А очнулся он от того, что кто-то настырно лил воду в его пересохшую глотку. Вода была необыкновенно вкусной и как нельзя лучше утоляла мучившую Ивана жажду. Открывший глаза писатель не сразу, но признал в спасителе своего старого друга Ваську Кляева, который в железных доспехах смотрелся ещё живописнее, чем в камуфляже или в волчьей шкуре. А вторым рыцарем была, к немалому удивлению Царевича, ведьма Вероника, которая недовольно морщила нос в сторону осрамившегося добра молодца и витязя.
– Тебя только за смертью посылать, царевич Иван. Кабы не добрые люди, так до сих пор жила бы в собачьей конуре по твоей милости
Царевич хотел было возразить, что Мокрухин дворец всё-таки великоват для собаки, если, конечно, эта собака не цербер, но потом счёл за благо придержать язычок и не дразнить ведьму, настроенную пока что довольно дружественно. Иван хоть и медленно, но обретал себя в прежней реальности, которая, к слову, была не такой уж реальностью, но всё-таки Царевич присутствовал здесь в человечьем обличье, а не в жеребячьем.
– Ты откуда взялся? – спросил он у Васьки, как только язык стал вновь ему повиноваться.
– От верблюда, – ухмыльнулся Кляев. – Это мы с Веркой перестреляли из Максима сотню Киндеряевых рыцарей.
– А за Петьку кто у вас был? – припомнил кинематографическую картинку Иван. – Лошадьми управлял Матёрый, – пояснил Васька, помогая ослабевшему Царевичу подняться.
– А Язона кто изображал? – В роли грека выступал Ратибор, из Белых Волков дружины Матёрого.
С помощью Васьки и в сопровождении хмурой Вероники Царевич выбрался, наконец, из жуткого каменного мешка на свет божий. Весь двор Киндеряева замка был завален железом, в смысле доспехами испарившихся рыцарей. Мужики-возницы растерянно стыли у своих телег, а расторопные лже-аргонавты вышибали из бочек затычки и сливали воду прямо на плиты.
Такое расточительство привело прямо-таки в неистовство и без того обиженную на весь свет Наташку-Семирамиду, которая, вперив руки в боки, крыла матом выполняющего служебный долг Ратибора. Совершенно неожиданно для Царевича, с большим удовольствием наблюдавшим эту сцену, к Семирамиде присоединилась ведьма Вороника. Вдвоём они спихнули с телеги аргонавта и сделали официальное заявление, что убьют всякого, кто помешает им искупаться в живой воде. – Пусть купаются, – вмешался в спор ведьм с Язоном подошедший Матёрый. – Наполните для них бассейн.
Слегка сбитый с толку беспредельной добротой Матёрого, одним мановением руки подарившего скандальным дамам бессмертие, Царевич заглянул на конюшню, но, увы, жеребца там не обнаружил.
– Испарился, – пояснил расстроенному соседу Васька Кляев. – Можно сказать на моих глазах. А Верка сказала, что он слился с тобой в одно целое до очередного искушения,
Не то, чтобы Царевич зарыдал то ли от потери, то ли от обретения, но жеребца, едва не ставшего по желанию Семирамиды богом, ему было жаль. Можно сказать, рухнула мечта, которая была отчасти Царевичевой, и уж конечно, не видать ему теперь божественной Наташки как своих ушей. Правда, у него был шанс сойтись с божественной Вероникой, которая будучи просто ведьмой уже допустила Царевича на своё ложе, вдохновляя на подвиги.
– А Киндеряя поймали? – спросил Иван у Кляева – Удрал Киндеряй. Теперь он в обличье Костенко шустрит в Российской Федерации.
Матёрый сидел за Киндеряевым столом и с интересом разглядывал фараона Тутанхамона, опять превратившегося в мумию. Похоже, это был единственный трофей, взятый им в замке, если не считать Мишки Самоедова, который стоял чуть поодаль в позе деревянного истукана. Проходя мимо, Царевич пнул художника под зад и этим пока ограничил карательные акции в адрес ренегата и оппортуниста. Самоедов принял наказание со стоическим терпением, то есть сморгнул глазами и сглотнул слюну. Слюна, а впрочем, побежала у него вовсе не в результате удара жеребячьим копытом, а от вида яблок, лежащих на столе.
– Наркоман паршивый, – бросил в его сторону Царевич.
Матёрый молча указал писателю на место рядом с собой. Васька, не долго думая, уселся на украшенный яхонтами и изумрудами золотой трон богини Иштар, что можно было бы счесть святотатством, но поскольку в парадном зале Киндеряева дворца адепты божественной коровы отсутствовали, Кляеву это сошло с рук.
– Мы не можем долго здесь задерживаться, – сказал Матёрый Царевичу. – Киндеряев замок мы передаём Веронике и её фуриям, а тебе, Иван, придётся за ней присматривать.
– Легко сказать, – нахмурился Царевич. – Я уже побывал и волком и жеребцом, а потому мне вовсе не улыбается по милости расторопных фурий превращаться ещё и в барана. А кстати, куда подевался золоторунный Роман?
– Барана Киндеряй забрал с собой, а вот козла Синебрюхова оставил нам. Дело, разумеется, не в Синебрюхове, хотя мы его, конечно, допросили. Знает козёл не так уж много, но из его показаний становится очевидным, что ниточка от Киндеряя далеко тянется, и вся эта суета с молодильными яблоками может перерасти
в проблему планетарного масштаба. – Но ведь ты перекрыл практически все каналы доставки: Кабаниха, Наташка, Вероника, ведьма Мила с вурдалаком Сеней. Осталось только приструнить Малюту Селютиновича и Киндеряя.
– Ты забыл о Шараеве и Бердове. – Так Валерку вроде сожгли на жертвенном костре. – К сожалению, нет, – холодно бросил Матёрый. – Хотя он вполне заслужил такую участь.
Царевич всем своим видом выразил сомнение. Нет, Валерка, конечно, не святой, но, в конце концов, и не уголовник какой-нибудь, чтобы вот так запросто его отравлять на костёр. Вся его вина состоит лишь в краже миллиона у мафиози да в безудержном фантазировании за довольно скромный гонорар. Но Бердов раскаялся и осознал свою вину, а потому, по мнению Ивана, заслуживал снисхождения.
– Ничего он не осознал и ни в чём не раскаялся, – поморщился Матёрый. – Если верить Синебрюхову, то Бердов украл у Костенко не только миллион долларов, но и адреса покупателей молодильных яблок, которые Киндеряй держал в тайне от своих партнёров. В первую голову от Шараева.
– Так Валерка работал на Сан Саныча? – поразился Царевич. – По нашим сведениям да. Шараев связан с одним московским олигархом, ныне находящимся в опале у официальных властей, а потому и не стесняющемуся в средствах для возвращения утраченного влияния. С этим же олигархом сотрудничает, похоже, и твоя Вероника. Хотя точных сведений на этот счёт у нас нет. Очень уж осторожная и ловкая особа твоя бывшая супруга, Царевич. Счастье ещё, что мы не позволили этим людям добраться до живой воды.
Царевич покаянно развёл руками. Его сентенцию по поводу того, что человек над своим бредом не властен, Матерый выслушал с большим вниманием. Однако внёс в Бердовскую теорию некоторые поправки:
– Кроме инстинкта жизни есть ещё и инстинкт размножения. Ты их не к тому источнику вывел, Иван.
– Вот тебе раз, – возмутился Царевич. – Я же хорошо помню дорогу…
Царевичу вдруг пришло в голову, что Матёрый прав. Это не тот источник. Источник с живой водой расположен в лесных дебрях и пробирался к нему царевич Иван через болота, где едва не стал жертвой любвеобильных кикимор, редкостных, к слову сказать, уродок, но чрезвычайно охочих до мужских ласк. А из горного источника герой Царевича пил, отправляясь к ведьме Веронике, дабы удивить её своими сексуальными способностями. Вот дал маху так дал. И все из-за Наташки, которая направила мысли несчастного жеребца совсем в другое русло, пробудив в нём инстинкт размножения. Кентавриков ей, видите ли, захотелось. Теперь понятно, почему Матерый не стал противиться желанию ведьм искупаться в привезённой из горного источника воде.
– Не завидую я твоему Язону, – ухмыльнулся Царевич. – Так и тебе завидовать не приходится, – хихикнул Васька Кляев, поднимаясь с роскошного трона.
А хихикал он, естественно, неспроста, поскольку на пороге зала возникла Вероника, с взором страстным и к Царевичу явно неравнодушным.
– Ну, нё буду вам мешать, – отчего-то заторопился Матёрый и покинул помещение раньше, чем Иван успел раскрыть рот для протеста.
Надо сказать, что Царевичу и раньше доводилось ошибаться, но никогда в жизни он не ошибался со столь опасными для здоровья последствиями. Камасутра вакханок в гробнице фараона была лишь жалкой пародией на страсть упившейся сексуальным стимулятором ведьмы Вероники. Спасло Царевича только то, что возвратившийся после долгих странствий жеребец тоже немало выпил из того же источника. Только с рассветом Царевич, оставивший на ложе Вероники всё своё здоровье, сумел вырваться из страстных объятий взбесившейся ведьмы. Его появление во дворе вызвало фурор среди собравшихся там молодцов в волчьих шкурах. Царевича поздравляли так, словно он вырвался из пасти Змея Горыныча по меньшей мере. Между прочим, у Язона-Ратибора тоже был весьма бледный вид, когда он, садясь на своего коня, трижды промахнулся мимо стремени, и если бы не сердобольный Васька Кляев, подсадивший добра молодца, страдающего с любовного похмелья, то неизвестно, чем бы дело кончилось.
– Если узнаешь что-нибудь про Шараева и Бердова, то немедленно свяжись со мной по рации, – сказал Матёрый Царёвичу на прощанье. – Самоедова я оставляю в твоём распоряжении в качестве подсобной силы. Ну а если этот поросенок вздумает нам изменить, то по воле фурий быть ему боровом до конца дней.
Матёрый огрел коня плетью и вылетел за ворота Киндеряева замка. Вероникины гоблины, угрюмо ворча, прикрыли ворота, но мост пока поднимать не стали, ибо Кляев уже заводил мотор Уазика, которого успел перегнать за ночь из Кабанихиного замка.
– Привет тебе от Егоровны, – ухмыльнулся Кляев в отросшие усы. – Старуха рвет и мечет, узнав, что ты отобрал у Киндеряя замок и вернул его Вероники. – А что с Вепрем и Михеичем?
– Кабаниха клянётся, что они от неё сбёжали, прихватив бутыль с самогоном. Не исключено, что встретимся с ними на дороге.
Царевич устроился рядом с водителем, заложника Самоедова бросили на заднее сидение. Прощаться с Вероникой Иван не стал, во избежание рецидивов ночных страстей. Гоблины, повинуясь взмаху руки фурии-брюнетки, вновь открыли ворота, и Уазик, облегчённо хрюкнув, выскочил со двора проклятого замка, где Царевич дважды чуть не лишился жизни.
– Знаешь, чем хряк отличается от борова? – обернулся к Самоедову тонко разбирающийся в сельскохозяйственных вопросах Васька.
– Нет, – честно признался художник. – А вот этим и отличается, – наглядно объяснил Кляев. – Стоит тебе переметнуться от нас на сторону врага, считай, что ты автоматически лишен всего хозяйства, с последующей сексуальной инвалидностью. Клятвопреступникам, Самоедов, фурии не дают пощады.
Мишка сидел тихий и бледный, переваривая в душе предстоящие египетские казни. На фурий Самоедов успел, надо полагать, налюбоваться и вероятно составил о них своё мнение.
– Куда исчез Валерка Бердов? – спросил Царевич у пригорюнившегося ренегата. – Костенко увёл его с собой. А меня бросили на растерзание. Сволочи. Вот она благодарность за всё, что я для них сделал.
– Валерка всё им про Шараева рассказал? – Да уж, наверное, сдал с потрохами, – радостно подтвердил Самоедов. – Шкуру свою спасал.
– А Костенко разобрался, кто его замок штурмует? – Откуда. Бежал как заяц, бросив на произвол судьбы верных людей. Маг и чародей называется. А подземный ход он за собой завалил, так что мне деваться было некуда.
Васька настолько уверенно вёл Уазик по лабиринту, что Царевич не успел даже прискучить путешествием, как не успел заметить момента превращения волчьей шкуры в камуфляж.
Уазик выскочил из-под земли всё в том же месте у вокзала, испугав до полусмерти роскошную иномарку, которая едва не врезалась в осветительный столб.
– Едем к Киндеряю, – распорядился Царевич. – С ума сошёл? – удивился Кляев. – Мафиози нас на куски порвёт за утерянный замок. – Так ведь замок захватили «аргонавты» с помощью коварной Наташки и по наущению Шараева, который пытался с помощью героических греков устранить конкурентов, Костенко и Полесскую. А мы с вами жертвы трагических обстоятельств, чудом уцелевшие во время погрома.
– А если Костенко узнает, что замок у твоей Вероники? – А я тут при чём? – пожал плечами Царевич. – Я за неё не ответчик. И не виноват, что они, сговорившись с Наташкой, обвели вокруг пальца уважаемого мафиози. – Риск, – покачал головой Васька.
Но Царевич и без его предостережений знал, что сильно рискует. Однако если верить знающим людям, кто не рискует, тот не пьёт шампанское. И не то чтобы Иван был большим поклонником игристого вина, но и быть шутом гороховым на чужом празднике жизни, ему не хотелось. Тем более что этот чужой праздник всё более превращался в жутковатый бал-маскарад, где придуманные воспаленным воображением личины заимели претензию стать хозяевами жизни. Мало нам киллеров и наркоманов, так вот вам ещё и вампиры с любителями молодильных яблок.
Надо сказать, что дом губернского мафиози сильно уступал и размерами и роскошью Киндеряеву замку. А ещё говорят, что наша элита совсем меры не знает в жилищном строительстве и буквально совесть потеряла, обрастая лишними, метрами в стране, где жилищный вопрос с давних времён один из самых острых. Да по сравнению с элитой Бёрендеева царства наша элита образец скромности и человечности. Что бы там ни говорил борец за пролетарское счастье Васька Кляев, банкир всё-таки много лучше вампира. И обличьем он поинтеллигентнее, а если и пьёт кровь из трудового народа, то только фигурально выражаясь, а не в натуре. К достоинствам дома Костенко в родной Российской Федерации можно было отнести тот факт, что он не был обнесен рвом, а солидная по нашим меркам ограда ни шла ни в какое сравнение с «кремлёвскими» стенами Берендеевских замков. Что, между прочим, прямо указывает на мягкость нравов в России и на эффективность работы правоохранительных органов. А те несознательные граждане, которые называют наших правоохранителей драконами, очень ошибаются на их счёт, ибо к счастью для себя не видели драконов настоящих, которые хоть и считаются в Берендеевом царстве маломерными, но способны за минуту в три горла сожрать любого рассеянного гражданина, вздумай он по простоте душевной требовать адвоката.
В доме потерпевшего чувствительное поражение мафиози гостей не ждали и приняли их с большой опаской. Тем более что Костенко испытывал явный дефицит в людях, которых враги частично превратили в баранов, а большей частью просто в пар. Хотя, по мнению компетентных экспертов, железные болваны людьми не были, а были всего лишь проекцией магической силы, обретшей плоть в результате чародейских заклятий. Во всяком случае, так объяснял их появление на Берендеевских землях Вадим Матёрый. Слабо разбирающемуся в технологиях колдовского мира Царевичу оставалось только головой кивать да поддакивать профессионалу.
Чудом сохранившиеся от былой роскоши две шестерки криминального туза ввели гостей в холл, предварительно их разоружив. Кляев особенно неохотно расставался с маузером и настоятельно рекомендовал неразумным Киндеряевым холопам как можно бережнее обращаться с музейной реликвией.
Взволнованный визитом Костенко встретил гостей более чем прохладно. Воздух родной земли подействовал на мафиози отупляюще, и он не нашел ничего лучше, как облаять уже однажды обиженного человека. – Сам виноват, Леонид Петрович, – спокойно отмёл все обвинения Царевич. – Нашел, кому доверить серьёзное дело – Семирамиде. – Психопатка, – с готовностью подтвердил Царевичевы слова Мишка Самоедов. – То она на жеребце помешалась, то теперь на Язоне.
– А грек сказал буквально следующее, – дополнил Кляев, – не отдаст барана, я ему сделаю секир башка.
Сидевшая далеко не в золотом, а в каком-то задрипанном в смысле роскоши кресле, Ирина Аркадьевна Полесская обиженно поджала губы. Судя по всему, критические замечания в адрес дочери, да ещё со стороны лиц весьма сомнительных, не пришлись ей по вкусу.
– Девочку обманули и подставили самым бессовестным образом.
На лице Костенко, потерявшего по вине заполошной семейки большие материальные ценности, читалось откровенное сомнение. Похоже, он и богине Иштар не слишком доверял и держал её в своём доме скорее как заложницу, чем как партнёра по бизнесу. – Конечно дело не в Наташке, – охотно подтвердил Царевич. – Всё дело в Шараеве, который нанял аргонавтов и обвёл вокруг пальца всех: и тебя, Леонид Петрович, и Ирину Аркадьевну, и меня, и мою супругу Верку, и Кабаниху, и ведьму Милу, Наташку, и даже Валерку Бердова.
Обвинения в адрес Шараева со стороны Царевича были более чем обоснованы, и уж кому как не Костенко это знать. Другое дело, что мафиози не верил Царевичу и не находил нужным этого скрывать. А Полесская и вовсе высказала своё негативное мнение о писателе отрытым текстом.
– Он агент Вероники, Леонид, будь с ним осторожен.
Нельзя сказать, что Ивана огорчила такая характеристика, но в эту минуту он от души пожелал Ирине Аркадьевне мычать в углу худосочной коровой и не путаться под ногами озабоченных серьёзными проблемами людей. Разумеется, вслух он это пожелание высказывать не стал, ибо не в традициях российской интеллигенции столь откровенно хамить богиням. – Я не просто агент, – возразил Царевич. – Я агент поневоле. Фурии грозятся исполнить обещание, данное Веронике, и порвать меня на куски, если я не передам ей во владение Кощеев дворец со всем содержимым и молодильными яблоками в придачу.
– Это ты погорячился, – криво усмехнулся Костенко. – Кощеев замок тебе не по зубам, не говоря уже в молодильных яблоках. Слишком много у тебя конкурентов, Царевич, и здесь и там.
– Кто ж знал, что всё так нелепо обернётся, – развёл руками Иван. – Язык мой – враг мой. Однако Вероника, как женщина относительно разумная, готова удовлетвориться меньшим, а именно: Киндеряевым замком и десятью процентами урожая из Кощеева сада.