– Зачем вам это?
– Я мог бы просто сказать, что вопросы здесь задаю я, но я не буду так резко давить на вас в самом начале нашего диалога. Он предвидится достаточно длинным, а любое давление может только ожесточить отношения. Мне этого не хотелось бы.
– Я так понимаю, что вы все же оставляете за мной право задавать вопросы?
Циремпил не говорит, он ворчит и не скрывает своего далеко не радужного настроения.
– Естественно. Вы правильно понимаете. Но только, учтите это, в ответ на взаимность. Мы с вами каждый удовлетворим любопытство противоположной стороны. И это вызовет взаимное удовольствие. Итак, вы хотите знать обстоятельства, вынудившие меня поступить с вами достаточно жестко...
– Если не сказать более точно, если не назвать событие собственным именем, то пусть это называется «жестко». Естественно, я хочу это знать.
– Каждый человек стремится знать свою судьбу. Давайте сделаем простое обобщение... В утрированном виде это стремление выливается в обращение к гадалкам, к астрологам, к ясновидящим, прорицателям, экстрасенсам и прочим. Кого-то это, как все мы знаем, коробит, хотя, по большому счету, это естественное стремление. В более сиюминутных вещах это выглядит вашим нынешним желанием. А сиюминутные вещи по своему принципиальному содержанию не отошли слишком далеко от перспективных... Итак, вы обращаетесь ко мне с вопросом, считая меня своего рода прорицателем...
– Вы философ? – вполне серьезно спрашивает Циремпил.
– Нет, я психолог... Социальный психолог... Не медицинский... – задумчиво отвечает господин Кито. – Хотя психология не может жить без философии, а скорее, наоборот, философия не может существовать без психологии, потому что иначе ей просто не на что опереться в своих заумных, а чаще и ненужных рассуждениях... Я потому так говорю, что почитываю иногда, помимо психологических, еще и современные философские труды. Это бывает интересно, но чаще бывает, как я сказал, никому не нужно. И я просто отбрасываю такое чтиво, не добравшись до сути. Меня лично интересуют только национальные и социальные взаимоотношения людей... Эту тематику, даже философского изложения, я стараюсь изучать. Это связано с тем, что я плотно занимаюсь вопросами глобализма, рассматривая это явление, и антиглобализм в том числе, как социально неизбежное. Как психолог, я могу предсказать в скором будущем разрушение антиглобализмом, набирающим все больше обороты, всех мировых структур и порядков. Еще каких-то два-три десятка лет, и мир перевернется только потому, что неграмотный негр в пустыне Намиб тоже хочет смотреть телепередачи... Вы понимаете, о чем я говорю?
– Не очень. Я далек от этих проблем... – отвечает Циремпил, понимая, что господин Кито очень доволен собой и любуется тем, что говорит. Он любит производить впечатление и умеет это делать. И на такой черте характера когда-нибудь можно сыграть, чтобы добиться своего.
– Ах да... У вас в России еще почти не знакомы с движением антиглобалистов, потому что сами вы только недавно вырвались из потенциальных их сторонников, хотя и стремительно подкатываетесь к глобалистам. Но это вас в будущем и погубит, как погубит всю Европу и Америку. Но сейчас в мире только десять процентов населения получает все блага цивилизации и владеет основными финансами мира. Остальные люди живут на грани выживания, и многие за этой гранью. При этом население развитых стран на всей планете стремительно сокращается, но еще более стремительно растет население, скажем так, в недоразвитых регионах. И чем больше разница, тем быстрее придет конец всеобщему установившемуся порядку. Кто сумеет подготовиться к грядущим переменам, тот будет существовать, кто не сумеет, будет уничтожен. Поверьте мне... Еще двадцать-тридцать лет, не более... И все произойдет. Очень быстро произойдет, как лавина покатится.
– Наверное, это интересно рассмотреть в подробностях, хотя я не вижу, какое могу иметь к этому всему отношение. Почему желание негра из пустыни Намиб может заставить кого-то похитить меня или застрелить профессора Родича...
– Простите, я, как обычно, оседлал своего конька... И отвлекся от темы... Ситуация, в общем-то, предельно проста. Вы, вероятно, уже догадались, что я сам и мои подчиненные люди не во всем соглашаемся с законами государств, в которых мы находимся...
– Я догадался... – кивает Циремпил.
– Кстати, я хочу предупредить вас, что, возможно, через несколько часов мы покидаем Германию, где вас могут хватиться и разыскивать, и переедем, вероятно, в Данию. Это еще не решено окончательно. Мне сообщат из полиции, как обстоят дела с убийством вашего профессора. Если вас будут всерьез подозревать и разыскивать, то вы, конечно, должны будете покинуть эту страну...
– Меня подозревать? – изумляется Дашинимаев.
– А как же... Вы же были в его доме в момент убийства...
– Спасибо... Вы несказанно меня радуете...
– Не стоит благодарности. Я по своим связям попытаюсь вас прикрыть... Но сейчас речь не об этом. А о том, что мы, несмотря на свои связи с полицией всех стран, находимся, грубо говоря, вне закона...
– Можно откровенный вопрос?
– Я постараюсь ответить на него откровенно.
– Уже несколько раз прозвучало слово «мы»... Кто такие – «вы»?
– Да, это естественный вопрос с вашей стороны, и я ждал его. Мы – это люди, которые не желают развития процессов глобализма и своими способами пытаются добиться более справедливого положения вещей в существующем мире. Вас устроит такое объяснение?
– Значит, вы антиглобалисты?
– В какой-то степени нас можно назвать и этим именем. Только мы более радикальны и работаем на ускорение процесса...
– Террористы? – Циремпил с трудом произносит это слово, потому что оно может быть воспринято и как оскорбление.
– Можно, конечно, и так нас назвать... Это, наверное, наиболее точное слово, хотя оно отражает только физическую составляющую явления, оставляя без внимания философскую и, естественно, социальную...
– Политическую...
– Нет. Здесь я с вами категорически не согласен. Именно, и в первую очередь, социальную... Потому что политическая деятельность предполагает решение совсем других вопросов и совсем другими методами. Политика по своей сути продажна и либеральна. А настоящий террор всегда был только социально-радикальным явлением, потому что он во все века преследовал конкретные цели... А политика не может быть конкретной...
– Меня все же больше, – усмехается Циремпил, – волнуют личные переживания. Мои личные... И потому я хотел бы от теории вернуться к настоящему положению вещей. Какое я имею ко всему этому отношение, кроме природного сходства с вами?
– Никакого...
– Только сходство?
– Только сходство.
– Тогда я вижу единственный вариант, согласно которому я могу сослужить вам какую-то службу. Вы хотите, чтобы меня посадили вместо вас в тюрьму! Или же убили бы вместо вас, а вы тем временем занялись бы своими делами... Правильно я это вижу?
Циремпил спрашивает о своей предполагаемой смерти спокойно, без испуга, даже с легкой насмешкой. Он полностью владеет собой, и это позволяет ему надеяться правильно сориентироваться, когда подойдет нужный момент. А такой момент вполне может представиться, если ты морально к нему готов.
Господин Кито на это только улыбается. Добро так, как ребенку.
– Вы насмотрелись кинофильмов... В жизни дело не всегда обстоит так трагически. Если нет необходимости в чьей-то смерти, человека не будут убивать. И это вовсе не вопрос нравственности, а сугубо вопрос личной безопасности, поскольку каждая насильственная смерть вызывает следствие. Полностью гарантировать отсутствие оставленных следов не может никто и никогда. Следовательно, не стоит приближать свой арест лишней против себя уликой, лишним фактом, лишним следствием... Вот и все.
– Мы опять отдалились от темы, господин Кито. А мне все же не хотелось бы обращаться ни к гадалке, ни к астрологу.
– Да, вы правы. Ваша задача – на время заменить меня.
ГЛАВА 5
1
– Я в детстве однажды больше часа просидел без движения... – шепотом рассказывает Сохно в микрофон, не отрываясь от работы. Его голос хорошо слышится в наушниках. – Рядом с улеем... Наблюдал, как улетают и прилетают пчелы. Очень нравилась их деловитость... Монотонно и без отдыха... Жужжат, жужжат и жужжат... Работают, работают и работают... Какое у пчел терпение!
– Ты уже тогда знал, что терпение тебе пригодится во время службы в спецназе? – издалека спрашивает Кордебалет. Он уже доложил, что завершил сеанс связи. И сейчас сворачивает растянутую антенну и готов через пару минут присоединиться к товарищам.
– Тогда я уже знал, что терпение пригодится всегда, во время любой службы... – отзывается Сохно. – Но что буду военным, это я, конечно, знал...
Он большим боевым ножом, всегда отточенным до предельной возможности, терпеливо, миллиметр за миллиметром, выстругивает распорку, крепящую дверную раму в скале. И старается, чтобы нож не коснулся спаренного металлического уголка. Соприкосновение двух металлов вызывает звук, который может далеко разнестись по пещерному коридору. Его могут услышать и насторожиться. Жизнь в пещере идет и дает о себе знать. Какие-то встречные звуки время от времени доносятся изнутри. Несколько раз даже слышатся отдельные слова. И каждое подобное нарушение тишины заставляет Сохно прерываться и замирать в напряженном ожидании – не раздадутся ли в коридоре чьи-то шаги?.. Собственно, разведчикам хотелось бы этого. Выход человека или даже трех человек на свежий воздух решил бы вопрос быстро. По идее, можно было бы вообще здесь дожидаться этого выхода. Но неизвестно, сколько человек выйдет, чтобы отправиться в жилую пещеру, – трое или шестеро. Если выйдет шестеро – это тоже предельно упростило бы ситуацию. При неожиданном нападении шестеро – ненамного более сильные противники, чем трое. Спецназ ГРУ привык работать при таком раскладе сил. Но может статься и так, что трое выйдут, а трое останутся с пленниками и будут наблюдать за выходом с другого конца длинного коридора и тогда, при возможном получении сигнала опасности, просто уничтожат пленников. Лучше не рисковать чужими жизнями, не ждать у моря погоды, а действовать предельно активно самим. В любом случае после выхода бандиты будут настороже. А внутри они чувствуют себя в безопасности и не ждут нападения. И потому Сохно усердствует, «грызет» ножом, а не режет деревянные распорки, проявляя свои обычные качества – терпение и аккуратность.
Он большим боевым ножом, всегда отточенным до предельной возможности, терпеливо, миллиметр за миллиметром, выстругивает распорку, крепящую дверную раму в скале. И старается, чтобы нож не коснулся спаренного металлического уголка. Соприкосновение двух металлов вызывает звук, который может далеко разнестись по пещерному коридору. Его могут услышать и насторожиться. Жизнь в пещере идет и дает о себе знать. Какие-то встречные звуки время от времени доносятся изнутри. Несколько раз даже слышатся отдельные слова. И каждое подобное нарушение тишины заставляет Сохно прерываться и замирать в напряженном ожидании – не раздадутся ли в коридоре чьи-то шаги?.. Собственно, разведчикам хотелось бы этого. Выход человека или даже трех человек на свежий воздух решил бы вопрос быстро. По идее, можно было бы вообще здесь дожидаться этого выхода. Но неизвестно, сколько человек выйдет, чтобы отправиться в жилую пещеру, – трое или шестеро. Если выйдет шестеро – это тоже предельно упростило бы ситуацию. При неожиданном нападении шестеро – ненамного более сильные противники, чем трое. Спецназ ГРУ привык работать при таком раскладе сил. Но может статься и так, что трое выйдут, а трое останутся с пленниками и будут наблюдать за выходом с другого конца длинного коридора и тогда, при возможном получении сигнала опасности, просто уничтожат пленников. Лучше не рисковать чужими жизнями, не ждать у моря погоды, а действовать предельно активно самим. В любом случае после выхода бандиты будут настороже. А внутри они чувствуют себя в безопасности и не ждут нападения. И потому Сохно усердствует, «грызет» ножом, а не режет деревянные распорки, проявляя свои обычные качества – терпение и аккуратность.
Кордебалет упаковывает рацию в ранец, ранец пристраивает за плечи и подходит к товарищам тогда, когда первая распорка уже высвобождена. Фонарь полковника Согрина светит не прямо в место работы, а в металл двери, чтобы свет рассеивался и не бил резким лучом через щель в коридор. При каждом звуке изнутри, намекающем на возможное движение, фонарь гаснет.
– Долго еще? – интересуется Кордебалет.
– Час уйдет...
– Тебя подменить?
– Не доверяю... – ворчит Сохно.
– Успеем?
Майор не отвечает.
– Если кто-то пожелает погулять, заметит... – говорит Согрин.
Он просовывает пальцы в щель и пробует надавить. Дверная рама шевелится.
– Обязательно заметят... – соглашается Кордебалет.
– Если что, в критический момент бью ногой, и атакуем... – предупреждает полковник.
– Тише... – шепчет Сохно.
Гаснет фонарь. Изнутри слышатся шаги и чеченская речь.
Согрин смотрит в щель. Но звуки больше не приближаются к двери. Наоборот, глохнут где-то в стороне. Значит, удалились в боковой проход. Следует иметь в виду, что здесь есть боковые проходы. Это может принести неприятность. Едва голоса и шаги стихают, Сохно оглядывается:
– Разделились... Они разделились...
Это звучит обращением к командиру с требованием немедленного действия.
– Как открыть? Загремит... – говорит Согрин.
Сохно убирает нож в ножны и запускает пальцы обеих рук за уголок дверной коробки. Тянет на себя так, что даже в темноте видно, как вздулись жилы на его мощной шее.
Попытка... Еще одна...
– Шурик...
Кордебалет пользуется тем, что он выше ростом, и делает захват почти у верхнего угла. Полковник надавливает плечом в противоположный бок.
– Главное – не уронить...
Суставы хрустят от усилий, немеют вцепившиеся в промерзший металл пальцы. Но дверь покачивается сильнее. Еще рывок... Еще один...
– Стоп... Стоп...
Сохно снова вытаскивает нож, вдавливает лезвие в клин и продавливает сам клин сильно книзу. Добавляет глухой удар кулаком сверху вниз.
– Пробуем! Еще раз...
Новая попытка. Теперь дверь держится уже совсем неуверенно. Последний рывок, и она разворачивается по оси.
– К стене... – хрипло командует в микрофон полковник, стараясь удержать сорванную вместе с металлической дверной коробкой дверь в равновесии. – Осторожнее... Осторожнее, Толя... Шурик, тяни... Ставим...
Дверь, в самом деле, тяжелая, и они втроем ее еле-еле удерживают от падения после такого мощного одновременного приложения сил. Но все-таки прислоняют к стене почти без звука.
– Вперед! – звучит команда полковника, и не дается времени даже на то, чтобы перевести дыхание после протяжного напряжения.
И Согрин же первым обнажает нож...
* * *Дыхание они переводят только после того, как в несколько бесшумных скачков достигают развилки коридора. Только один раз зажигается и сразу гаснет фонарь полковника, проверяющего позицию. Мгновения хватает, чтобы оценить обстановку. Позиция не самая удобная, если не вообще опасная. Спрятаться можно только за углом и дожидаться, когда из бокового коридора появятся те двое, что, судя по голосам, туда ушли. А что, если кто-то пойдет по главному коридору, желая присоединиться к первой паре? Более того, а что, если кто-то пойдет и на всякий случай или даже просто нечаянно наведет луч своего фонаря на то место, где недавно была дверь? И сразу тревога...
Полковник думает недолго.
– Толик, – обращается к Сохно. – Ты – здесь... Мы – туда...
В темноте не видно, как кивает майор. Наушник доносит только его спокойное:
– Угу... Обеспечим в лучшем виде...
Сохно не оборачивается и не смотрит вслед уходящим товарищам. Все равно ничего не видно, как и не слышно – Согрин с Кордебалетом шагают совсем беззвучно. Он просто приседает, прислоняясь спиной к стене. Так, то ли отдыхает, то ли дожидается противника с невозмутимостью уверенного в себе человека. Тишина длится чуть меньше пяти минут. Это Сохно определяет, не глядя на светящуюся зеленью стрелку «командирских» часов.
Опять шаги... Майор вслушивается. Уходили, кажется, двое... По крайней мере, как слышно было из-за двери, разговаривали двое. Сейчас, судя по шагам, идут трое. Да... Трое... Один что-то говорит. Сохно почему-то кажется, что этот говорун ворчит на кого-то, выказывая свое недовольство. Нотки брезгливого презрения звучат отчетливо.
Расстояние сокращается. Когда майор определяет дистанцию в десяток метров, он отрывается от стены и осторожно выглядывает за угол. Два фонаря. Два человека. Между ними третий. Не в «камуфляжке». Понятно. Это один из рабочих, и ворчат, вероятно, именно на него. Очень неудобную позицию занял этот рабочий. Отделяет одного боевика от другого, мешая майору быстро нанести несколько ударов.
Сохно пытается рассмотреть фигуры, не опасаясь, что на него наведут фонарь. Боевики светят себе под ноги. Боятся споткнуться. Ну, это уже их заботы. Сохно споткнуться не боится, но сразу понимает, что срединное положение рабочего не позволяет ему атаковать открыто и эффективно с короткой дистанции – ножевой. И потому он убирает нож и осторожно вытаскивает из чехла на спине другое специфическое оружие спецназа – остро заточенную саперную лопатку. При желании или необходимости такой лопаткой можно бриться. И тут же сдвигается чуть в сторону от угла, пропуская идущих.
Первый проходит в полутора метрах и сразу поворачивает в главный коридор. За ним туда же шагает рабочий – еле ноги переставляет, изможден до крайности. К одной из ног в дополнение ко всему привязана веревка, конец которой в руках у боевика. Тот время от времени за веревку подергивает, «выравнивая» шаг пленника. И еще подталкивает рабочего стволом автомата в спину. Сам шагает в коридор, но что-то заставляет его остановиться и обернуться, натянув веревку. Он еще не перевел фонарь. Он думает. Наверное, почувствовал сквозняк, идущий от входа. С дверью сквозняка, наверное, не было.
Фонарь неестественно медленно переводится. Луч тугой, напоминает собой тяжелую дубинку...
И в это время Сохно в скачке бьет заточенным ребром лопатки прямо в лоб. Майор не дожидается результатов своего удара, сразу – два шага вперед, сильный толчок в плечо рабочему, отчего тот просто падает, одновременный разворот своего тела для завершения размаха по полной амплитуде, и еще один скачок с ударом. Боевик даже повернуться не успевает и не понимает, откуда пришла к нему смерть...
* * *Полковник Согрин и майор Афанасьев в темноте добираются по главному коридору до новой развилки. Однако перед ними не стоит задача выбора. Левый рукав более широкий, кроме того, он доносит недалекие звуки и легкий запах гари. Но обстановка заставляет быть осторожными, и именно осторожность заставляет пренебречь правилами безопасности и ради безопасности же, отставив руку в сторону, включить на мгновение фонарь. Рука отставляется для того, чтобы случайный выстрел, если он раздастся из темноты, прошел в стороне. Обычно стреляют, ориентируясь на положение, при котором фонарь держат перед собой.
В малом коридоре, метрах в восьми от основного, видна перегораживающая проход металлическая дверь. Удается даже рассмотреть внешний засов. Следовательно, дверь открывается снаружи. Очевидно, сюда закрывают пленных рабочих, когда их смена заканчивается.