— Пауль! — поджал губы Рэм, который успел высказать свое «фи» даже раньше меня.
— Что такое «запалил»? — посмотрел на меня ректор военной академии.
— Разоблачили, раскрыли, — пояснила я.
— То, что Вероника прибыла к нам из другого мира, было понятно… дня со второго, — улыбнулся он. — Прежде всего потому, что таких потоков магии у имперцев просто не бывает. Да и мастер Пауль Рэ своими изумительными выражениями меня веселил и веселит. Но вот то, что мастер Рэм Рэ и исчезнувший наследный герцог Рэймский — одно и то же лицо… Об этом я узнал лишь после покушения.
— И каким образом? — тихо спросил Рэм.
— Милфорд. Он встречался с вашей матушкой. И понял, что подобную мимику и жесты он видел. У меня в академии.
— Как мама? — выдохнул он.
— Жива. Не ранена. Но упряма. Безмерно. Милфорд был отправлен императором в герцогство предложить помощь — нам не нужны очаги напряженности, особенно близ Западной провинции.
— И герцогиня Рэймская?..
— Отказала. Сообщила, что благодарна за предложение, но справится сама.
— Подданные не примут правительницу, которая удержалась благодаря помощи имперцев, — гордо сказал мальчик.
— Вздор! — скривился милорд Верд. — Вы же не думаете, что мы собирались вводить воинские подразделения на территорию независимого государства? Или предложили это герцогине?
— Тогда почему? — беспомощно спросил Рэм, который — прими мать помощь — мог бы в скором времени оказаться дома.
— Я полагаю, — попытался объяснить Рэму Ричард, — что у герцогини хорошие шансы все уладить самой. И не быть никому обязанной.
— И как скоро?
— Сейчас осень — почти зима. Все замерло. Весной все решится.
— А мама знает, что я жив?
— Думаю, да, — кивнул Ричард. — Она очень сильный маг земли. И чувствует вас.
— Я ее тоже, — прошептал Рэм.
— Скажите, милорд, — вмешался Паша, — а вы сильно злились на то, что мы… вроде как обманом…
— Я с уважением отношусь к смекалке и воинской хитрости, — чуть улыбнулся верховный главнокомандующий в отставке. — Кроме того, мне страшно становится при мысли, что мы с вашей мамой могли не встретиться. И вы были бы в опасности, а я никогда бы не узнал…
— А то, что мы пришли из другого мира? — спросила я быстро. Мне почему-то неловко стало перед мальчишками от его слов.
— Вам повезло оказаться в Империи. Мы знаем, что миров неисчислимое множество. И спокойно к этому относимся. Император любит путешествовать — настраивая порталы таким образом, чтобы оказаться в случайном месте. Он так отдыхает. Милфорд, кстати говоря, свой отпуск проводит в России. А я… если и путешествую, то по своим прямым военным обязанностям.
— Вы захватываете новые земли? — звенящим голосом спросил герцог Рэймский.
— Нет. Имперцы защищают. Мы вмешиваемся, если силы не равны, а кто-то отстаивает родную землю. Ну, и если император отдал приказ.
— Погодите, а как герцогиня Рэймская могла оказаться у нас, в Петербурге, на Кольцевой автодороге и услышать мой призыв о помощи? — спросила я.
— Думаю, у нее есть та же привычка, что и у моего отца, — усмехнулся Ричард.
А Рэм кивнул:
— Она тоже любит путешествовать.
На этом мы отправились ужинать. После того как все было друг другу сказано, неловкость взяла и ушла. Все опять стали вести себя как обычно. Мальчишки начали рассказывать об учебе в академии.
— Мама, представляешь, мы полосу препятствий проходили… А этот барон Кромер придурошный…
— Пауль! — хором воскликнули мы втроем.
— Что?! — не сдался мой сын. — И что мне делать, если он и правда придурошный…
— За речью следить, — проворчала я. Пока мужчины на полном серьезе озадачились вопросом: а ведь действительно — что делать…
— Так что там с полосой препятствий? — вернулся к теме обсуждения милорд.
— Барон Кромер нарочно толкнул Рэма, чтобы первому полосу пройти… А препод наш…
— Уважаемый, — вот тут и в моем голосе прорезался и лед, и сталь — и все, что там рекомендовал проявлять в тоне милорд Верд для беседы с подрастающим поколением. — Я бы попросила все же слова подбирать и помнить, что я тоже — препод. И мне это название неприятно слышать. Мы же не называем вас — студентов — ушлепками. Хотя хочется. Вот и вы сдерживайтесь.
— Ну, ма-а-ам! Чего ты все время перебиваешь! Преподаватель заставил нас всех вместе приседать. Мы приседаем, держа полуторные мечи над головой, между прочим, и орем: «Спасибо, барон Кромер!» А он приседает и отвечает: «Не за что, друзья!»
Мы переглянулись с милордом Вердом и расхохотались.
— И что в этом смешного? Это же несправедливо! — возмутился Павел.
— Это упражнение призвано выработать слаженность действий, умение работать в команде и понимание того, что за действие одного члена команды будут отвечать все, — разъяснил милорд Верд.
— Скажите еще, что вы это придумали, — проворчал Паша.
— Нет, не я. Я ввел это в академии по армейскому образцу, — улыбнулся ему милорд. — Как и зачет на прохождении полосы по последнему, самому слабому члену команды. Кстати, а кто такие «ушлепки»? — спросил он у меня.
Теперь пришла очередь хохотать Рэма и Павла.
— А что все-таки вы преподавали в академии у себя на родине? — поменял милорд Верд тему беседы.
— Историю, — ответила я. — Вы догадались правильно.
— Коллеги, значит, — улыбнулся он мне. — Тогда становится понятным ваш интерес к моим книгам. И как вам?
— Все лукавят, — пожала я плечами. — И у вас, и у нас… В преподавании истории, как я понимаю, чаще всего всех интересует, как воспитать подрастающее поколение в нужном ключе, а не истина.
— Это плохо?
— Это так, как оно есть, — не поддалась я на явную провокацию. — Как мы понимаем, в любом историческом событии будет столько правд, сколько было участников конфликта. А превалирующей будет правда выигравшей стороны…
— И на героических примерах дети лучше воспитываются…
— Да кто его знает, на чем лучше воспитываются дети. И воспитываются ли они вообще. Или воспитывают нас…
Я стояла в спальне, рассматривая картину, которая висела на стене. Это был тот самый натюрморт, который мне так понравился в магазине. Улыбалась, качала головой и вытирала слезы. Да… что-что, а такого в моей жизни еще не было.
Через какое-то время услышала негромкое гудение в гостиной и вышла посмотреть, кто это. Предчувствия меня не обманули — это был мой жених.
— Пришлось портал строить, чтобы всему дому не сообщать, где я намерен провести ночь, — улыбнулся он мне.
— Я так подозреваю, все и так в курсе…
— Или ты настаиваешь, чтобы мы месяц до свадьбы?.. — Он посмотрел на меня испытующе.
Я рассмеялась, вспомнив прошедшие сутки:
— Думаю, это бессмысленно… — И подошла к нему, чтобы поцеловать.
Он явно был из душа — даже волосы еще влажные. Свежевыбрит. В темно-синей, почти черной пижаме… Я разве что не мурлыкала, прижимаясь к его телу все сильнее и сильнее…
— Ты прекрасна, — прошептал он между поцелуями.
А потом он огорошил меня:
— Завтра у нас семейный ужин в честь помолвки. Будет отец. — И прозвучало это у него так легко, как бы между прочим.
Я со свистом втянула воздух, сказала:
— Погоди… — И ушла из своей спальни.
А что? Я тоже человек. И мне, в конце концов, надо выпить. И получается — зря я сдерживалась целый день. Поэтому я отправилась через весь дом, в парадную гостиную, где, собственно, алкогольные запасы и хранились. Не в спальню же к милорду я иду — значит, имею право. Взяла графинчик с вишневкой — сладенько и градусов двадцать пять — уже хорошо. Выпила бокальчик. Подумала, прислушиваясь к ощущениям. Кивнула. Взяла свой бокал, захватила второй — я не жадная. И потопала наверх. К себе.
Милорд выглядел обеспокоенным.
— Ты не сбежала… — поднялся он мне навстречу.
Я нахмурилась — почему-то такой простой, но здравой во многом мысли мне в голову не пришло.
— Будешь? — помахала я перед ним добычей.
— Да, — согласился он.
— Вот и хорошо. — Я налила нам вишневки, подала ему бокал, взяла свой, уселась в кресло. Выпила.
— Ника, — он бесцеремонно вытащил меня из кресла, уселся сам, посадил меня на колени и прижал к себе, — почему мне кажется, что ты не радуешься?
— Я радуюсь. — И потянула ручонки к бокальчику, чтобы снова его наполнить.
— Что тебя гнетет? Что я окажусь плохим мужем?
— Сам факт, что я подпустила вас…
— Ника… — угрожающе протянул он.
— Тебя… Я подпустила тебя так близко.
— Ну, насчет «подпустила» я бы поспорил… — Он провел губами по моей шее. — По-моему, я пробился сам.
— Милорд…
— По имени, Ника. Пожалуйста…
Я тихонько вздохнула.
Я тихонько вздохнула.
— Слишком давлю? — догадался он. — Прости. Но когда ты смеешься и запрокидываешь голову, мне трудно удержаться, чтобы не начать тебя целовать. Когда в твоих волосах запутывается лучик солнца, они начинают гореть золотом. И мне так хочется слышать, как ты называешь меня по имени, как близкого человека…
— Ричард, — прошептала я и прижалась к его губам.
— Ты меня любишь?
— Да, — выдохнула я.
— Тогда почему ты не хочешь за меня замуж? Потому что я — бастард?
— Кто — бастард? — Я даже в себя пришла, и вишневка в голове перестала приятно шуметь. Что ж ты будешь делать… Как не вовремя…
— Я, — печально ответил милорд Верд.
Хихикнула, вспомнив этапы славного пути и свое первое замужество. Прошептала:
— Прости. — И захохотала в голос.
— И что в этом смешного?
— В этом — ничего. Я над собой смеюсь… Просто я Павлом была сильно беременная, когда замуж выходила. И то свадьба получилась, потому что мой отец очень сильно настоял. Так что от меня осуждения ждать не приходится. Сама чуть было…
— Тогда — почему?
— Дело не в тебе. Дело в том, что я замуж вообще не стремлюсь. Просто если это плата за то, чтобы быть с тобой… Ну что ж. Так тому и быть.
— Не понимаю, — взъерошил он волосы.
— Не надо понимать, — прижалась я губами к его ключице, расстегнув несколько пуговиц на рубашке, — просто люби…
— И вот что ты не переоделась, — ворчал он, вытряхнув меня из платья и опять воюя с корсетом. — Я все-таки найму тебе личную горничную.
— И она будет мелькать у меня в комнатах, высматривая, пришел ты или мы еще тебя ожидаем?!
— Тебя очень тревожат слуги?
— Не то чтобы тревожат. Просто ощущение того, что за тобой постоянно наблюдают. Знают, что ты делаешь. Непривычно.
— Да? А я уже не замечаю. Ну, кроме каких-то вопиющих случаев.
— Что же ты тогда столько экономок за год сменил?
— Тебя искал…
В его пустом доме я чувствовала себя как-то поувереннее. А здесь… Я не могла избавиться от мысли, что за стенкой спят слуги, где-то недалеко — комнаты мальчишек. Поэтому я вздрагивала на каждый скрип кровати и все время прислушивалась — не зашел ли кто-нибудь в мою маленькую гостиную.
— Что? — спросил у меня Ричард. — Почему ты такая встревоженная?
— Слышимость в доме слишком хорошая. И дверь мы не закрыли.
Он тихонько рассмеялся:
— Ты смешная…
Но поднялся и пошел закрывать дверь. Потом на секунду задержался возле кровати, чтобы щелкнуть пальцами, и гордо сообщил мне:
— Все… Эта комната отрезана от всего остального дома. Тут можно хоть громить все — никто ничего не услышит. Ника? Почему ты плачешь?
— От счастья… Спасибо… — И я стала покрывать его тело поцелуями, я просто обезумела и все шептала и шептала: — Спасибо тебе…
Глава 24
В семь утра, войдя на кухню, я обрадовала всех тем замечательнейшим фактом, что через двенадцать часов у нас простенько так, по-семейному, ужинает император Фредерик Тигверд.
Честно говоря, я думала, что сейчас начнется имперский бунт — бессмысленный и беспощадный. Это со стороны женщин. Мужчины же просто напьются… И срочно свалят из дома.
Обошлось. Я выслушала все вопли и тихо сказала:
— Я все понимаю… Выручайте, милые…
Джон и Натан понеслись в деревню — за женщинами. Надо было кому-то убирать дом и помогать нам на кухне. Надо было еще докупить продуктов. И нанять официантов — подавать блюда. Даже я ужаснулась, узнав, что по протоколу должно быть двенадцать перемен блюд.
Поэтому когда милорд спустился вниз, то был неприятно удивлен тем фактом, что на господской половине присутствовало большое количество незнакомых ему женщин, занимающихся уборкой. Еще он обнаружил голодных Пауля и Рэма. И полное отсутствие даже намека на какой-нибудь завтрак. Он позвонил — его проигнорировали. На самом деле мы не слышали. И мужчины втроем отправились на кухню.
— А что у нас происходит в доме? — строго спросил хозяин.
За его спиной я заметила любопытствующих Пашу и Рэма.
В этот момент Оливия и мама Вилли лепили меленькие пирожки с разными начинками, я фаршировала перепелов — убила бы уродов, которые решили, что эту мелочь можно есть. И что именно эту живность надо подавать на парадный обед.
А Каталина резала лук. Много-много лука — как раз во все блюда… Рыдали при этом все.
Мы повернулись к милорду, оглядели его сквозь слезы. Причем нож в руках у Каталины опасно замер на секунду. Я лично напряглась. Потом наша повариха остервенело продолжила измельчать лук.
— Доброе утро, милорд, — вдруг, опомнившись, сказали мы хором.
А я добавила:
— Император прибывает на ужин.
Дети переглянулись.
— Совершенно верно, — согласился хозяин дома. — А с чего такая суета?
— Хочется произвести хорошее впечатление, — проглотив несколько неприличных слов, смогла ответить я.
— Так, может, закажем ужин в ресторане? Раз это такая морока…
Я смогла! Я ответила вежливо:
— Не стоит.
Женщины на мгновение прервались — и посмотрели на меня с возросшим уважением.
Милорд Верд кивнул милостиво и уже мудро начал отступать с кухни, как вдруг вспомнил, что его сюда привело.
— А наш завтрак?
Я поднялась. Отложила этих чертовых мелкопакостных птичек, тщательно вымыла руки. Поставила чайник на огонь. Открыла холодный шкаф, достала ветчину с сыром. Взяла хлеб. Добавила к этому нож.
— Сейчас чайник закипит, мы заварим чай — и принесем в столовую.
— Но я не пью чай, — возмутился милорд.
— Простите, милорд, — отложила Каталина нож — все вздохнули с облегчением. — Я сейчас сварю кофе.
— Мастер Рэм! Мастер Пауль! — Я вручила найденные продукты молодым людям. — Отправляйтесь в столовую — порежьте. И — приятного вам всем аппетита!
— А вы? — посмотрел на меня милорд.
— Не время, милорд, битва!
— Что? — Взгляд у него стал каким-то диковатым.
— Миледи! — ворвался на кухню Джон. — Цветы доставят к двум часам дня. Лакеев и официантов наняли. С милордом Милфордом я договорился — их проверяют.
Милорд Верд ушел. Через какое-то время Оливия отвлеклась от пирожков — и покатила тележку с кофейником и чайником.
— Миледи! — сказала она, придя обратно. — Вас милорд зовет. И вид у него… недовольный.
Я опять вымыла руки, посмотрела на птичек как на личных врагов и удалилась.
— Доброе утро еще раз! — поприветствовала я всех, когда вошла.
Пауль посмотрел на меня повнимательнее и потянул за рукав Рэма. Мальчишки быстро сообщили, что уже не голодны, схватили по куску хлеба с ветчиной — кстати, порезали они хлеб и ветчину неаристократично… толстенько, щедро так — и быстренько сбежали.
— У вас какое-то странное понимание слова «семейный» в сочетании со словом «ужин», — проворчал милорд Верд. — К чему вся эта суета?
— Хочется, чтобы все было безупречно, — пожала я плечами. — Это же твой отец.
— Это ты уже сколько времени на ногах?
— С семи утра, — не стала скрывать я.
— Я расстроился, когда проснулся и обнаружил, что тебя нет, — тихо сказал он.
— Прости, Ричард.
— Почему ты не подходишь ко мне?
— От меня луком пахнет. И кухней.
Он резко вскочил, пересек гостиную и заключил в объятия.
— Спасибо…
— Пусти… Тут полный дом народу.
— Я заметил, — рассмеялся он. — Могу я чем-нибудь помочь?
— Что любит Его Величество? Из еды?
— Если я правильно понял, то вы там делаете пирожки?
— Совершенно верно.
— Вот они точно будут восприняты с восторгом. К перепелам он, кстати говоря, равнодушен.
— Что положено подавать из спиртных напитков?
— А кто ж его знает?.. Я, кстати, как и Его Величество, пью гномий самогон.
— А при переменах блюд?
— Ладно, я свяжусь с Милфордом — пусть договорится, чтобы нам хорошего вина прислали. Что-то еще?
— Как мне положено быть одетой?
— А вот об этом я не подумал, — смутился он. — Так. Собирайся, поедем тебе платье подбирать.
— Еще чего, — фыркнула я. — У меня перепела недофаршированы, пирожки недолеплены — а я платье подбирай. Пусть пришлют что-нибудь.
Милорд потряс колокольчиком.
На этот раз его услышали — принесся Джон.
— Ваша милость?
— И снова вам, Джон, за платьем для миледи ехать. Только пусть подберут что-нибудь для званого обеда. И еще. На миледи будут фамильные сапфиры.
— А если они предложат что-то на выбор? — невозмутимо сказал старый солдат.
— Берите все — пригодится.
Джон поклонился и ушел.
— Кстати, я понял, чем еще могу помочь…
— И чем же?
— Мы с молодыми людьми удалимся на верховую прогулку. И пообедаем в деревне, — с видом добровольца, идущего на подвиг, изрек милорд Верд.