– Какие догадливенькие, сообразительные… – Глаза Ивана Васильевича быстро белели. – И куда же мы собрались идти? Уроки прогуливаете, старших не уважаете, умных советов не слушаете? Велела вам Маргарита не возвращаться? А теперь уж поздно!
Вокруг директора взвился столб огня. В пламени он шагнул вперед, взмахивая руками.
– Попомните вы Ваньку Грозного! Ох, попомните! – заорал он, грозя пальцем.
Коля толкнул замершего Бориса.
– Прямо спортивный зал, – прошептал он. – Беги туда, ищи отломанную решетку, бей стекло. Я сейчас.
Веселкин сделал большой круг, чтобы не попасть в огонь, и скрылся за дверью спортзала. Иван Васильевич как будто бы и не заметил этого. Он шел прямиком к Мишкину.
– Сгоришь и ты в пылу учительского гнева! – рокотал директор, наваливаясь на Колю.
Вдруг Мишкин вспомнил про огнеупорные способности журнала. Он выставил его вперед и, прикрываясь им, как щитом, пошел напролом. К своему великому удивлению, он пробился сквозь директора, налетел на открытую дверь спортзала и кубарем ввалился внутрь.
Окна здесь все были забраны решетками и прикрыты сетками, чтобы защитить стекла от ударов мячей. От одной стены к другой затравленным зайцем метался Веселкин.
– Что у тебя? – крикнул Мишкин, подбегая.
– Нет здесь сломанной решетки, – чуть не плача, выкрикнул Борька. – Я все проверил. Держатся крепко.
– Этого не может быть! – заорал в панике Коля и стал лупить по первой же решетке журналом. – Трус да еще и врун! Я этому черному ученику руки-ноги поотрываю, цепь к ушам привяжу, чтобы в следующий раз не обманывал!
Оконная решетка сразу же поддалась – скрипнула, изогнулась и отворилась.
В спортзале стало заметно светлее. Коля обернулся.
В дверном проеме ослепительной свечкой горел Иван Васильевич.
– Все, все здесь будете! – грозил директор. – Последняя ночь! Последняя! И ты уже никуда не уйдешь. Тот, кто боится учителей и не учит уроки, обречен на кошмары.
Веселкин колотил кулаками по стеклу. Но то ли бил слабо, то ли стекло оказалось прочным, только разбиваться оно не спешило.
– Пригнись! – крикнул Коля, запуская журналом в окно. Раздался звон. Журнал, стукнувшись точно в середину стекла, разрезал его пополам и вылетел на улицу.
Борис вскарабкался на подоконник, Коля полез следом за ним.
Как только ребята оказались на земле, из окна вслед им полетел круглый светящийся предмет. Предмет издавал злобное шипение, приговаривая:
– Куда же вы, любезные мои? Куда, хорошие?
Это была голова директора. Коля не стал с ней ни о чем говорить. Он подхватил журнал и, прихрамывая, побежал следом за приятелем. Ноге без ботинка сразу же стало холодно.
За дома садилась невероятно большая луна.
Глава IV Прогулка по старому кладбищу
Коля как можно тише прошел в свою комнату и повалился на кровать. Хорошо, что родители ничего не услышали, а то пришлось бы целый час объяснять, где их ненаглядное чадо гуляло среди ночи, да еще без одного ботинка.
Журнал снова оказался на своем месте – среди разбросанных тетрадок и тряпок на полу.
– Ты зачем его с собой тащишь? – спросил его Борис, когда они добрались до подъезда и собирались расстаться. – Хотел в школе оставить, вот и оставлял бы.
Хороший вопрос! Колька и сам не совсем понимал, почему в него вцепился. Во-первых, ему совершенно не хотелось, чтобы очкастый Краскин дописал в графе его имя. А потом журнал нужно было вернуть обратно в учительскую, а не оставлять в классе. До учительской они сегодня не дошли, поэтому и оставлять его было негде. Бросить на улице? Опять в класс вернется, а там занудный Женька со своей перьевой ручкой.
Пришлось брать с собой. Да и как пробивное оружие он действовал очень неплохо.
«Надо поспать, пока луна не взошла, – решил Мишкин. – А то опять эти покойнички набегут».
Школу Коля благополучно проспал.
Когда он выполз в коридор, родители давно ушли, на кухне на тарелке лежали два заветренных бутерброда, стоял остывший чай. К чашке была прислонена записка: «Веди себя хорошо. До вечера. Мама».
«До вечера…» – хмыкнул Колька и потянулся к записке.
По затылку пробежали противные мурашки. Рука у него местами была черная. Он кинулся к зеркалу. Оттуда на него глянули огромные белые глаза на совершенно обугленном лице.
«Так быстро? – вяло подумал Коля. – Не может быть!»
Наверное, минуту он тупо простоял над раковиной, глядя на свое отражение в зеркале. Было чертовски обидно, что вся его веселая и беззаботная жизнь должна была так глупо закончиться. Ни с того ни с сего. Из-за какого-то дурацкого, никому не нужного журнала. Из-за того, что он, как совершенно наивный ребенок, пошел ночью в школу и увидел там то, что видеть был не должен!
От жалости к самому себе у Мишкина защипало в носу, глаза зачесались и из них полились слезы. Крупная слезинка скатилась по щеке, оставляя после себя светлый след.
Коле пришлось несколько раз сморгнуть, прежде чем он смог разглядеть свое полосатое лицо. Неуверенно провел пальцем по носу, потом по щеке и лбу, оставляя грязные разводы.
Через секунду вся его чернота была в ванной.
Никакое это было не преждевременное почернение в связи со смертью! Это была копоть. Самая обыкновенная черная копоть! Он же, дурак, забыл, что ночью бегал вокруг коптящего директора, и, вернувшись домой, даже не подумал умыться.
На радостях он до красноты натер себя щеткой, вылил на голову чуть ли не весь мамин шампунь, добавил сверху для верности кондиционера для волос и вылез из ванны сверкающим, как самовар.
Теперь он чувствовал себя хорошо. Только лежащий на полу журнал немного волновал его. Если бы не он, весь этот кошмар можно было бы считать закончившимся.
Телефонный звонок прозвенел так неожиданно, что задремавший Коля подпрыгнул на кровати.
– Как дела? – орал в трубку Веселкин. – Я в школу еле встал!
– А я вообще не ходил, – признался Мишкин. – Ты форму мне не забудешь взять?
– Уже положил. Приходи к спортзалу, поговорим…
«Поговорим, поговорим», – думал Коля, выходя из подъезда и легкой рысцой перебегая дорогу. Бежал он не только потому, что хотел успеть на встречу с приятелем, но и потому еще, что на воздухе вдруг почувствовал себя неуютно – то ли на улице и правда было прохладно, то ли это его знобило после суматошной ночи. «А может, я уже охладевать начинаю», – испуганно подумал Мишкин, прибавляя ходу.
– Ты чего несешься? – удивленно спросил Веселкин, встретив его на ступеньках спорткомплекса.
– Греюсь, – коротко бросил Коля и внимательно посмотрел на товарища.
Выглядел он, как обычно, невыспавшимся (это понятно), помятым (и это объяснимо), взъерошенным (бывает), но спокойным (а вот это странно).
– Ты-то как? – спросил Мишкин после долгого рассматривания Веселкина.
– Давно так крепко не спал, – довольно потянулся Борька. – Меня мама еле подняла, думал, так, с подушкой, в школу и пойду.
– А кошмары не снились? – Все это Коле казалось слишком уж подозрительным.
– Я даже увидеть ничего не успел. Только закрыл глаза, а тут уже просыпаться надо было. – Веселкин доверительно склонился над другом. – Ну, я скажу, и школа у тебя. Бр-р-р. Кошмар! Я боялся, что в свою после этого зайти не смогу. Ничего, обошлось.
– Значит, на тебя не действует, – задумчиво произнес Коля, опускаясь на лавку.
– В смысле? – нахмурился Борька.
– В ученики они тебя не записали – вот чего! – выкрикнул Мишкин так громко, что сидящие на ветке воробьи испуганно сорвались со своих мест и полетели обсуждать услышанное на другое дерево.
– Я тоже теперь должен стать призраком? – испуганно прошептал Борька, падая рядом с другом на лавку. Видимо, эта мысль ему в голову не приходила.
– А почему нет? – пожал плечами Колька. – Если ты там был и всех видел… – Но тут он замолчал, увидев, как резко осунулось и посерело лицо приятеля. Чтобы загладить неловко сказанные слова, Мишкин как можно беззаботнее хлопнул его по плечу. – Ладно, не дрейфь. Не превратился – значит, не превратился! Радуйся!
Но от этих слов ему самому стало чертовски грустно. Борька же, наоборот, приободрился, к нему вернулась его уверенность. Он шмыгнул носом, удобнее устраиваясь на лавке, глянул вокруг исподлобья и прошептал:
– Я придумал, как от журнала избавиться. – Он сделал паузу, ожидая, какой эффект вызовут его слова, и только потом продолжил: – Это класс мертвецов?
– Ну? – еще ничего не понимая, поддакнул Мишкин.
– Там покойники учатся?
– Вроде.
– Так вот покойник этот журнал в школу и должен вернуть!
То ли Мишкин за последнее время поглупел, то ли сказались бессонные ночи, только смысл произнесенных приятелем слов никак не хотел доходить до его многострадальной головы. Он только открыл рот и пару раз хлопнул ресницами.
– Мы этот журнал на кладбище закопаем, – задыхаясь от восторга, проговорил Веселкин. – Найдем покойника поприличней, оставим у него и скажем, что делать надо. Он-то журнал на место и отнесет. И в школу больше ходить не надо будет, и от тебя все отстанут. Ну, здорово я придумал?
– Мы этот журнал на кладбище закопаем, – задыхаясь от восторга, проговорил Веселкин. – Найдем покойника поприличней, оставим у него и скажем, что делать надо. Он-то журнал на место и отнесет. И в школу больше ходить не надо будет, и от тебя все отстанут. Ну, здорово я придумал?
Когда Колька все понял, он еще больше разозлился.
– Ты чего, совсем с головой раздружился? – накинулся он на друга. – Ты когда-нибудь видел, чтобы покойники по улицам шастали? Они же померли! Их теперь из земли никакими силами не достанешь!
– А как же твои учителя ходят?
После этого вопроса в воздухе повисла напряженная минутная тишина, даже воробьи на соседнем дереве перестали чирикать.
Об учителях Колька как-то не подумал, да он их и мертвыми никогда не воспринимал. Какие же они мертвые, если каждый день в школу ходят и к доске вызывают?
– Они не мертвые! – неуверенно предположил Колька. Двойка в четверти от покойника – это уже перебор. – Здесь что-то другое…
Договорить он не успел, потому что хилое негреющее солнце загородила высокая фигура Сони Морковкиной.
– Чего сидим? – поинтересовалась она. – Колясик, ты нашел свою форму? – повернула она к Мишкину веселое лицо.
Коля вскочил, собираясь ответить Соньке что-нибудь ехидное, но, увидев ее наглые зеленые глаза, растерялся. Перед Морковкиной он всегда пасовал.
– Мы… это… – промямлил он. – Тебя ждали… это… И не Колясик я… Вот.
– А чего такие хмурые? – зычным голосом спросила Сонька.
На ее щеках полыхал здоровый румянец, алые губы неизменно улыбались, а короткие волосы воинственно торчали во все стороны. Вот уж у кого никогда никаких проблем не было – так это у Морковкиной.
– Это… – продолжал отчитываться Мишкин, с трудом подбирая слова. – Спали плохо…
– Вместе, что ли? – хохотнула Сонька, показав все тридцать три зуба.
Она скрылась за дверями. Друзья переглянулись.
– С кем никогда ничего не случится – так это с Сонькой, – с завистью проговорил Борис. – Она всех одной левой положит на лопатки. Пощады не даст…
Приятели встали и пошли вслед за девушкой.
Во время тренировки на ринге Сонька отметелила Мишкина так, что после двадцать пятого падения он еле встал на ноги.
– Мишкин, соберись! – кричал ему тренер, с восторгом наблюдая, как работает Морковкина. – Ты что, сегодня плохо завтракал?
– Да не завтракал я, – жалобно отвечал Коля, пытаясь увернуться от очередного удара.
– Это неправильно, – приговаривал тренер, бегая вокруг. – Главная заповедь спортсмена какая? Плотный завтрак, хороший обед и легкий ужин. Молодец! – похвалил тренер Соньку, следя за тем, как Коля плавно приземляется на мат. – Надо тебя, Морковкина, в женскую сборную записывать, пока ты тут всех парней не извела. Вставай, Мишкин, с тебя на сегодня хватит. Иди к брусьям, разминайся.
Вряд ли то, что сделал Коля, можно было назвать «пошел». Он скорее отполз, чем отошел.
– Ну, Сонька! Припомню я тебе это, – прошептал он, с трудом вставая на ноги. – Дай только с покойниками разобраться, и я тебе устрою бой по всем правилам.
– Плохо, Мишкин, – вздохнул тренер, наблюдая, как Коля болтается на брусьях. – И выглядишь ты последнее время плохо, и слабоватый ты стал какой-то. Куда это годится? Если так пойдет дальше, отчислим тебя из секции.
«Нет!» – хотел закричать Коля, но и на это у него сил не осталось.
Что же получается – все зря? Если его и так, и так хотят отчислить, то зачем же он за журналом в ночную школу лазил? Зачем?..
От этой мысли защипало в носу, и ему захотелось разрыдаться в голос.
Видимо, за эти два дня силенок у него действительно стало меньше, если он начал раскисать по любому поводу.
– Ничего, справимся. – Рядом с Колей остановился Борька. – Сейчас забежим к тебе за журналом и – на кладбище. Но сначала как следует пожуем. У тебя мать хорошо готовит?
– Куда это вы собрались? – спросила раскрасневшаяся Сонька, лениво подходя к приятелям.
Коля посмотрел на нее, вздохнул и стал рассказывать всю свою историю с самого начала. Первые десять минут Морковкина морщилась, потом кривила губы, потом глаза у нее округлились. А когда она увидела, что Борька стоит рядом и согласно кивает, она припечатала свою тяжелую ладонь к Колькиному плечу.
– Считайте, что я с вами, – решительно произнесла она. – Мы эту нечисть одной левой раскидаем.
От этих слов Мишкин повеселел. Но ненадолго. «Кидали» они с Веселкиным эту нечисть – не помогло. Она непробиваемая!
Дома в холодильнике оказалось огромное количество еды. Коля и не подозревал, что его мама такая запасливая. Все съесть им не удалось, но значительно очистить полки получилось. Под конец на столе осталась разворошенная коробка из-под торта с крошками, которыми Коля пытался попасть в клетку с попугаем. Когда он промахивался, Кеша недовольно крякал и громко скрипел:
– Мазила!
– О! – натужно хохотал Мишкин, хотя ему сейчас было явно не до смеха – до того он объелся. – Это он у папы научился. Когда папа смотрит футбол, то «мазила» кричит каждую минуту.
– Мазила! – снова выдал попугай.
Морковкина хмыкнула. Ее мало интересовала Колина живность. Она с большим любопытством рассматривала фотографию из журнала.
– Класс появился три года назад. Так? – наконец спросила она.
– Да. Там в журнале год стоит, – ткнул пальцем в оранжевую обложку Мишкин.
– И они до сих пор в шестом классе? – удивленно подняла бровь Соня. – Говоришь, тоже Ивана Грозного изучают?
– Ну да, – поддакнул Колька, все еще не понимая, к чему ведет Морковкина.
– Значит, все началось три года назад! – со значением произнесла девушка. – Что теперь нужно сделать? Узнать, кто из учителей появился в вашей школе три года назад – с этого все могло и начаться. А заодно поспрашивать девятиклассников, не узнают ли они кого на этой фотографии.
– Феноменально! – воскликнул всегда сдержанный Веселкин. – Да тебе, Морковкина, в сыщики надо идти!
Сонька не обратила внимания на лестные восклицания в свой адрес. Она еще какое-то время поизучала фотографию, а потом стала тереть ее обкусанным ногтем.
– Что-то тут странное, – пробормотала она, разворачиваясь к свету. – Как будто кто-то сидит, а кто – не понятно…
У Мишкина в душе с оглушительным звоном что-то разбилось, и этот звон гулом отдался в голове.
Дрогнувшей рукой он взял у Соньки фотографию. Сначала он изучил последний ряд ребят. Слишком уж он боялся увидеть то, что там было наверняка! Себя среди этого класса! Поэтому внимательно изучал лица тех, где его, скорее всего, не было.
Предпоследний ряд. Вторым с краю стоит черный ученик. Только здесь он еще не черный, а вполне нормальный – невысокий, худой, с тоскливым взглядом. На обороте было записано «Юлий Чернов». Ну и имечко у него…
Дальше глаза у Кольки отказывались опускаться. Он снова просмотрел последний и предпоследний ряды.
– Что ты копаешься? – подогнала его Морковкина. – Ниже смотри, вот здесь.
Ободранный ноготь ткнулся в нижний край фотографии. Но Мишкин не спешил. Изучил стоящий ряд. Посередине очкастый Краскин с бельмами вместо глаз. Руку он положил на плечо Вики Будкиной. А рядом с ней, неестественно выпрямившись, сидит до боли знакомая фигура – невысокая, коренастая, широкоплечая, на ногах огромные башмаки, правая рука сжата в кулак, левая свободно лежит на коленке. Черты лица сильно размыты, но если как следует вглядеться, можно рассмотреть, что это он, Колька Мишкин, – хмурое лицо, нос картошкой, губы пухлые, на подбородке ямочка. Одним словом, не красавец.
Наверное, целую вечность он просидел, тупо уставившись в фотографию. Мыслей в голове не было никаких, вертелась только одна фраза: «Все пропало… все пропало… все пропало…»
– Все пропало, – прошептал он, отдавая фотографию Морковкиной. – Они меня даже сфотографировать успели.
– Подумаешь, – фыркнула Сонька, еще раз разглядывая снимок. – Скрытая камера, техника шагает вперед, прогресс. Это вообще можешь быть не ты, а очень похожий на тебя человек. Во как!
Но Мишкина эти слова уже не утешали. Он готов был впасть в панику, удариться в уныние и уйти в глухую меланхолию.
– Так! – вскочил Веселкин. – Пошли на кладбище! Сначала журнал закопаем, а потом со всеми остальными разберемся – кто кого снимал и зачем.
Колька машинально сложил фотографию сначала пополам, потом еще пополам и сунул ее в задний карман.
– Вы идите, – прошептал он. – А я пока тут посижу. Как все сделаете, приходите.
Ему вдруг стало холодно, по спине пробежал озноб. Он почувствовал себя маленьким и несчастным. Но это ощущение быстро рассыпалось от мощного удара – Морковкина от души врезала ему ладонью по плечу.
– Встал, собрался и пошел с нами, – грозным голосом произнесла Сонька.
От такого «дружеского» слова с Мишкина враз слетела вся хандра.
– Куда? – испуганно спросил он, глядя, как Сонька копается в ящике кухонного стола, выбирая прочный и острый нож.