Выкопав нору, он сел в нее, не прислоняясь спиной к стенке, потому что боялся уснуть. Замерзшие пальцы никак не могли вытащить сигарету из пачки и щелкнуть зажигалкой, и он оставил бессмысленные попытки.
Тут он вспомнил, что у него есть бутылка виски, подарок для дяди Тома. Обеими руками он стал шарить в сумке. Бутылка была завернута в носки. Онемевшими пальцами ему никак не удавалось отвинтить пробку, и Бен разбил горлышко о камень и вылил обжигающую жидкость в глотку. Ему стало легче. Теперь он хотя бы уйдет в мир иной счастливым.
Раз твой час настал, что тут поделаешь, размышлял он, но все-таки обидно расставаться с жизнью тут, на родной земле, когда где-то рядом есть безопасный бункер. Это настолько смешно, что нет слов. И все-таки он чувствовал, как к нему подбиралась смерть, все ближе и ближе, черная старуха с клюкой. Его веки отяжелели, руки перестали слушаться. У него больше не осталось сил на борьбу.
Миррен не сиделось на месте; она никак не могла сосредоточиться на штопке, беспокойно расхаживала по кухне, машинально откусила бутерброд, открыла дверь и выглянула на улицу. Буран, нагрянувший с севера, уже стихал. Как же ей не волноваться, когда в снегах могли застрять отбившиеся от отары овцы, слабые из-за сырой осени и плохого сена, и слабые ягнята, отставшие в росте? Вдруг и Флорри угодила в снежную ловушку на полпути к дому, как когда-то несчастный выпивоха Джордж Пай?
В ее сознании звучал настойчивый голос, тянул ее прочь от печки. Это был голос ее отца, с его характерным шотландским акцентом. У него, трезвого, всегда было чутье на беду. Он мог предсказывать погоду по ветру и небу лучше всякого барометра. Конечно, зря она волнуется за Флорри, ее свекровь не настолько глупая, чтобы высовывать нос перед таким бураном? И все же Миррен было не по себе.
– Гром и молния! Пошли, Джет. Давай пройдем по дороге, пока ее не занесло… так, на всякий случай, – крикнула она, стащила с веревки шинель, надела шапку и набросила на голову и плечи мешок. Зажгла фонарь и, опираясь на посох, вышла на улицу.
– Я не боюсь тебя, – бормотала она, бросая вызов стихии, но ее голос дрожал от страха. Сейчас ей придется идти наугад, без дороги. Падающие снежинки хоть и похожи на звездочки, но снегопад – штука коварная, это ненадежный друг, который льстит, скрывая свою корысть.
Снег может останавливать армии на марше, разорить за одну ночь бедного фермера, снег может мучить и убивать. Один ложный шаг, и ты пропал.
…Поля дымились белой пудрой. Ледяные частицы, сорванные ветром с гребня сугроба, кололи глаза. Небо прояснилось, показалась луна, ветер стих на несколько минут, потом снова усилился, погнал по полям поземку.
Миррен знала место у каменной стенки, где овцы обычно прячутся от северо-восточного ветра, ждут спасения, тесно сгрудившись; иногда даже смерзаются боками.
Джет, черно-белый колли, рванулся вперед, проваливаясь в сугробы. Не самый пронырливый, довольно средненький в работе с овцами, он был маэстро в ситуациях, когда приходилось спасать животных после бурана. Он мог валять дурака, но великолепно чуял беду. Он не сеттер, не сидел возле своей находки в ожидании команды, как обученная собака, а тут же принимался скрести и рыть, чтобы добраться до пострадавшей овечки.
Вот он, как обычно, заскреб лапами сугроб возле стенки. Миррен нащупала рога барашка и схватилась за них, освобождая животное от ледяной могилы.
– Молодец! – улыбнулась она. Вытаскивать овец из снега было тяжело, но приятно. Джет был в своей стихии. Он любил похвалы, а она радовалась его компании. Если непогода была серьезная, приходилось вывозить корм в поля на санях три раза в день, да еще смотреть, чтобы корма и горючего хватило до новой поставки. Миррен могла продержаться неделю-другую, максимум три, но мысль о том, что она осталась сейчас без помощников, ее угнетала. Но ведь должны же к утру расчистить дороги, верно?
«Сухой снег растает не скоро», – говорит старинная примета, а лед был сейчас засыпан мелкой снежной крупой. Миррен никак не могла отделаться от неприятных предчувствий и повернула назад, чтобы поскорее очутиться дома, в безопасности.
Пейзаж был прекрасен, снега сверкали под луной, словно на рождественской открытке, но в нем Миррен видела лишь холод и жестокость. Ей предстояло жить одной в снежном доме, словно Снежной королеве, со льдом в сердце, отрезанной от всего мира. Придется смириться с этим.
Она свистнула, подзывая Джета, но пес не прибежал. Она снова свистнула и отругала непослушного пса. Ослепленная фонарем, она не сразу разглядела, что он рылся еще в одном сугробе. Джет делал свое дело, а овцам понадобится любая помощь.
Проваливаясь по колено, она полезла через снежные наносы, уже мечтая, как она скоро вернется к теплой плите, подложит в нее брикетов и будет греться, попивая из чашки говяжий бульон «Боврил». Она уже устала, ей надоело играть в «Мириам-из-Долины». Тем временем пес азартно рыл снег, виляя от восторга хвостом.
– Ну, давай-ка! – пробормотала она и сунула руки в снег, чтобы схватиться за рога. Вместо этого нащупала что-то грубое, но мягкое при нажатии, но не овечью шерсть. Разгребла снег и посветила себе фонарем. В ее руке был кусок шерстяной ткани цвета хаки – пола шинели. Ее сердце екнуло.
Надо было действовать как можно быстрее. Вдвоем с черно-белым колли она рыла снег, страдая от мысли, что вот так нашли в прошлом году и фермера, без признаков жизни, замерзшего.
– Этого мне еще не хватало. – Она разбрасывала в разные стороны снежный кокон, окутавший тело. Долго ли пролежал тут этот бедолага? Как же она дотащит безжизненное тело до фермы? Как ей попытаться оживить мертвого? Это нечестно, такое жуткое напоминание о ее собственной беде, пережитой в детстве. Нет-нет, она должна что-то сделать.
Но у этого человека хватило по крайней мере ума залечь под стеной и соорудить что-то вроде укрытия. Он закутал лицо шарфом и оказался как бы в воздушном кармане. В общем, старался остаться в живых, но, может, все равно уже слишком поздно. Тут она заметила бутылку виски, ощутила ее запах. Терпкий аромат ударил в нее, оживил в ее памяти те ужасные сцены и тот стыд. Бутылка была пустая, слава богу!
Значит, еще один пьянчужка? Еще один полоумный идиот, заплутавший в непогоду? Когда только люди научатся соображать? Пожалуй, никогда.
Она привыкла встречать на пустошах бродяг; они приходили к ферме и клянчили еду. Иногда в непогоду она позволяла им ночевать на сеновале, предварительно обшарив их карманы и отобрав спички.
Бродяги были разные, добродушные и грубияны, покрытые шрамами ветераны и ленивые дезертиры. У этого не было клочковатой бороды, лицо было молодое, свежее, да и одежда не воняла.
– Что мне с ним делать? Я не дотащу его до дома, не хватит сил. Он крупный. Как он оказался тут в поздний час?
Она часто разговаривала сама с собой, привыкла к этому во время своей одинокой жизни. Неугомонный дух Пэдди Гилкриста привел ее сюда вместе с собакой. Пожалуй, благодаря его заступничеству она еще успеет спасти жизнь этому парню.
Рыжеватые волосы бродяги обледенели. Вообще, в нем было что-то знакомое, но всего лица Миррен не видела, лишь чисто выбритую щеку и глаза с рыжеватыми ресницами. Она нагнулась, проверяя, дышит ли он, и его голубые глаза на секунду сверкнули. Он пробормотал что-то бессвязное, похоже, на чужом языке; от его холодных губ исходил запах виски. Оценивать степень его глупости было некогда. Нужно обработать его как замерзшее животное и постараться вернуть к жизни.
Она стала энергично растирать его руки, чтобы восстановить кровообращение, но нужны были солома, горячая вода и одеяла, а еще сладкий чай и бутылки с горячей водой. Нужно поставить его на ноги, пока они еще не окончательно замерзли, но как?
– Ох, дай мне силы поднять его, пробудить его из ступора. Он должен помочь себе, иначе пропадет.
– Иди сюда, Джет. Сюда. – Она приказала псу лечь на пострадавшего, сорвала с себя мешок и накрыла их обоих, оступилась и чуть не упала. Надо запрячь лошадь в сани и приехать за пострадавшим, подумала она, но вспомнила, что дверь сарая завалена снегом. Этот человек замерзнет окончательно, прежде чем она вернется за ним сюда.
Ничего не оставалось, как поставить его на ноги. Он должен пойти сам, чтобы в его замерзшем теле кровь побежала по жилам.
Каждая секунда превращалась в вечность, а она тянула и тянула за его негнущуюся от мороза шинель, чтобы высвободить его из сугроба.
– Встань! Встань! Ты недалеко от дома, – уговаривала она. – Давай, сделай усилие. Очнись, очнись! Я не смогу тебя тащить. Ты должен идти на своих ногах! – кричала она ему в ухо.
Он открыл глаза, смотревшие через щелку в заиндевевшем шарфе, не понимая ее слов, но все же шарил глазами по ее лицу, пытаясь выговорить слова непослушными губами. Она растирала его руки. Когда восстановится кровообращение, ему станет адски больно. Нет, она должна как-нибудь довести его до кухни…
– Встань! Встань! Ты недалеко от дома, – уговаривала она. – Давай, сделай усилие. Очнись, очнись! Я не смогу тебя тащить. Ты должен идти на своих ногах! – кричала она ему в ухо.
Он открыл глаза, смотревшие через щелку в заиндевевшем шарфе, не понимая ее слов, но все же шарил глазами по ее лицу, пытаясь выговорить слова непослушными губами. Она растирала его руки. Когда восстановится кровообращение, ему станет адски больно. Нет, она должна как-нибудь довести его до кухни…
Словно со стороны, она почувствовала, как ее усталое тело наполняется силой. Отчаянным усилием она сначала заставила его сесть, потом поставила на ноги. Но его ноги совершенно онемели и не слушались.
Незнакомец стонал, что-то бормотал, протестуя, но она уже разозлилась. Мало того, что этот пьяница забрел на ее землю, нарушил ее спокойный вечер, но он еще и требует такого внимания к себе.
– Опирайся на меня, – сердито велела она и вспомнила, как носит мешки с углем. Ее плечи привыкли таскать тяжести. Она потащит его на спине, согнувшись пополам, и они дойдут до места, где она поставила фонарь, указывающий ей дорогу домой. Там она отдохнет, снова поставит впереди фонарь и снова потащит свой груз. И так до тех пор, пока не завиднеется побеленный метелью фермерский дом.
Постепенно они приближались к дому, но там еще нужно было открыть калитку, а ее уже наглухо заблокировал нанесенный сугроб. Снова закрутилась метель, и скоро видимость снизится до нулевой. Последние ярды будут самыми тяжелыми, если этот парень не поможет себе. Миррен чувствовала, как холод охватывает все ее тело.
Тут она вспомнила про дыру в стене, через которую овцы перебегали с одного поля на другое. Вот если бы она сумела перетащить его за стену, но сейчас это маловероятно. Калитка наверняка не откроется. Поднялся ветер, швырял снег в лицо. Она видела перед собой только на шесть футов, но ничто не могло отвлечь ее от этого последнего усилия. Ее плечи и спина горели от напряжения.
– Что мне делать? – крикнула она ветру. – Я так близко и так далеко от безопасности. Внезапно ветер стих, а облака разошлись, и из них на миг выглянула луна, освещая дорогу. Снегу нанесло столько, что он уже был выше стенки и все накапливался, смерзался – готовый откос, по которому можно подняться на стену и спуститься во двор.
Радоваться было некогда – предстоял последний рывок. Она сначала вскарабкалась наверх, потом потащила парня вниз по склону, словно санки, и с облегчением положила на снег.
– Давай, мы почти дома, – крикнула она и дернула его за руку.
Он обхватил ее за талию и с невероятными усилиями поднялся на ноги. Вместе они доковыляли до двери, уже заваленной сугробом, но после всех испытаний для нее не составило труда расчистить ногами путь на кухню.
Их встретили тепло и свет. Никогда в жизни она еще так не радовалась каменному полу и огню в печке и с наслаждением втянула носом воздух, пропахший торфяным дымом.
– Мы все-таки добрались! – воскликнула она. Но теперь ей предстояла настоящая спасательная работа.
Он уже распростерся на полу, обессилевший, с затуманенным сознанием. Надо было спасать его кисти и ступни от ампутации. Она стащила с него шинель и армейский китель и обнаружила под ними шерстяную рубашку и плотную майку. Вероятно, они-то и спасли ему жизнь.
Вся одежда была приличная, твидовая, не как у бродяг, если только он не украл ее с веревки возле чужого дома. Шея и лицо были закрыты промерзшим шарфом. Его нужно снять, но потихоньку, осторожно, не вместе с кожей.
В ней пробудилось любопытство. Она разглядывала его фигуру – мускулистую, не худую, но тонкую в кости и очень высокую… Прежде всего надо накрыть его всем, что теплое и сухое. Он должен оттаять у плиты, как замерзшая овца. Миррен улыбнулась и вспомнила строчку из «Мессии» «Все мы как овцы блуждали», тут же подумала о том, как родила Сильвию в приделе капеллы в те годы, когда была молода и полна надежд.
Нельзя было терять время. Пока грелся чайник, надо было заняться ногами. К ее удивлению, башмаки были крепкими и дорогими, но носки пристыли к коже. Она схватила ближайшее полотенце и принялась осторожно растирать пальцы ног. Что она делает с незнакомцем на своей кухне, растирает его, как овцу? Флорри задымилась бы от любопытства, узнав об этом.
Она положила на его лицо теплую ткань, чтобы снять примерзшую маску. Теперь ей не терпелось взглянуть, что там под ней. Потом пошарила в его карманах в поисках каких-нибудь документов.
Там были лишь серебряный портсигар и зажигалка, несколько монет и билеты. Был тонкий ежедневник с документом на льготный проезд и шпагатная веревка. Его имя было размыто водой и не читалось, но по содержимому карманов можно было сказать многое. Это фермер, ехавший на рынок, курящий и пьющий. Такая информация мало что проясняла, но по крайней мере она могла чувствовать себя в безопасности наедине с этим загадочным человеком, если только он не вор.
Она убрала подальше зажигалку, так, на всякий случай. Пока его нельзя было никуда перекладывать, и ему предстояло пройти через болезненный процесс, когда будет отходить онемение. Потом она приготовит ему постель возле плиты, вместе с собаками.
Ветер яростно ломился в дверь, как всегда, когда дул с востока. Они едва не попали в ураган.
– Кто-то ведь должен искать этого парня, – пробормотала она, наливая воду в таз. Теперь ей придется проявить жестокость – ради милосердия.
Она обтирала его губкой, расстегнула на нем рубашку, прислушивалась к его дыханию. Джет сидел рядом, глядел с интересом и старался лизнуть. В нижней части рэйберна лежали горячие кирпичи. Сейчас она обернет их в тряпки и обложит его тело, чтобы основательно прогреть.
Ей казалось, что она смотрела странный сон про себя: как она шла через снега, нащупала пальцами шинель, как волокла полумертвого мужчину к себе домой, как намазывала его тело ланолином и растирала, пытаясь вернуть ему жизнь.
Она устала и нервничала. Вот он лежит тут, под грудой одеял и ковриков. Вдруг он здесь и умрет?
Так она сидела, пока ее веки не отяжелели. Тогда она закуталась в одеяло. Она ведь тоже может вздремнуть у очага, вместе с собаками, лечь рядом с незнакомцем и присматривать за ним до утра. Но прежде пора снять с него шарф.
Мало-помалу она освобождала лицо, сначала нос, потом рот и шею, и только тогда увидела, кто это…
Глава 19
Бен пошевелился и услышал свой стон. Где он? Что это, сон? Почему он лежал без сил на коврике, раздетый, накрытый грубыми одеялами. Пахло мокрой собачьей шерстью, навозом и торфяным дымом. Внезапно он понял, что жив. Тут его оттаивающее тело прожгла боль, и он выгнулся в мучительной агонии. Какая-то женщина растирала его руки, шлепала по ним, возвращая в них жизнь и боль. Ему хотелось спать, спать…
– Бен, я должна это делать, – шептал голос, проверяя, пришел ли он в себя. А он чувствовал боль и видел пару собственных глаз, озабоченно глядевших на него. Какого дьявола, что такое? Он закрыл глаза, пряча свою агонию, но женщина непрестанно трясла его, словно тряпичную куклу. Зачем, спрашивается? Тут он вспомнил станцию, и дорогу в гору, и буран, и то, как кто-то волок его через снега, а пес лизал ему лицо…
Джет махал хвостом прямо возле его лица. Взгляд Бена сфокусировался, и он увидел, что это Миррен его мучила, заставляла переворачиваться и менять позу. Потом увидел таз с горячей водой.
– Нет, хватит! Пожалей меня! Миррен, это действительно ты? Что случилось?
– Потом… сейчас надо поставить твои ноги в таз, – ответила она. Ее щеки разрумянились от усилий.
– С моими ногами все нормально, – возразил он, пытаясь сфокусировать взгляд на ее волосах, рассыпавшихся по плечам.
– Это мне судить, а не тебе, – отрезала она. – Давай, шевели пальцами!
Миррен не изменилась, острая как нож, со вздохом подумал он.
– У тебя хватило ума попасть в буран, а теперь ты рискуешь остаться без пальцев на ногах и руках. Не будь слабаком!
– Я буду шевелить, медленно, – простонал он.
– Делай как хочешь, но только не спи, а шевелись. – Вот и все ее сочувствие. – Я нагрела чайник.
Чай был очень горячий и сдобрен сахаром из ее рациона. Прихлебывая, Бен отвлекался от мучительной боли в пальцах ног, когда они оживали. Его стала бить дрожь, и он обнаружил, что раздет до кальсон и майки.
– Когда закончишь с ногами, подышишь бальзамом. Он уберет простуду из твоей груди, – заявила она, словно госпитальная матрона.
Как он мог протестовать, лежа ничком, с накрытой полотенцем головой, и вдыхая камфарные пары? Его щеки болели, словно с них содрали кожу.
– Как это вышло, что ты явился сюда? В такую метель! Ты был почти при смерти, когда Джет тебя обнаружил.
– Когда я уходил со станции, погода была неплохая, – пробормотал он из-под полотенца, чувствуя себя глупо, нелепо и целиком в ее власти.
– Тебе надо было остаться в деревне. Ума у тебя меньше, чем у блохи. Я сняла с тебя мокрую одежду. – Миррен бросила перед ним старые дедушкины штаны, теплую рубашку и чистую майку. – Вот, надень пока это. Ничего другого у меня нет. Для купания горячей воды не хватит, и я просто обтерла тебя губкой. Ты одет не для такой прогулки, у тебя такая приличная одежда из твида. Ты куда-то ехал в другое место?