«Н.!» – он вспомнил про сегодняшнюю встречу. Неприятное ощущение коснулось сильного тела.
Мурат знал, какой опасности подвергает себя, но любопытство гнало его вперед.
Дневник 607КС-95, 10 марта 2061 года (страницы 27–28).
«Майя, сегодня я пишу о тебе… Мне почему-то легче вспоминать прошлое, чем описывать настоящее…
Будущее… Раньше считали, что оно прекрасно. Не знаю. Я не заглядывал туда. Мне по душе прошлое, Майя.
Она была молода и красива; двадцатилетняя, полная здоровья и сил. Родители умерли, когда девочке было десять. Это ее трагедия.
Мы с ней… дружили. Да что там! Я влюбился. Был как одержимый. Она? Не знаю. Майя всегда была немного странная… загадочная. Верила, что будущее будет лучше, чем настоящее, сама же хотела жить в прошлом. Однажды ей подвернулся один из пиратов.
Пираты состояний… Я не уверен, что они олицетворение зла, как принято считать, но… они все же натворили немало бед.
Собственно, один и них и вернул ее в прошлое. Сначала на десять минут, потом на полчаса, потом на час и… все, она осталась там.
Только вот тело ее в настоящем, и ведет оно исключительно растительный образ жизни. В больнице для жертв пиратов…
В какой-то момент я понял, что Майя исчезла из настоящего, превратившись в тень – слабое подобие себя. Но в прошлом ли она или попала в другие миры? Кто-то предполагает, что пираты состояний сами не могут контролировать свой дар и отправляют людей, куда ни поподя, вернее, неизвестно, куда.
Когда я видел Майю в последний раз, она ходила, как во сне: двигается, говорит, ест, а сама будто спит, будто нет ее в этом мире…
Понадобилось очень много денег, чтобы устроить ее в этот центр. Они там кормят Майю, ухаживают за ее телом и будут продолжать это делать, пока я перевожу деньги на счет. Вот. Потому я здесь. Марсианский строитель – доброволец».
Мурат закончил свой трудовой день, как полагается: ни раньше, ни позже «зеленого времени» (все часы, после сигнала с главной вышки).
Их бригада создавала чей-то будущий дом, в котором однажды поселятся первые марсианские жители.
Мурат остался доволен собой. Он сильно устал, но запрещал себе думать об отдыхе: скоро предстоит встреча с Н..
«Разве не понимаю я всю опасность глубокого погружения? — размышлял Мурат на пути к своему прошлому. — Понимаю… Но ведь не только пираты – доктора часто лечат своих пациентов с помощью детектора состояний. Хотя, у пиратов эта способность врожденная…».
Мурат начинал ощущать тихое волнение. Дыхание его стало неровным, шаги спотыкающимися. Тело потеряло свою особую пластику, выработанную на Марсе, и будто повисло.
Ночь подкралась, словно тень. Фобос и Деймос – верные спутники красной планеты – тихо начали свое движение навстречу друг другу.
Мурат же наконец-то добрался до места. Н. встретил его и провел в бункер.
Они начали свой путь по бесконечным длинным переходам.
«Странно… Столько лет прошло! Как умудрился этот заурядный сотрудник научно-исследовательского марсианского института скрыть от всех свою истинную природу?» – размышлял Мурат, следуя за тенью Н., ибо это все, что он мог различить в темных коридорах.
Тень человека, шедшего впереди него, двигалась по прямой, не меняя своих очертаний, пока не свернула к одной из дверей, располагавшихся вдоль стены.
«Кто-то рассказывал мне, что пиратов в СССР очень много, что распространились они уже по всей Земле, как зараза, как болезнь; даже за пределами поселений, даже в иностранных республиках; и миллионы людей находятся под их влиянием, не замечая его… Сказки все это… сказки», — думал Мурат, заходя в комнату и садясь в кресло, на которое указал ему Н.
— Я скоро вернусь. Сидите здесь и ждите, — прошептал он и удалился.
Час. Два.
Мурат встал, открыл дверь и… увидел улицы своего родного поселения БМ-6, Майю, спокойно идущую ему на встречу, чистый солнечный дождь, подаривший себя земле, золотой воздух, пушистый цветочный куст, куда он уткнулся, ступив за пределы комнаты в свой родной, до боли знакомый и любимый мир.
Он протянул руку и дотронулся до ее волос. Она одернула голову, как-то неудобно, неловко, неестественно.
Мурат не успел шелохнуться, как почувствовал себя летящим стремглав вниз, в черноту.
Мгновение…
Тело его резко выпрямилось.
Мурату показалось, что он находится в каком-то помещении.
Вездесущая темнота простиралась повсюду, забирая его руки, ноги и голову в свои миры.
«Где я?», — спросил он громко, надеясь услышать в ответ шаркающую походку Н. или его хлюпающий голос.
Тихо.
Неожиданно включили свет – Мурат закрыл глаза. Кто-то подошел к нему.
— Смотрите, — сказал некто.
— Очень ярко! Пожалуйста, убавьте свет! — попросил Мурат.
— Смотрите, — повторил металлический голос.
Мурат с трудом открыл глаза.
Он находился в незнакомой комнате. Стены, пол и потолок ее были серыми, ни намека на двери или окна. Помещение оказалось гигантским шаром, в центре которого возвышался стул с сидящим без движения Муратом.
Рядом стоял человек в красной одежде. Лица его не было видно, только глаза – черные, без выражения – «как шлемы у средневековых рыцарей», — подумалось Мурату, и он почему-то улыбнулся.
— Вы что-то вспомнили? — холодно и вежливо спросил незнакомец.
Мурат не знал, что ответить. Он захотел встать, но не смог.
Взгляд его случайно упал на руку – он увидел тело старика… слабость, дряхлость.
— Сколько мне лет? — спросил голос, принадлежавший Мурату.
Глаза человека в красном оказались совсем близко. Они проникли в его голову, мысли, забрали способность жить…
Слова донеслись до ушей тихим шепотом:
— Сорок лет назад Вы решили перенестись в состояние предполагаемого прошлого, в вашу иллюзию, в представление о далеком времени. С тех пор Вы стали зависимы. Мы лечим Вас, пытаясь избавить от жажды несуществующего… Помните ли Вы, как прошли эти сорок лет?
Он не помнил ничего, начиная с того момента, как вошел в комнату, указанную ему Н., вернее, как открыл дверь в состояние.
Его глаза медленно закрылись, он полетел дальше.
Ветви раскидистых деревьев ползли по песку, по сухой земле, пробираясь через кратеры, вулканы, горы, разломы. Лед таял. Вода наполнила пустыни. Деревья становились все выше, сильнее. Их стволы окрасились в цвета восхода. Свет наполнил красный воздух, поглотил жажду. Вода перетекала с гор, вода меняла очертания планеты, вода наполняла жизнью каждую клетку пространства. Зеленая сетка растений покрыла пустыни.
В ее очертаниях появилась мысль… дыхание…
Сотворение мира…
Прошлое или будущее, или все рядом?
Тело Мурата плавно скользило по волнам, окутанное звездами, сливаясь с чем-то необъятным. Оболочка, покрывавшая его, растаяла – он ощутил бесконечную силу…
Он не мог видеть себя: его не было.
Настоящее успокаивало, словно качая в тихом ветре.
Мурат, чья жизнь явилась для него самого большим темным пятном, подобием сна, растворился в бесконечном, став каждою клеткой своей частью настоящего.
Чарли и обувная фабрика
I
Хантер Дженнингс прекрасно знал, что его зовут Карел, однако продолжал называть Чарли. «Без обид, старина. Ты тоже можешь не называть меня Хантер Сэмюэль Дженнингс, зови просто Хантер, или Сэмми, как нравится, о'кей?»
Что ж, Чарли, так Чарли.
Хантер вел его просторными коридорами в центр научных разработок «АЕ Гебениндастри», в самое сердце этой огромной империи. Карел с самого начала понимал, насколько серьезным и полезным может оказаться разработанный им эффект, но когда ему впервые позвонили из АЕГ, он, поначалу, не поверил своим ушам.
Предложение было чертовски заманчиво. Чертовски.
Проведя бодрым шагом через несколько уровней охраны, перед самым входом в зеркальные высоченные двери Хантер остановился и вежливо придержал Карела.
— В наше время, Чарли, многие болтают о космосе. Прежде, чем войдем в лабораторный центр, хочу тебе кое-что напомнить. Русские до сих пор используют в работе логарифмические линейки. Не буду врать про бухгалтерские счеты, но логарифмические линейки, это – чистая правда.
— Да, я слышал.
— Ну, вот. А теперь – войдем, старина Чарли.
Карел ожидал увидеть огромный зал, уставленный рабочими столами, но от того, что он увидел, захватывало дух.
Словно площадь в центре большого города под высоченным – в десятки метров, этажей на пятнадцать – куполом.
Здания из стекла, лишенные стен, словно висящие в воздухе – несколько ярусов прозрачных полов, соединенных лестницами, плавными переходами, эскалаторами и лифтами, металлическими и пластиковыми трубами. Каждое здание – отдельная лаборатория, светло, просторно, несется кондиционированный воздух, свисают гигантские тропические заросли, и сквозь зелень бьют яркие лучи, на огромных со стену дома плазменных экранах веселые белозубые лица сменяются вырастающими разноцветными графиками.
Это был словно целый научный город. Родной Краковский университет с новенькими аккуратными лабораториями казался сельской школой.
Хантер ободряюще похлопал по плечу.
— Смотрю, тебя проняло. Представь, какого было мне, я-то, можно сказать, заглянул сюда прямо с отцовской фермы. Думал, снимать ли мне сапоги, прежде чем войти.
«Шуточки у тебя», — подумал Карел, — «отцовская ферма, как же. Массачусетский технологический…»
— Ладно, прибедняюсь. Но вообще-то – как тебе?
— Здорово, Хантер. Потрясающе, честное слово.
— Еще бы. Я не буду тебе пересказывать, что и так всем известно. Что АЕГ это химия, одежда, электроника, обувь, пищевая индустрия, станки. По сути, одна из мировых империй, и ты будешь в составе ее научной элиты. Теперь, слушай. Твоими наработками руководство заинтересовалось всерьез. Если эффект из лабораторного станет технологическим, это будет прорыв. Удешевление производства при одновременном повышении качества, мы попросту порвем рынок!
Карел знал Хантера всего-то часа два, но ему было ясно: про рынок Хантер может говорить не умолкая.
— Хантер…
— Да, старина.
— Конкретно, в чем будет практическое воплощение моего решения?
— Да в чем угодно. Но с начала в бизнес-плане стоит обувь. Конкретно – кроссовки.
— Кроссовки?
— Да, Чарли. Подумай – миллиарды людей на всей планете. АЕГ продает ежегодно сотни миллионов пар обуви. Твой эффект «цепной кристаллизации» словно электровоз в эпоху паровозов. Надо только воплотить его из чертежей. И в наших лабораториях ты сумеешь сделать это лучше, чем где бы то ни было. Только взгляни, в каких условиях предстоит тебе работать! Это тебе не логарифмические линейки.
II
— А ты ему?
Они сидели на шестнадцатом этаже четвертого яруса, то- есть где-то посерединке строящейся башни.
— Да ничего.
Карел похлопал себя по карману на штанине рабочего комбинезона. В кармане находился так называемый «малый набор»: аптечка, фляга с двумя отсеками – вода и высококалорийная питательная смесь, блокнот, зажигалка-фонарик, запасная рация с функциями инженерного компьютера, карандашики, точилка, стирательная резинка и да, в самом деле, логарифмическая линейка, маленькая, удобная пластиковая штучка, изящная, как японский сувенирчик, но при этом строго функциональная, шедевр дизайнерской мысли. Народ шутил, что линейка по совместительству еще и консервный нож, и ложка и – на любителя, конечно – зубная щетка.
Впрочем, эти опции Карел не проверял.
— А что я бы ему сказал? Что на Марсе понятие «нештатная ситуация» означает нечто большее, чем двухчасовая недоступность аппарата по продаже кока-колы? Что необходимость в расчетах может возникнуть при полном обесточивании, а батарейки в калькуляторах имеют свойство садиться? Что стоимость линейки копеечная, но она может в принципе оказаться чьим-то спасением? И все это я должен объяснять инженеру?
Напарник кивнул. Он тоже был инженер, и уж ему-то, проработавшему на Марсе полтора года, никаких объяснений не требовалось. Напарника звали Василий. Родом он был с Тульской области, по специальности – инженер-строитель, по увлечениям – лодырь (так утверждал он сам, но Карел за три месяца совместной работы убедился, что сие наглая ложь), по характеру и поведению человек добродушный и интеллигентный, по должности – самый что ни на есть непосредственный напарник Карела на строительстве.
— Я бы даже сравнение привел, — рассудительно согласился Вася, — когда срочную служил, что мы только на горбу ни таскали! Оружие, снаряжение, и все – самое наисовременнейшее и нужное…
Когда Карел впервые узнал, что добродушный интеллигентный Вася служил три года в спецназе ВДВ, он немало удивился. Вовсе не такими показывали ему русских десантников.
— … и при этом, у каждого, заметь, ножик в сапоге. Казалось бы – на кой леший, если под рукою хоть что, хоть реактивный гранатомет с лазерным наведением. Ан нет, брат. Все с ножами, как миленькие. Да ладно, шайтан с ним, с Хантером твоим. Как там у них с оборудованием?
— Честно скажу, оборудование меня впечатлило. Сопоставимо с нашим, а кое-что, ей-богу, даже лучше. Потенциальные возможности очень даже, знаешь ли… Но кроссовки… кроссовки меня добили.
Вася усмехнулся.
— Хорошие хоть, кроссовки-то?
— Что? А, да, неплохие. Дело не в кроссовках, ты же понимаешь.
Вася потянулся.
— Да понимаю я, Карел. Хорошие кроссовки, штука, конечно, полезная. У меня дома, на Земле, за год чуть ли ни десяток пар снашивается, прямо горят. Бегаю много. Так что спасибо их этой… обувной фабрике. Неплохую обувь делают.
Он легко встал, и подошел к огромному окну.
— Ну, и наша жилконтора тоже кое-что могёт.
Карел тоже смотрел. Он смотрел часто, подолгу, и все не мог налюбоваться.
С высоты почти восьмисот метров отстроенный несколько дней назад гигантский купол был виден почти весь.
Это был первый в мире искусственный купол, раскинутый над иной планетой.
В городе, который сейчас уже денно и нощно возводили под куполом строительные робото-комплексы, планировалось установить – чисто для украшения – какую-нибудь из знаменитых земных башен. Долго гадали, то ли Останкинскую, вроде роднее, то ли Эйфелеву, все же заслуженная старушка. Решили поставить обе. Абсолютные копии. В натуральную величину. Высота купола позволяла еще и не такое, для монтажа башен свободно использовали вертолеты.
При строительстве было применено множество необычных решений. Одно из них касалось герметизации стыков. Какими бы огромными ни были прозрачные пластины купола, избежать стыков они не позволяли.
Разработанный Карелом эффект «цепной кристаллизации» позволил наладить герметичность стыков на протяжении многих сотен километров за считанные секунды. Он самое малое на порядок ускорил время сдачи объекта.
Запущенный в работу «взрывной эффект» ждала новая жизнь. Рано или поздно, он найдет себя и в кроссовках. Нелепо противопоставлять полеты в космос хорошей обуви, дело лишь в сроках и в приоритетах.
Но до этой мысли порою нужно дорасти.
— Не могёт, а мОгет, — поправил Карел, подходя к окну.
Некоторые фильмы он успел полюбить.
© Copyright bushel ([email protected])
Александр Чушков Директор планеты
— Ещё клоунами быть хорошо, — подал идею Верейкин.
— Ну, да, клоунами, — скептически отозвался Жук, — у клоунов конкурс – сто человек на место.
Он смотрел в синюю даль Тихого океана, будто ожидая, что оттуда придёт нужное решение. Вадим Жук два года назад окончил Камчатский геофизический институт, защитив дипломную работу по исследованию цунами. Но ещё за год до этого случилось то, что сделало бессмысленной его специальность. Люди научились гасить энергию землетрясений, и цунами исчезли как явление природы.
— Илья, а ты не знаешь, куда делись чумавозы, после того, как медицина победила смертельно опасные инфекции? — спросил он Верейкина.
Верейкин в это время, сидя в шезлонге, бороздил просторы глобальной сети, внимательно всматриваясь, в меняющиеся голограммы своей пекашки. Он не сразу воспринял слова Жука.
— Инфекции? — переспросил он.
— Ну, представь. Ты занимаешься очень важным делом – спасаешь людей от оспы,
изолируешь больных от здоровых, хоронишь умерших, организовываешь карантин – очень важную меру пресечения эпидемии. А потом изобретают прививку, и в твоей работе больше никто не нуждается, потому что больше никто не болеет оспой. А ты – очень хороший человек, отважный, знающий. Но в один прекрасный, действительно, прекрасный для всего человечества день, твои знания и твоя отвага становятся никому больше не нужными. Что ты будешь делать?
— А что стали делать маркетологи после того, как на всей Земле ввели плановую экономику? — задал встречный вопрос Верейкин.
— Маркетологи, — усмехнулся Жук. — Ты бы ещё наркодиллеров вспомнил.
Вадим опёрся на перила веранды и снова стал смотреть на океан. Он представил, как из тихой океанской глади выплёскивается мутный поток и заливает всю прибрежную низменность, ломая и переворачивая всё на своём пути. До его дома вода вряд ли бы дошла. По-крайней мере, пятнадцать лет назад, во время последнего камчатского цунами, не дошла – дом был достаточно высоко над уровнем моря. Как, впрочем, и весь город. Жилые дома в Налычево строились на высоте от пятидесяти метров над уровнем моря, согласно нормам безопасности. Теперь эти нормы устарели, и вот уже внизу вырастали многоэтажные здания, там уже проходила новая набережная.
Как ни крути, а тектонические амортизаторы стали величайшим изобретением последних лет, спасшим тысячи, сотни тысяч людей. И выросший на Камчатке Вадим не мог не радоваться вместе со всеми. Вот только был в этой всеобщей радости один маленький сугубо его личный изъян, который портил большую бочку мёда, лично для него.