О любовниках Екатерины II ходили легенды. Подсчитать их количество трудно. Особо ретивые биографы утверждали, что за 34 года царствования сменилось более двадцати фаворитов. Русским историком Я. Л. Барсковым был даже составлен список фаворитов государыни, среди которых есть как мимолетные связи, так и длительные романы.
Жан-Шарль Лаво тоже написал книгу, где выставлял русскую императрицу женщиной аморальной и развращенной. Издана она была только после смерти Екатерины Алексеевны и никогда не переводилась на русский язык. Основывался он на донесениях французских шпионов – то есть на тех же самых сплетнях.
Злые языки называли императрицу Северной Кибелой, Мессалиной… О ней ходили анекдоты, сюжеты которых явно были заимствованы у Боккаччо, выставлявшие русскую императрицу не только нимфоманкой, но и крайне неумной женщиной. А таковой она уж точно не была!
Окружающих шокировало то, что Екатерина, понимая, что строгое воздержание ей не подходит, с немецкой педантичностью превратила фаворитизм в своего рода учреждение, постаравшись максимально обезопасить себя как от ненужных страстей, так и от практических неприятностей.
Происходило все так: как только место «флигель-адъютанта» при императрице освобождалось, Григорий Александрович Потемкин (он не уступал эту обязанность никому) представлял Ее Величеству несколько новых молодых людей, набранных им среди кавалергардов. Но это был лишь первый тур кастинга.
Избранного для начала осматривал лейб-медик государыни англичанин Рожерсон, затем его поручали заботам графини Брюс, а после – Анны Степановны Протасовой или же Марии Саввишны Перекусихиной, обе они были ближайшими доверенными лицами императрицы. Сплетники величали их «пробир-дамами», или «пробовальщицами». Их мнение становилось решающим. Если эти особы выносили положительный вердикт, то молодого человека препровождали в специальные покои, где его ожидали полный комфорт и роскошь. Открыв свой письменный стол, он находил там сто тысяч рублей золотом – дар императрицы на первое время. Это было лишь преддверие тех щедрот, что в скором времени должны были на него пролиться.
Мария Саввишна Перекусихина была доверенной камер-юнгферой императрицы. Родилась под Рязанью в небогатой дворянской семье. Как оказалась при дворе – неизвестно. Формально занимала скромную должность, но была очень любима императрицей, которая даже стала крестной ее племянницы. Перекусихина находилась при Екатерине II неотлучно. Она занимала комнаты рядом с императрицей, являлась по первому звонку императрицы и помогала ей одеваться, сопровождала государыню во всех путешествиях, а иногда и на парадных выездах.
Павел I уволил Перекусихину, выдав ей пенсию. Воспоминаний она не писала, но любила сплетничать. Ее рассказы послужили Сумарокову материалом для книги «Досуги крымского судьи».
Анна Протасова – любимая камер-фрейлина и подруга Екатерины, родственница Орловых. Анна Степановна, прозванная Королевой Таити за смуглый цвет лица, была доверенным лицом Екатерины и часто сопровождала ее в поездках.
Протасова сумела сохранить расположение императоров Павла I и Александра I. Последний пожаловал ей графское достоинство.
Рассказывают, что еще в начале XIX века в Зимнем дворце сохранялись две комнаты, расписанные фривольными миниатюрами, причем одна из них – с изображениями любовников великой государыни.
Вечером перед собравшимся двором императрица появлялась, фамильярно опираясь на руку фаворита, и ровно в десять часов, по окончании игры в карты, она удалялась в свои покои. Новый фаворит проникал туда один примерно через час после нее.
Увы, за роскошь и благоволение приходилось платить свободой. И дело было не только в ревности. Императрица понимала, что не слишком умные, не слишком опытные, но тщеславные молодые люди могут наделать массу глупостей, расплачиваться за которые придется ей. Она хорошо помнила, как пришлось заминать дело о якобы похищенных из ее дворца драгоценностях, которые потом обнаружили у одной из бесчисленных любовниц фаворита Григория Орлова. Поэтому она и принимала все меры, чтобы подобное не повторилось. Малейшие поступки временщика должны были подчиняться непреложным правилам и бдительному надзору. Он ни у кого не бывал, не принимал ничьих приглашений и ничьих подарков.
«За все время, пока Мамонов был “в случае”, он только раз получил разрешение отправиться на обед к графу Сегюру. Но и тут Екатерина не могла скрыть своей тревоги: выйдя из-за стола, французский посол и его гости увидели карету императрицы, медленно проезжавшую взад и вперед перед окнами посольства, точно государыня не находила себе места даже при этой минутной разлуке с любовником. Год спустя тот же фаворит едва не потерял своего положения из-за вполне естественного и очень невинного нарушения этой суровой дисциплины, связывавшей его по рукам и ногам. В день своего ангела императрица соблаговолила принять от него в подарок серьги, которые, впрочем, сама прежде для себе купила за 30 000 рублей. Великая княгиня увидела эти сережки и пришла от них в восторг. Екатерина сейчас же подарила их ей. На следующий день Мария Федоровна призвала к себе Мамонова, чтобы поблагодарить его, как виновника, хоть и невольного, так неожиданно полученной ею милости от государыни. Временщик хотел отправиться к ней, считая себя не в праве отказаться от приглашения, исходившего от супруги наследника престола; но Екатерина, которую предупредили об этом, страшно рассердилась; она резко упрекала своего друга, а великой княгине послала сказать, чтобы она никогда не позволяла себе впредь ничего подобного! Павел хотел помочь горю, подарив фавориту золотую табакерку, усыпанную брильянтами; Екатерина разрешила Мамонову пойти поблагодарить его, но в сопровождении доверенного лица, выбранного по ее указанию: Павел отказался принять Мамонова на таких условиях».
Рассказал Казимир ВалишевскийАмурный списокСалтыков Сергей Васильевич – сын генерал-аншефа Василия Федоровича Салтыкова и Марьи Алексеевны, урожденной княжны Голицыной, близкой подруги императрицы Елизаветы.
В 1752 году он женился на фрейлине императрицы, Матрене Павловне Балк, и был назначен камергером великого князя Петра Федоровича. Веселый, общительный, красивый, он стал душой общества.
«Он был прекрасен, как день, – вспоминала Екатерина II, – и, конечно, никто не мог с ним равняться даже при большом дворе, не говоря уже про наш. Он был довольно умен и обладал тою прелестью обращения, теми мягкими манерами, какие приобретаются жизнью в большом свете, особенно при дворе. В 1752 году ему было 26 лет. Вообще, и по рождению, и по многим другим качествам, это была выдающаяся личность. У него были недостатки, но он умел скрывать их; величайшие его недостатки заключались в склонности к интриге и в отсутствии строгих правил, но все это было мне неизвестно тогда».
Великий князь Петр Федорович также очень привязался к своему камергеру, без которого совершенно не мог обойтись. Именно Салтыков помогал решать разнообразные интимные вопросы, то и дело возникавшие в жизни великокняжеской четы. Сплетники считали Салтыкова отцом наследника престола Павла Петровича.
Злые языки заставили Сергея Васильевича удалиться на время от двора: его отправили послом в Швецию. Затем был Гамбург, потом – Цербст, Варшава… Все последующие годы своей жизни Салтыков проводил при разных европейских дворах. Долгие годы он переписывался с Екатериной Алексеевной.
Менее чем через месяц после вступления на престол Екатерина повелела выдать Сергею Салтыкову 10 000 руб. для выезда в Париж, куда он назначен полномочным министром. Это был род ссылки, но почетной и ответственной. Однако Сергей Васильевич оказался не на высоте положения: в Париже он наделал огромных долгов, и Екатерине пришлось выплачивать их из казенных средств. Это навсегда отвратило ее от бывшего любовника.
Позднее Панин предложил послать Салтыкова в Дрезден, а Екатерина ответила: «Разве он еще недовольно шалости наделал? Но если вы за него поручаетесь, то отправьте его, только он везде будет пятое колесо у кареты». О дальнейшей судьбе Салтыкова известно мало, даже дата смерти неясна. Известно, что он имел дом в Москве на углу Большой Дмитровки, переулок возле этого дома получил название Салтыковского. Детей он не оставил.
Станислав Август Понятовский – граф, последний польский король и великий князь Литовский. Сын краковского каштеляна Станислава Понятовского и Констанции Понятовской, урожденной княжны Чарторыской.
Сам Понятовский так писал о своем воспитании:
«Видя недостатки умственнаго и нравственнаго воспитания современной польской молодежи, мать требовала, чтобы я избегал говорить с теми людьми, которые могли повлиять на меня дурным примером». Но это было обоюдоостро. «Сознание, что я не делаю того, что считалось предосудительным в других детях, развило во мне гордость и самомнение. Стараясь отыскать людей во всех отношениях безупречных, я почти ни с кем не говорил, и число лиц, полагавших, что я их презираю, было так велико, что в 15 лет я уже имел врагов; это избавило меня, впрочем, от дурной компании, весьма вредной для молодых людей, и я стал презирать все неискреннее и двоедушное».
Позднее Панин предложил послать Салтыкова в Дрезден, а Екатерина ответила: «Разве он еще недовольно шалости наделал? Но если вы за него поручаетесь, то отправьте его, только он везде будет пятое колесо у кареты». О дальнейшей судьбе Салтыкова известно мало, даже дата смерти неясна. Известно, что он имел дом в Москве на углу Большой Дмитровки, переулок возле этого дома получил название Салтыковского. Детей он не оставил.
Станислав Август Понятовский – граф, последний польский король и великий князь Литовский. Сын краковского каштеляна Станислава Понятовского и Констанции Понятовской, урожденной княжны Чарторыской.
Сам Понятовский так писал о своем воспитании:
«Видя недостатки умственнаго и нравственнаго воспитания современной польской молодежи, мать требовала, чтобы я избегал говорить с теми людьми, которые могли повлиять на меня дурным примером». Но это было обоюдоостро. «Сознание, что я не делаю того, что считалось предосудительным в других детях, развило во мне гордость и самомнение. Стараясь отыскать людей во всех отношениях безупречных, я почти ни с кем не говорил, и число лиц, полагавших, что я их презираю, было так велико, что в 15 лет я уже имел врагов; это избавило меня, впрочем, от дурной компании, весьма вредной для молодых людей, и я стал презирать все неискреннее и двоедушное».
Преждевременно развитая рассудочность, отсутствие свойственной детям шаловливости и воспитанная с детства привычка относиться слишком критически к тому, что говорили и делали окружающие, – таковы были свойства, привитые Понятовскому воспитанием, но это не спасло его от крайнего легкомыслия и не выработало в нем тех твердых нравственных правил, которые старалась привить ему мать. «Принимая во внимание мои лета и мое положение, – говорит Станислав-Август, – я вижу, что я слишком рано стал относиться нетерпимо к тому, что меня приучили считать пошлостью и посредственностью, я, так сказать, слишком рано перестал быть ребенком. Теперь я вижу, что эта потеря невознаградимая, и очень горюю об этом. Я думаю, что некоторая склонность к меланхолии, которая часто гнетет меня, есть следствие слишком рано привитого и не свойственного мне от природы благоразумия, что не спасло меня, однако, от многих ошибок».
«В шестнадцать лет я был прекрасно образован для своих лет: правдив, беспрекословно повиновался моим родителям, благоговел перед их душевными качествами, которые, по моему мнению, ни с чем не могли быть сравнимы, и считал ничтожеством всякого, кто не походил на Аристида или Катона.
Что касается внешности, я был мал ростом, коренаст, неловок, слаб здоровьем и во многих отношениях дик и чудаковат».
Но, несмотря на все эти недостатки, он понравился юной Екатерине и долгое время был ею любим.
В 1764 году Понятовского избрали королем Речи Посполитой. Именно он учредил знаменитый орден Белого Орла. Увы, это стало самым успешным его деянием: при нем Польша была окончательно разделена и потеряла независимость.
После гражданской и русско-польской войн Понятовский подписал акт об отречении и прожил последние годы жизни в Санкт-Петербурге, там и умер. Похоронили его в храме Святой Екатерины Александрийской, а впоследствии перезахоронили в Польше.
Григорий Григорьевич Орлов – сын новгородского губернатора, окончил кадетский корпус, участвовал в Семилетней войне, был ранен. Назначен адъютантом начальника артиллерии П. И. Шувалова, а затем – артиллерийским казначеем; произведен в капитаны. Отличался высоким ростом, силой, красотой, отвагой; участвовал в кутежах и кулачных боях; прославился своими любовными похождениями. Вместе с братом Алексеем был кумиром гвардейской молодежи. Этими своими качествами он привлек внимание Екатерины и стал ее любовником. Их отношения тщательно скрывались, но именно Григорий Орлов стал одним из организаторов переворота 1762 года. Екатерина II возвела его в чин генерал-адъютанта и главнокомандующего сухопутными силами.
Дашкова описывает эпизод, чрезвычайно ее смутивший: после переворота она зашла к императрице и обнаружила в ее будуаре Григория Орлова валяющимся на диване. Он распечатывал секретную дипломатическую переписку и на возмущенные восклицания Дашковой отговорился тем, что императрица сама поручила ему прочесть эти письма. Вошла Екатерина, весело поздоровалась с Дашковой, объяснила, что у Григория воспалилась старая рана, и попросила подругу помочь перенести уже сервированный столик поближе к дивану. Воспитанная в строгих правилах княгиня была шокирована.
Григорий изменял царственной любовнице напропалую. «Этот русский открыто нарушает все законы любви по отношению к императрице; у него в городе есть любовницы, которые не только не навлекают на себя негодование императрицы за свою угодливость Орлову, но, по-видимому, пользуются ее расположением. Сенатор Муравьев, заставший с ним свою жену, едва не сделал скандала, прося развода. Царица умиротворила его, подарив ему земли в Ливонии», – писал французский посланник Беранже.
Но несмотря на это Григорий Орлов искренне любил Екатерину и был ей предан. Лишь в 1772 году Екатерина прекратила эту связь, отослав Орлова подальше. Он пытался самовольно вернуться, писал ей письма, шантажировал, молил, угрожал… Все ждали гнева императрицы – но грозы не последовало. Но и встречи – тоже. Она даже выставила караул на подъездах к Петербургу, чтобы ни в коем случае не пропустить Орлова в столицу. Екатерина отвечала отставному любовнику смиренными письмами, в которых уговаривала его смириться с разрывом и не появляться при дворе хотя бы год. И уговорила.
В 1776 году сорокатрехлетний Орлов обвенчался со своей юной кузиной Катенькой Зиновьевой. Синод возмутился по двум причинам: во-первых, невесте только-только исполнилось 13 лет (!), а во-вторых, супруги состояли в родстве. Пошли слухи, что Орлов изнасиловал девушку и теперь пытается покрыть грех. Синод принял решение о разводе, но Екатерина развод не утвердила, более того, лично встретилась с Катей, убедившись, что она вышла замуж не по принуждению, ну а потом сделала ее статс-дамой.
Орлов жил то в своем имении, то в Лозанне. Увы, семейная жизнь бывшего фаворита не сложилась: жена его заболела чахоткой и в 1783 году умерла, совсем юной. От горя Григорий помешался и последний год жизни провел у своего брата – в Нескучном.
Екатерина, хоть и не желала возобновления старого романа, не забывала его, присылала ему в Нескучное подарки. А узнав о его кончине, не просто расстроилось – она слегла от горя, и придворный лекарь даже был вынужден пустить ей кровь, хотя обычно императрица редко пользовалась его услугами, предпочитая «бабкины средства».
Екатерина родила от Григория сына – Алексея Бобринского и дочерей Анну (умершую во младенчестве от оспы) и Наталью Алексееву, в замужестве Буксгевден.
Как-то раз в Совете разбиралось дело о женитьбе князя Григория Орлова на его двоюродной сестре Екатерине Николаевне Зиновьевой. Орлов, всегдашний недоброжелатель Кирилла Разумовского, в это время уже был в немилости, и члены Совета, долго пред ним преклонявшиеся, теперь решили разлучить его с женою и заключить обоих в монастырь. Разумовский отказался подписать приговор и объявил товарищам, что для решения дела недостает выписки из постановления «о кулачных боях». Все засмеялись и просили разъяснения.
– Там, – продолжал он, – сказано, между прочим, «лежачего не бить».
Васильчиков Александр Семенович принадлежал к древнему княжескому роду. Он понадобился Екатерине лишь как временная замена Орлову – не более. Внимание на него она обратила, когда красивый молодой человек бывал в караулах в Царском Селе. Красавец получил ряд повышений и подарков, был назначен камер-юнкером, потом – камергером, а затем занял комнаты, в которых ранее жил Орлов.
«Лакеи и горничные императрицы были озабочены и недовольны, ибо любили Орлова и он им покровительствовал», – писал германский посол, на что Фридрих II рекомендовал ему самому «заискивать дружбу у нового любимца».
Васильчиков не был честолюбив и не имел блестящих дарований. Екатерина ценила его скромность. Года через два он ей надоел и был отправлен в отставку, получив подарки и пенсию. На Дворцовой площади для него был куплен дом Глазова, там он и жил, собирая западноевропейскую живопись и скульптуру.
Григорий Александрович Потемкин-Таврический – происходил их польской шляхты, получил домашнее образование. Из университета его исключили «за леность», после чего он поступил в Конную гвардию. Он участвовал в перевороте 1762 года на правильной стороне, хотя, по идее, должен был находиться на противной, будучи адъютантом принца Голштейн-Готторпского. За участие в перевороте он был произведен в подпоручики, получил звание камер-юнкера и 400 душ крепостных.