Когда я вошел, в баре сидели несколько мужиков. Их было человек шесть. Двое играли в кегли – особую разновидность, принятую в Корнуолле, остальные сидели вокруг аккордеониста. Это был дородный седой старик, он пел, не выпуская изо рта глиняной трубки, зажатой в беззубых деснах. Пение перемежалось стуком деревянных кеглей, когда мяч на резинке врезался в их строй. В очаге пылал жаркий огонь, в комнате было тепло, светло и уютно. Я подошел к стойке и заказал пинту пива, кожей чувствуя, что пение почти прекратилось и все смотрят на меня. На полках вперемежку с бутылками и стаканами лежали образцы руды, перемигиваясь со своим отражением в зеркале позади полок. Один из этих образцов, крупный булыжник, напоминающий кусок свинца, представлял собой коренное олово, другой – серный колчедан, который сверкал почище золота. Хозяин вел себя достаточно дружелюбно, и я завел с ним разговор о шахтерских делах. Он был невысок и широк в плечах. Время от времени он покашливал, и этот кашель в сочетании с бледной кожей говорил о том, что он болен силикозом.
Внезапно до меня дошло, что аккордеон окончательно смолк. Пение тоже прекратилось, так же как и стук кеглей. Я быстро обернулся. Никто не разговаривал. Вес смотрели в мою сторону. Меня охватило паническое желание бежать, но ноги словно приросли к полу. Я взял себя в руки. Что они могут сказать по моему виду?
– Почему вы так на меня смотрите? Ответил тот, кто играл на аккордеоне:
– Хочем понять по разговору, кто ты таков. По виду, похоже, иностранец, а говоришь вроде как надо.
– Я с Каналы, – сказал я им.
– Знамо дело, а вот корнуоллская кровь в тебе все равно имеется, – настаивал старик.
Мне стало легче, но как, интересно знать, они это определили? Наверное, потому, что я был воспитан на корнуоллском диалекте и с легкостью мог перейти на этот говор, что и сделал немедленно.
– Знамо дело, – сказал я. – Мой старик работал олово там на Редруте, прежде чем мы подались в Канаду. Он сказывал, что родился в Боскасуэлле, знамо дело, а потом работал на Боталлеке, в самом нутре, пока эту лавочку не прикрыли.
Старик одобрительно кивал:
– А я что говорил? Теперь мне все улыбались.
– Слушал я тебя, парень, и мне вспомнились старые времена, как мы шахтерили в Камборне да в Редруте. Тогда, мне помнится, шахты работали вовсю и в забоях было полным-полно корнуэльцев, что приехали невесть откуда и говорили на всяких чудных заморских языках. А как дела пошли похуже, они враз собрали свои пожитки да и вон. Это было в девяностых. Знамо дело, не было такого места на земле, где бы они не побывали, понимаешь. Чили, Перу, серебряные рудники в Лиме – туда подался старина Дик Травесек, – Кимберли, Ионесбург, Штаты – всюду они работали, всюду, где только есть шахты. А как дела начались у нас дома, они враз и вернулись. Чудная на них была одежа, и привычки чудные появились, а вот говор наш родной они не забыли, так же как и ты, парень. – Старик грустно прокачал головой. – В те времена и деньги были, можно было заработать. Не то что теперь. Папаша мой сказывал, бывали дни, когда только у нас работали штук пятьдесят шахт. А нынче всего одна. – Он вынул изо рта трубку и сплюнул. – Да и то одна механическая работа, и больше ничего. В старые времена сюда возвращались парни грубые, простые. А ты, видать, образованный. – Он посмотрел на меня. – Ты небось работы ищешь, а, парень?
Я ничего не сказал, да он и не ожидал от меня ответа.
– Нынче в наших краях работы для шахтера не найдешь. Разве я не прав, Гардж? – обратился он к хозяину.
– Верно говоришь, Билл. – Хозяин обернулся ко мне. – Тебе наговорят, что у нас в Корнуолле все забои выработаны, – сказал он. – Это неверно. Нужно вглубь идти, глубже, чем они проходят сейчас, при своих машинах. В прошлую войну правительство затеяло некоторые шахты открыть. Одну и сейчас видно, вон там, возле бухточки, позади Кейп-Корнуолла. Это было, когда японцы захватили Малайю. Ну и деньжищ ухлопали там в этой долине. А вышло то же, что и у авантюристов. Только-только добрались до олова, как на тебе! Тут же все и прихлопнули. Потому узнали, что олово можно привезти из Боливии или еще из какого другого места. Когда я был парнишкой, у нас здесь была только медь, ни о чем другом и мысли не было. А когда медь выбрали, шахту закрыли. А под медью-то оказалось олово, да еще какое! Можешь спросить любого из наших ребят, кто на глубине работал. Они тебе скажут то же самое. Есть под медью олово. Я сам видел. Вот только здорово накладно его добывать, ведь в шахтах полно воды, залиты они по самый вход.
– А как же желваки? – спросил я. – Ведь и над водой, наверное, остались богатые участки.
– Работают тут одна или две артели, кое-как перебиваются. Только нет в этом никакого будущего.
– А другие ковыряются у самого входа в шахту, только денежки напрасно тратят, – вставил старик. – У нас в самом Боталлеке есть один такой. Завладел старой шахтой Уил-Гарт, получил над ней контроль. Установил насосы и откачал воду, дошел до уровня ста двадцати саженей. Да все едино – пустая трата денег, и больше ничего. А только наша старушка Уил-Гарт – шахта богатая, это точно. Ее прикрыли в самую депрессию, после того как эти шакалы, тогдашние владельцы, купившие шахты за бесценок, поскандалили меж собой – году в тридцать первом, а может, в тридцать втором. Шакалы-го тоже перетрусили. Думали, слишком много придется тратить на подготовительные работы. Они ведь вообще ни хрена не понимали. Когда работали медь, так не отличали жилы от самородка, знали только, сколько стоит медь на рынке и сколько ее выдают на-гора. А когда дошло до переоборудования для добычи олова, которое лежало глубже, они просто-напросто закрыли шахту и выбросили на улицу две сотни шахтеров.
Но я больше не слушал. Мне в глаза бросился заголовок в газете, которая лежала на стойке. «Загадка брошенного таможенного катера: исчезла команда из четырех человек». Я быстро огляделся. Все они увлеклись спором о будущем горного дела в Корнуолле. Опасаясь, что мой интерес к этой истории будет замечен, я тем не менее потянул газету к себе. После первой же строки у меня появилось ощущение, что мои внутренности наполнились свинцом, но я продолжал читать, полностью отрешившись от посторонних звуков:
«Таможенный катер, который был послан на перехват судна, подозреваемого в перевозке контрабанды, был обнаружен на отдаленном участке побережья недалеко от Мэрезайна. До сих пор не обнаружено никаких следов четверых таможенных служащих, которые составляли команду катера, и таможенная служба в Пензансе заявляет, что не располагает никакой информацией относительно пропавших людей. Рыбак по имени Перси Редклиф, проживающий в Мэрезайне, в доме номер 4 по Хиллсайд, обнаружил судно в шесть часов утра, оно сидело на мели на песчаном берегу. Он немедленно сообщил в полицию. Полиция и таможенная служба осмотрели судно. Они утверждают, что рулевая рубка и правый борт повреждены, как после сильного шторма. Накануне катер несколько раз видели проходящие суда. В последний раз его заметили с военного корвета. Капитан этого судна доложил, что катер находился в пяти милях от Ньюлина и направлялся на юг со скоростью пять узлов; море было спокойно. В данное время ведется расследование по поводу «Айл оф Мул», пятидесятипятитонного кеча, принадлежащего мистеру Дэвиду Джонсу. Предполагается, что это судно могло заметить катер позже, чем корвет. До тех пор пока не будет обнаружено это судно, официальные лица от дальнейших сообщении воздерживаются. Возможно, что прошлой ночью катер столкнулся с другим судном и был оставлен командой. Мистер Редклиф. однако, утверждает в своем интервью, что катер, когда он его обнаружил, был в полном порядке. По его мнению, у команды не было каких оснований покидать судно. Далее он отметил, что, по его мнению, повреждения не явились результатом столкновения. Имена пропавших: Франк Райли…» Я перестал читать и поднял голову. До моего сознания дошли какие-то слова, сказанные одним из мужчин. Теперь говорил хозяин:
– Я так думаю, – сказал он, – старик что-то там прознал.
И тут я понял, что именно вызвало мой интерес.
– Кто, Менэк? – спросил аккордеонист. – Да он просто трехнутый, и больше ничего.
– Верно говоришь, трехнутый, – вмешался один из игроков в кегли. – Тронулся, бедняга, когда убили его жену.
– А потом еще эта женщина, что помешалась, – вставил второй.
– Знамо дело, – объяснил мне хозяин, – она-то просто сиганула вниз с утеса.
– А место какое выбрала – я бы и близко не подошел, особенно ночью, – добавил первый игрок в кегли.
– И я тоже, – согласился старик с аккордеоном. – Всяк испугается, а вдруг да увидишь саму смерть, что приходила за этими женщинами. – И он тихонько засмеялся, как бы про себя.
– Говорите что хотите, – продолжал хозяин, – а все равно он что-то знает. Так или иначе, а он володеет всем этим рудником. Откупил его у другого шакала, вот как я думаю.
– А место какое выбрала – я бы и близко не подошел, особенно ночью, – добавил первый игрок в кегли.
– И я тоже, – согласился старик с аккордеоном. – Всяк испугается, а вдруг да увидишь саму смерть, что приходила за этими женщинами. – И он тихонько засмеялся, как бы про себя.
– Говорите что хотите, – продолжал хозяин, – а все равно он что-то знает. Так или иначе, а он володеет всем этим рудником. Откупил его у другого шакала, вот как я думаю.
– Но зачем же ему понадобилось закрывать шахту? – спросил игрок в кегли.
Хозяин покачал головой.
– Откуда мне знать? – сказал он. – Может, просто хотел володеть, да и все.
После короткого молчания, которое последовало за этими словами, я наклонился к хозяину и спросил:
– Это вы о капитане Менэке говорите?
Он бросил на меня быстрый взгляд:
– Нет, о старике. Капитан Менэк – это его сын. А что? Ты его знаешь?
– Возможно, – ответил я. – Где он живет?
И тут меня ожидал второй сюрприз за этот вечер, потому что хозяин повернулся ко мне и сказал:
– А вот тута, через дорогу, в Крипплс-Из.
– Крипплс-Из? – повторил я.
Он рассмеялся.
– Знамо дело, – сказал он. – Чудное название, верно? Раньше там был паб. Это было еще до меня, тогда еще все работали на Боллеке. А потом рудник перешел в руки Менэку вместе с лицензией.
– Когда это было?
– Дай-ка вспомнить. Верно, сразу после первой войны. Были какие-то разговоры, что он получил рудник от женщины, той самой, которая помешалась и бросилась вниз с утеса. Но ведь он и сам трехнутый, вот о нем и рассказывают всякое. Только не всякому верь. Мало ли чего болтают в нашей деревне. – Он усмехнулся. -Верно только одно: он единственный, кто верит, что в Уил-Гарт есть олово, и хочет его заполучить. Вместе с сыном. Хотя не знаю, что этот сын понимает в олове. Они наняли двух иностранцев, и те у них работают. Мы их почти не видим. Сдается мне, они больше годились бы для каменоломни, чем для шахты. Что они делают, так только вырезают гранитные плиты для тротуаров, и больше ничего. Раз в неделю из Бристоля приходят грузовики, а иногда так из самого Лондона. – Он покачал головой. – Ничего путного у старика не полупится с этой шахтой, я так располагаю.
– Так где же находится Крипплс-Из? – спросил я. Хозяин бросил на меня пристальный взгляд.
– Чуть подальше по дороге, – неопределенно ответил он. – А тебе зачем?
Я замялся, но потом ответил:
– Мне нужно повидаться с капитаном Менэком. -У меня было такое чувство, что все они внимательно меня изучают.
– Не нужно тебе, парень, идти в Крипплс-Из, – сказал старик с аккордеоном, – тем более теперь, в ночное время. Гостей там не больно-то жалуют. – Он улыбнулся, показав беззубые десны и при этом не вынимая трубки изо рта. – А все этот старик. Трехнутый, я говорю, трехнутый и есть. Он рехнулся, когда с его женой случилось это несчастье.
– А что произошло? – спросил я.
– Упала в старую шахту, бедняжка, – сказал он мне. – А что тут удивляться: у нас, где ни плюнь, повсюду старые шахты. Ее нашли на дне. Голова у нее была разбита, а рядом лежала ее собака. Говорят, она как раз собаку и искала. А другие толкуют, будто дело было совсем не так, – таинственно заключил он.
– Как ее звали? – спросил я.
– Звали? Как ее звали, Гардж? – обратился он к хозяину.
– Гарриэт, если я правильно помню.
– Да, теперь припоминаю. Гарриэт Менэк. Она была вдова, приехала сюда из Пензанса. Говорят, у нее были акции Уил-Гарт, она их ему отдала.
– Когда все это было? – спросил я.
– Лет девять, а то и десять назад.
– А он был в то время женат? Старик покачал головой:
– Насколько я помню, нет.
Я почувствовал облегчение. Мне больше не хотелось копаться в прошлом.
– Куда мне идти, чтобы попасть к Менэку? – спросил я хозяина, допивая пиво.
– Как выйдешь отсюда, поверни направо, – сказал он. – Пройдешь ярдов пятьдесят, там будет резкий поворот направо, а ты сворачивай налево, там найдешь тропку. Она приведет тебя в Боталлек. Крипплс-Из стоит на самом рудничном дворе. Ты не ошибешься: там, кроме дома, только одни развалины, и больше ничего.
Снаружи все селение окутала густая тьма и мгновенно поглотила сноп света, который шел из Открытой двери. Дул сильный ветер, из-за его свиста я даже не слышал звука своих шагов по дороге. Молния крутым зигзагом вспорола брюхо облаков, нависших над побережьем. Эта вспышка мгновенно и резко высветлила бурый камень домишек, стоявших вдоль дороги, сделав их похожими на гравюру. Гром трещал близко и гулко, словно кто-то щелкал бичом по небу, замирая над морем, так что слышался только глухой рокот.
Я без труда нашел тропинку. Она шла на запад, в сторону моря, где мощные зигзаги молний отражались в бурных волнах. С каждым моим шагом все громче становился грохот волн, бьющихся о скалы, и вскоре я уже мог различить пену прибоя у подножия Кениджек-Кастла. Гром, подобно гигантскому оркестру, гремел по всему небу, не замолкая почти ни на минуту. Беспорядочные груды камня, которые прежде были надземными постройками, громоздились вокруг, при блеске молнии они казались почти что белыми. Ветер нес мне в лицо мельчайшую водяную пыль, от которой у меня на губах ощущалась соль. Посреди утесов высилось старое здание машинного отделения, словно разрушенная башня древнего замка, а вокруг ярус за ярусом, словно террасы, спускались к морю груды ломаного камня. Это была дьявольская пародия на вавилонские сады, хотя здесь не стали бы расти даже курослеп или чертополох.
Затем при очередной вспышке я увидел уцелевшее неразрушенное здание. Это было уродливое мрачное строение, стоявшее почему-то лицом прямо к ветру. Вот оно четко вырисовалось на мгновение на фоне освещаемых молнией облаков и еще более ярко освещенного моря. И вдруг снова исчезло в чернильной тьме, которая следовала за каждой вспышкой. В следующий раз я увидел этот дом, когда молния вспыхнула у самого горизонта. Он заметно приблизился и был похож на животное, которое припало к земле, чтобы легче было бороться с бурей. Потом молния полыхнула у меня над самой головой. Ломаная стрела ослепительного света вонзилась в холмы, расположенные далеко от моря. Свет и звук, слившись воедино, обрушились на небо, расколов его пополам. В этой вспышке я увидел окна дома, которые светились отраженным светом, белым и мертвым, словно открытые глаза покойника. Фасад был темен, как сама ночь. Возле дома мелькнули остатки сада, жалкие изломанные стебли гортензий и наперстянки, почти сплошь заглушённые чертополохом. Было там и несколько фруктовых деревьев, тощих и чахлых, их длинные ветви метались по ветру, словно пытаясь спрятаться от него, укрывшись в каком-нибудь убежище.
От этого последнего оглушительного удара грома небо как будто бы раскрылось. Дождь полил как из ведра, его плотные струи под мощными порывами ветра нещадно хлестали по скалам и по всему, что встречалось им на пути. Очередная вспышка осветила две строчки вывески над дверью. Облупившиеся слои более поздней краски не могли закрыть старую надпись. При следующей вспышке я смог ее прочесть: «Джеймс Нирн, владелец лицензии на продажу вина, виски и табака».
Нирн. Джеймс Нирн. Странное совпадение. Это ведь не такая уж распространенная фамилия, так же, впрочем, как и название Крипплс-Из. Порыв ветра бросил мне в лицо горсть холодной волы. Я толкнул дверь, но она была заперта. Дверного молотка не было, так что пришлось стучать кулаком. Но мой стук потонул, должно быть, в реве бури, потому что к двери никто не подошел. С крыши на меня потоком лилась вода. Я прижался к двери, продолжая стучать. Вода потекла по шее, проникая под белье. Я весь промок и замерз. При непрерывных вспышках молнии дождь был похож на темную свинцовую занавесь. Яростные порывы ветра швыряли тугие струн через разрушенные рудничные постройки, обваливая их в конце концов на землю.
Я поднял воротник своей куртки и побрел, шлепая по лужам, вокруг дома. В одном из окон с задней стороны из-за шторы пробивался лучик света. Попав ногой в очередную лужу, я подошел и схватился за подоконник. Дождь бил в окно, стекая сплошным потоком по стеклу. Заглянув в шелку, я увидел небольшую комнату с низким потолком, освещенную лампой. Стены были выкрашены блестящей коричневой краской, которая местами облупилась, уступив место веселому голубому цвету; голубая краска, в свою очередь, кое-где облезла от старости и небрежения до самой штукатурки. В очаге, загороженном дешевой викторианской решеткой, весело пылал огонь.
Однако мое внимание привлекла не столько комната, сколько человек, сидящий за столом около камина. У него были широкие плечи и мощный торс. Маленькая, почти квадратная голова, смуглая кожа с морщинками возле глаз и усы. Над широким лбом, прорезанным глубокими морщинами, торчком стояли прямые короткие волосы. В сочетании с высокими скулами они делали его похожим на персонаж из сказок братьев Гримм. Он разговаривал с каким-то человеком, которого я не видел, и одновременно с этим пересчитывал толстую пачку банкнотов, лежащую у него на столе. Возле его локтя стояли бутылка и стакан с какой-то желтоватой жидкостью. Рядом со столом, у стены, виднелся большой сейф. Дверца сейфа была открыта.