Аня замолчала, слушая в трубке смех дамы Маргариты и думая, что про ворованные телефоны она упомянула напрасно. Что человек должен думать о городе, в котором ворованные телефоны продаются в специальных магазинах? И — о ней, об Ане, которая не только знает об этом прискорбном факте, но и готова поддержать такую сомнительную коммерцию… Вот и кто будет держать на работе человека, который с первых же дней обнаруживает свои аморальные — и даже криминальные! — наклонности?
— Может быть, они вовсе не ворованные, — нерешительно сказала Аня, когда дама Маргарита вроде бы отсмеялась. — Может быть, просто кто-то потерял, а кто-то нашёл, правда? Или, например, кто-то свой собственный телефон по дешёвке продал, когда деньги очень срочно нужны были.
Она вспомнила о том, как Вадик объяснил необходимость продажи её телефона, вздохнула и добавила:
— Ведь могут быть какие-то непредвиденные расходы. Вот человек и продаёт всё подряд. Наверное, в таких вот магазинах. Их ведь не закрывают, правда? Ну вот, значит — всё законно. Нельзя обвинять бездоказательно.
— Анна, ты не знаешь, зачем я тебе звонила? — помолчав, задумчиво спросила дама Маргарита.
— Ой, правда, — спохватилась Аня. — Что это я о глупостях каких-то болтаю! А деньги за межгород в трубу улетают! Надо же отчитаться о проделанной работе! Маргарита Владимировна, я уже почти полный порядок навела, всё вымыла и вычистила, и даже шторы, только ещё не узнала, где здесь прачечная, и сколько это будет стоить, если в прачечную отдавать, но можно не всё отдавать, мелочь всякую я и сама могу постирать, только я пока не знаю, как стиральную машину включать, так что лучше руками… И ещё — можно книги в шкафы убрать? В кабинете книги просто так лежат, где попало, и на диване, и на подоконнике, даже на полу. Ужасно пыльные были. Я всё вытерла, а в шкафы не поставила: вдруг нельзя?
— Давид! — вдруг закричала дама Маргарита. — У тебя в кабинете книги где попало валяются! Что с книгами делать?
Аня даже вздрогнула, не сразу сообразив, к кому обращается дама Маргарита. А сообразив, стала ждать, что ответит царь Давид.
— Читать! — рявкнул где-то в отдалении сердитый голос.
Голос был не только сердитый, но ещё и хриплый. И акцент у него был непонятный: «чытат».
— Да я эти книги уже читала, давно, ещё в школе, — нерешительно пробормотала Аня. — Так убирать их в шкафы?
— Ай, ну тебя, — весело сказала дама Маргарита. — Не морочь мне голову. Пусть валяются. Номер запиши.
— Минуточку, ручку возьму… — Аня торопливо пошарила в кармане халата, выудила шариковую ручку и конверт с хозяйскими деньгами, стала под диктовку дамы Маргариты старательно записывать цифры на конверте, а когда записала, догадалась спросить: — А что это за номер? Что мне с ним надо делать?
— Это твой домашний телефон, — терпеливо объяснила дама Маргарита и, кажется, хихикнула. — Делай с ним, что хочешь. Подружкам сообщи. Родителям. На работе пусть знают, мало ли что может понадобиться.
— Я маме скажу, ладно? — Аня обрадовалась. — Она не будет звонками злоупотреблять, честное слово! А на работе — обойдутся, я и сама могу им звонить, если необходимость будет. А подружек у меня нет… то есть одна есть, но у неё телефона нет, так что всё равно звонить неоткуда.
— Я же сказала: как хочешь… — Дама Маргарита помолчала и с непонятной интонацией добавила: — А мужу твой телефон знать незачем. Да?
— Незачем, — решительно подтвердила Аня. — А вы когда Давида Васильевича привезёте? Пора мне продукты для обеда закупать?
— Наверное, в субботу приедем, — сказала дама Маргарита и почему-то вздохнула. — Завтра вечером ещё позвоню, тогда точно скажу. Ладно, пока. И больше не забывай код отключения сигнализации.
— Откуда вы знаете? — растерялась Аня.
Дама Маргарита насмешливо хмыкнула и отключилась. Аня положила трубку, машинально погладила телефон по спинке и напряжённо задумалась. Выходит, зря она удивлялась, что её, совсем чужого человека, оставили тут одну без присмотра и контроля. Был контроль, был… Скорее всего, роль контролёра сыграл завербованный накануне в названные братья Руслан. Ну и ладно. Всё правильно, у него работа такая.
Правильно-то правильно, но почему-то… обидно. Наверное, потому, что сразу вспомнился Вадик с его пристрастным учётом и контролем. Вадик считал, что без его учёта и контроля Аня не способна ни на самостоятельные мысли, ни на правильные поступки. Вадик тщательно учитывал все расходы, даже на хлеб, и жёстко контролировал даже процессы мытья посуды или чистки картошки. Или мытьё полов. Мытьё полов — ещё и больше, чем всё остальное. Вадик когда-то серьёзно интересовался вирусологией, поэтому совершенно точно знал, каким способом и как часто надо смывать вирусы с полов в квартире. Аня вирусологией никогда не интересовалась, поэтому предполагалось, что полы она моет не так, как требует серьёзная наука вирусология. Совершенно безграмотно моет, по-дилетантски.
Аня ожидала, что от этих воспоминаний настроение, как всегда, должно испортиться. Ничего подобного. Наоборот — она даже повеселела, пройдя по комнатам этой огромной квартиры и полюбовавшись безупречно чистыми полами. Здесь наверняка нет и не может быть никаких вирусов, хотя бы потому, что их некому притаскивать сюда грязными ботинками. Почему-то у Вадика ботинки были всегда такие грязные, будто он только что по болоту ходил. Свои ботинки Вадик и сам не мыл, и Ане не разрешал, потому что ботинки у него были из натуральной кожи, а натуральная кожа очень портится от воды. Надо надеяться, что царь Давид в ближайшее время не будет ходить по болоту. И в инвалидной коляске по болоту ездить не будет…
От этой мысли Ане стало так неудобно, что она даже оглянулась: нет ли рядом кого-нибудь, кто мог бы догадаться, о чём она думает? Рядом было зеркало, а в зеркале — её отражение. Очевидно, отражение догадалось о её мыслях, потому что смотрело на Аню виноватыми глазами и стремительно краснело. Наверное, у отражения тоже были серьёзные проблемы с сосудистой системой.
— Да ладно тебе, — сказала Аня своему отражению. — Я ничего такого не боюсь. Подумаешь — инвалидная коляска! У каждого свои недостатки. Справимся как-нибудь, да?
Её отражение с сомнением подняло брови, неуверенно пожало плечами, но, в конце концов, всё-таки кивнуло. Вот и хорошо. Гораздо легче жить, когда ощущаешь, что тебя хоть кто-нибудь поддерживает. Даже если этот кто-нибудь — твоё собственное отражение в зеркале.
Аня перечитала список первоочередных задач, вычеркнула из него несколько пунктов, которые уже успела выполнить, добавила несколько пунктов на завтра, постояла под очень горячим душем, а потом, пока сохли волосы, часа полтора читала рукопись, которую следовало бы сдать уже завтра. За работу платила не типография, а сам автор, поэтому деньги у неё будут сразу, как только наборщики сделают правку. Эх, жаль, компьютера нет, сколько времени можно было бы сэкономить… Завтра надо бы как-нибудь потактичней напомнить Людочке Владимировне, что та обещала отдать в починку тот старый беспризорный компьютер, который всё равно никому в типографии не нужен. Хотя если компьютер починят, так он сразу окажется кому-нибудь очень нужен. Ладно, что ж теперь… В конце концов, ещё не известно, разрешит ли царь Давид устанавливать в своей квартире какие-то посторонние компьютеры. Вон как он рявкнул, когда дама Маргарита его о книгах спросила. Самодержец. А если и на неё, на Аню, тоже так рявкать будет? Ну и ладно, подумаешь… Чужой человек, поэтому никакие его рявканья задеть её ни в коем случае не могут. Вот так. А если будет совсем уж плохо, так она всегда сможет уволиться. Предупредив за две недели, как записано в договоре. Уж две-то недели она как-нибудь выдержит.
А потом?..
А потом — пустующая корректорская в здании типографии. Если ей разрешат.
Или — скамейка в парке. Пока не начнутся морозы.
Или — Алина со всем своим выводком беспризорных гениев за стеной. Не дай бог.
Напрасно она опять об этом думает. Опять не удастся заснуть, а завтра — два старых и четыре новых пункта в списке первоочередных дел. И ещё надо позвонить маме, сообщить номер телефона. И ещё — найти, в конце-то концов, хоть кого-нибудь из соседей, а лучше — кого-нибудь из их домработниц. И ещё — спросить у Руслана, где здесь прачечная, а заодно уж — и о том, просила его дама Маргарита докладывать о всех преступлениях Ани или это он сам инициативу проявил… Кажется, заснуть всё-таки не удастся. Ну да, у неё же тревожно-мнительный характер, как неоднократно говорил Вадик.
Вадик-гадик. Безупречная рифма. Хотя, конечно, не слишком оригинальная… Но если опять предстоит бессонная ночь, то у неё хватит времени, чтобы придумать ещё много рифм.
Аня уложила вычитанную рукопись в папку, а папку — в свою безразмерную тряпочную сумку, сходила в кабинет царя Давида посмотреть на большие настенные часы — всего двадцать минут первого! — попила в кухне хозяйского чайку с куском хорошо отстоявшегося в холодильнике «наполеона», оставшегося от экзаменационного обеда, и совсем было собралась приняться за вычитку второй распечатки, даже уже вынула её из шкафа, который стоял в комнате, отведённой для неё, даже уже положила её на стол, даже уже придвинула к этому столу крутящееся креслице на колёсиках — очень хорошее креслице, мягкое, лёгкое, удобное, она такое кресло только в кабинете главного инженера типографии видела… А в этой квартире всё было мягкое, лёгкое и удобное. Вот, например, её кровать. Это была даже не кровать, а ложе. Разительный контраст с её раскладушкой, на которой она спала последние два года. Просто разительный контраст. Даже смотреть на это ложе было как-то… уютно. А уж спать на нём — ни с чем не сравнимое наслаждение. Когда Аня осталась в этой квартире, в первую ночь она спала на этом ложе как убитая. Как убитая — и попавшая после смерти сразу в рай. Даже просто сидеть на этом ложе — и то было блаженством.
Аня уложила вычитанную рукопись в папку, а папку — в свою безразмерную тряпочную сумку, сходила в кабинет царя Давида посмотреть на большие настенные часы — всего двадцать минут первого! — попила в кухне хозяйского чайку с куском хорошо отстоявшегося в холодильнике «наполеона», оставшегося от экзаменационного обеда, и совсем было собралась приняться за вычитку второй распечатки, даже уже вынула её из шкафа, который стоял в комнате, отведённой для неё, даже уже положила её на стол, даже уже придвинула к этому столу крутящееся креслице на колёсиках — очень хорошее креслице, мягкое, лёгкое, удобное, она такое кресло только в кабинете главного инженера типографии видела… А в этой квартире всё было мягкое, лёгкое и удобное. Вот, например, её кровать. Это была даже не кровать, а ложе. Разительный контраст с её раскладушкой, на которой она спала последние два года. Просто разительный контраст. Даже смотреть на это ложе было как-то… уютно. А уж спать на нём — ни с чем не сравнимое наслаждение. Когда Аня осталась в этой квартире, в первую ночь она спала на этом ложе как убитая. Как убитая — и попавшая после смерти сразу в рай. Даже просто сидеть на этом ложе — и то было блаженством.
Аня села на своё замечательное ложе, посидела, потом легла, потом подумала, что нечего настольной лампе без толку гореть, полежать и в темноте можно, даже если она и не собирается спать… Дотянулась до настольной лампы, выключила её, потёрлась щекой о мягкую душистую подушку и сказала вслух:
— Уж две-то недели я хотя бы за это потерплю.
И проснулась, как всегда, в шесть утра. Проснулась такой счастливой, какой просыпалась только в далёком детстве. И сразу вспомнила это ощущение счастья бытия, хотя давно уже была уверена, что ничего такого и в детстве не было, и вообще быть не может, это она сама всё придумала, или это ей когда-нибудь приснилось. А наяву — нет, не бывает, потому что если такое вообще бывает, то не может пройти никогда. А если прошло — значит, и не было вовсе.
Оказывается — было. И никуда это ощущение счастья бытия не делось, просто сидело потихоньку в каком-то дальнем уголке души, терпело и ждало своего часа. И дождалось, за что ему большое спасибо. Аня пообещала себе, что никогда больше не загонит это своё ощущение счастья бытия в дальний угол, никогда о нём не забудет, никогда не заставит его так долго терпеть и так долго ждать своего часа. Всё, пробил час!
Где-то далеко, едва слышно, но всё равно солидно и внушительно, стали бить часы: «Буммм!» Аня даже засмеялась от радости: пробил час! То есть, шесть часов пробило. Будем считать, что с этого момента и начинается её новая жизнь. Прекрасная жизнь.
Её новая прекрасная жизнь с самого начала оказалась немножко чересчур напряжённой и даже суетливой. Наверное, это потому, что Аня в список первоочередных дел добавила вчера слишком много пунктов. Ну, что ж поделаешь, раз добавила — следует теперь выполнять. Тем более что после приезда царя Давида выполнить некоторые из этих пунктов было бы, наверное, гораздо сложнее. Не известно, как царь Давид посмотрит на её визиты к Алине домой. И на хождения в типографию. И на встречи с бомжами. Поэтому всё надо делать до его приезда, быстро и решительно.
И весь день Аня быстро и решительно моталась по городу, сначала — в типографию, потом — на рынок за продуктами, потом — домой к Алине, разгонять её гениев и наводить порядок. Всё это заняло много времени, а ещё надо было успеть собрать еду для бомжей, так что пешком до дома царя Давида она добежать уже не успела бы, и пришлось потратить на автобус десятку из хозяйских денег, потому что своих у неё уже совсем не осталось. Но даже это обстоятельство не омрачило настроения. Она же не украла эти десять рублей, а просто заняла. К тому же, в результате отчаянной торговли с продавцами на рынке она сэкономила почти двадцать рублей в мясном ряду и почти десятку — в овощном. Это уже не копейки какие-нибудь, это хорошая сумма, и на месте хозяев она выплачивала бы за такую экономию премии. Ну, может быть, и не треть сэкономленной суммы, но всё-таки… Не забыть бы записать расходы, экономию и взятую на транспорт десятку.
От автобусной остановки Аня к дому царя Давида бегом бежала, потому что подозревала, что времени до встречи с бомжами почти не остаётся. Жить без часов было не удобно, а узнать время у попутчиков в автобусе или у кого-нибудь из прохожих она не догадалась. А старый будильник в доме Алины остановился, похоже, ещё месяц назад. Нехорошо, если она опоздает к назначенному часу. Правда, бомжи всегда ждали терпеливо, да и определённого часа она никогда раньше не назначала…
Прямо напротив ажурных ворот топтались Лев Борисович, Лёня-Лёня, древняя полузнакомая старушка — кажется, это Галина Андреевна, та, которую сын из дома выгнал, — и вчерашний якобы старик, Александр Викторович, наверняка ряженый… За закрытыми воротами во дворе стояли два охранника — названный брат Руслан и кто-то незнакомый, — молча смотрели сквозь чугунный ажур на эту компанию. Компания тоже молчала, только старушка мелко крестилась и беззвучно шевелила губами.
— Ну, что это такое, я же объяснила, где нужно ждать, — торопливо заговорила Аня, подходя поближе и настороженно поглядывая на охранников. — Пойдёмте, я вас к тому месту провожу, а потом поесть вынесу.
— Сестрёнка, ты их знаешь, что ли? — с недоверием спросил Руслан.
— Знаю, — сухо ответила Аня, не вдаваясь в подробности. — Сейчас вернусь.
— Ты куда? — тревожно окликнул Руслан. — Ты зачем с ними? Стой!
Аня, не обращая на него внимания, повернулась и пошла вдоль ограды к соседней стройплощадке, поманив бомжей за собой и краем глаза заметив, что незнакомый охранник торопливо направился к подъезду, а Руслан так и остался стоять у ворот. Бомжи молча потянулись за ней, и только через несколько метров Лёня-Лёня флегматично пробормотал:
— Нельзя спрашивать «куда?». Пути не будет. Ну вот, что я говорил…
За спиной Ани испуганно ахнула старушка, Аня обернулась и успела увидеть, как якобы старик Александр Викторович подхватил падающую Галину Андреевну чуть ли не у самой земли, поднял на руки, а потом осторожно поставил на землю. Заметил, что Аня внимательно наблюдает, кашлянул, сгорбился и с очень виноватым видом улыбнулся. Среди густой полуседой щетины сверкнули ровные белые зубы. Как же, старик… Надо бы потом как-нибудь потактичнее выяснить, зачем он прикидывается не тем, кем является на самом деле.
Чугунная ограда перешла в глухую кирпичную стену электрического здания, Аня свернула налево, по едва заметной тропинке в зарослях чертополоха и буйно цветущего цикория — к соседней заброшенной стройке, и, наконец, вывела свою инвалидную команду к месту, которое присмотрела ещё позавчера. На краю оврага, заросшего сорняками, лежали бетонные плиты, три — друг на друге, а две — отдельно. Как будто кто-то специально положил так, чтобы получились стол и табуретки. По дну оврага бежал крошечный и почему-то совершенно чистый ручеёк, лежал большой железный лист со следами старого кострища и стояло небольшое сооружение, что-то вроде шалаша из листов шифера, кусков рубероида, облезлого линолеума и толстой полиэтиленовой плёнки. Позавчера Аня специально обследовала этот шалаш. Там было сухо и чисто, в углу стояла сложенная старенькая раскладушка, в фанерном ящике лежали две облупленные эмалированные миски и походный котелок, но было очевидно, что хозяина всего этого добра здесь не было давным-давно. Наверное, если это богатство пригодится её бомжам, то это будет правильно. К тому же, здесь их никто не потревожит — стройка остановлена на нулевом цикле, и за дощатым забором на другой стороне оврага — никакого движения.
— Ух ты, — сказал Лёня-Лёня, заметив сверху шалаш. — Это чего, ничей, что ли? Прям в центре — и ничей! Ё-моё… А, я понял! Отсюда нашего брата не судом гоняют, вон какие хоромы рядом, так что мухой выметут, нипочём не зацепишься. Эх, какое место пропадает задарма…
— Разберёмся, — сказал якобы старик Александр Викторович и ловко полез по склону оврага вниз. При этом — сутулясь, кашляя и держась за поясницу. Цирк.
Аня вздохнула, отвернулась, сказала: «Ждите здесь, сейчас принесу», — и пошла в дом.
За поворотом ограды на неё с разбегу чуть не налетел названный брат Руслан.
— Ты где ходишь? — почти закричал он. — Это кто такие вообще? Ты зачем с ними?..
— Это люди, — строго сказала Аня. — Это просто голодные люди. Я сейчас им поесть принесу — и всё. И они уйдут. Разве они вам мешают?
Не дожидаясь ответа, она обошла Руслана как столб, пошла вдоль ограды к воротам, а он пошёл за ней, сердито сопя и чертыхаясь сквозь зубы. В открытых воротах стоял давешний незнакомый охранник, посмотрел на Аню, посмотрел на Руслана, молча поднял брови. Аня, тоже молча, вошла во двор мимо него. Руслан пошёл за ней, на ходу буркнув: