое дело, что Чкаловская, несмотря на постоянный и бдительный контроль «старшей сестры», все же вооружалась, что-то пронося сверху, а что-то перекупая у продажных ботаников. Когда объявились мы, Чкала находилась в пяти минутах от полного и окончательного свержения нелепого и изрядно затянувшегося ига. Однако самое важное, товарищ генерал, ждет нас впереди.
— Ну, Славик, удивляй. — Генрих Станиславович больше не скрывал интереса.
— В дальнейшем следует вполне логичная и единственно возможная для развития экспансия. Как говорит товарищ Краснов…
Генерал нахмурился:
— Как говорит товарищ Краснов, мне неинтересно! Понял, шкет?! Ты варяга будешь слушать или своего генерала?!
Гринько сдулся вроде:
— Конечно, вас, товарищ генерал! Но вы-то ведь за экспансию тоже?