После массажа, морковного обертывания и кислородной маски Спенсер чувствовала себя раскованной, размягченной, сияющей. Мать ждала ее в бистро – она пила воду с лимоном и перелистывала журнал MainLine.
– Это было чудесно, – сказала Спенсер, усаживаясь к ней за столик. – Спасибо тебе большое.
– Пожалуйста. – Миссис Хастингс развернула салфетку и аккуратно расправила ее на коленях. – Все что угодно, лишь бы ты отвлеклась от того, что тебе пришлось пережить.
Они обе умолкли. Спенсер смотрела на стоявшую перед ней керамическую тарелку ручной работы. Миссис Хастингс водила пальцем по краю бокала. Шестнадцать лет Спенсер играла в их семье вторую скрипку и теперь не знала, что сказать матери. Она даже вспомнить не могла, когда они с ней оставались наедине.
Миссис Хастингс со вздохом устремила отсутствующий взгляд на дубовую стойку бара в углу зала. Там сидели на высоких табуретах двое посетителей. Один держал в руке бокал с мартини, второй пил «шардоне».
– Я не хотела, чтобы наши отношения сложились так, – произнесла она, словно прочитав мысли дочери. – Сама не знаю, как так получилось.
Из-за Мелиссы, подумала Спенсер. Но в ответ лишь пожала плечами, носками отбивая ритм мелодии «К Элизе»[17] – одного из последних музыкальных произведений, выученных на занятиях по фортепиано.
– Я слишком сильно давила на тебя, требуя, чтобы ты была лучшей в школе, и этим оттолкнула, – сетовала миссис Хастингс, понизив голос, чтобы ее не услышали расфуфыренные дамы с ковриками для йоги и сумочками Tory Burch, которые проследовали мимо их столика к кабинету в глубине зала. – С Мелиссой было проще. В ее классе было не так много выдающихся личностей. – Она сделала еще один глоток воды. – Но в твоем случае… твой класс совсем другой. Я видела, что тебя вполне устраивает статус второй. А я хотела, чтобы ты была ведущей, а не ведомой.
У Спенсер участилось сердцебиение и сразу всплыл вчерашний разговор с Мелиссой. Мама ведь Эли никогда особо не любила, сказала ей старшая сестра.
– Ты имеешь в виду… Элисон? – спросила Спенсер.
– Да, и ее тоже, – кивнула миссис Хастингс. – Элисон, безусловно, нравилось быть в центре внимания.
– А… ты считала, что в центре внимания должна быть я? – уточнила Спенсер, тщательно подбирая слова.
Миссис Хастингс поджала губы.
– Ну, я считала, что ты могла бы более решительно заявлять о себе. Как, например, в том случае, когда Элисон взяли в школьную сборную по хоккею с мячом, а тебя – нет. И ты просто… смирилась. А ведь обычно ты боролась. И ты, вне сомнения, заслужила место в сборной.
Запахло жареным бататом. Из кухни торжественно вынесли кусок торта, предназначенный для величавой седой дамы, сидевшей за одним из соседних столиков. Три официантки с чувством запели «С днем рождения». А Спенсер провела рукой по увлажнившейся шее. Много лет она все надеялась услышать от кого-нибудь, что Эли отнюдь не идеальна, но теперь испытывала лишь чувство вины и желание оправдаться. Значит, Мелисса права? И мама действительно недолюбливала Эли? Спенсер казалось, что родительская критика относилась непосредственно к ней. В конце концов, Эли была лучшей подругой именно Спенсер… а к друзьям Мелиссы миссис Хастингс всегда хорошо относилась.
Миссис Хастингс сцепила в замок ладони с длинными пальцами и, когда официантки допели поздравление, продолжала:
– В общем, меня тревожило, что ты довольствуешься статусом второй, поэтому я стала на тебя давить. Теперь-то понятно, что на самом деле причина во мне, а не в тебе. – Она убрала за ухо светлую прядь.
– Это ты о чем? – спросила Спенсер, вцепившись в край стола.
Миссис Хастингс остановила взгляд на большой репродукции картины Магритта «Вероломство образов»[18].
– Даже не знаю, Спенс. Может, и не стоит сейчас об этом. Я даже сестре твоей не рассказывала.
Мимо прошла официантка с подносом, на котором стояли тарелки с уолдорфским салатом[19] и лежали сэндвичи из фокаччи. За окном, смеясь и болтая, две мамаши катили прогулочные детские коляски Maclaren. Спенсер подалась вперед. Во рту пересохло, будто его выстлали бумагой. Значит, «Э» не лгал: секрет все-таки есть. Спенсер надеялась, что он никак не связан с Эли.
– Пустяки, – отважно сказала она. – Мне ты можешь все рассказать.
Миссис Хастингс вытащила губную помаду Chanel, подкрасила губы и словно встряхнулась.
– Тебе известно, что твой отец окончил юридический факультет Йельского университета? – начала она.
Спенсер кивнула. Отец считал своим долгом делать ежегодные пожертвования юридическому факультету, а кофе пил из кружки с бульдогом по кличке «Красавчик Дэн» – спортивным талисманом Йельского университета. Если на Рождество папа выпивал слишком много яично-винного коктейля – и однокашники присутствовали на семейном празднике, – то исполнение спортивного гимна «альма матер» бывало неизбежным…
– Я тоже училась на юрфаке Йеля, – сообщила миссис Хастингс. – Там и познакомилась с твоим отцом.
Спенсер прижала ладонь ко рту. Не ослышалась ли она?
– Я думала, вы познакомились на вечеринке на острове Мартас-Винъярд[20], – растерянно проронила Спенсер.
Мама грустно улыбнулась:
– Там состоялось одно из наших первых свиданий. А познакомились мы в первую неделю учебы в университете.
Спенсер разворачивала и сворачивала салфетку на коленях.
– Как же так получилось, что я ничего об этом не знала?
Официантка принесла меню. Когда она удалилась, миссис Хастингс продолжала:
– Потому что я не окончила юрфак. После первого курса я забеременела твоей сестрой. Нана Хастингс, узнав об этом, потребовала, чтобы мы с твоим отцом поженились. Мы решили, что я оставлю Йель на несколько лет и буду воспитывать ребенка. Я планировала вернуться…
В лице матери промелькнуло выражение, которому Спенсер не находила определения.
– Мы подделали дату свадьбы в нашем свидетельстве о браке, не хотели, чтобы это выглядело так, будто это случилось по необходимости. – Миссис Хастингс убрала с глаз светлую прядь. За два столика от них пикнул чей-то Blackberry. У барной стойки громко хохотнул мужчина. – Да, я хотела быть и женой, и матерью. Но к тому же всегда хотела быть юристом. Я понимаю, что не в силах контролировать твою жизнь, Спенс, но я хочу обеспечить тебе широкие возможности. Именно поэтому я была так строга к тебе по поводу всего… оценок, «Золотой орхидеи», спортивных достижений. Ты уж прости меня. Я была неправа.
Спенсер, словно онемев, долго смотрела на мать. На кухне кто-то выронил поднос с тарелками, но она даже не моргнула.
Миссис Хастингс протянула руку через стол и коснулась ладони дочери.
– Надеюсь, мои откровения не стали для тебя тяжким бременем. Я просто хотела, чтобы ты знала правду.
– Нет, – хрипло произнесла Спенсер. – Теперь мне многое ясно. Я рада, что ты мне это рассказала. Но почему ты не вернулась в университет, когда Мелисса подросла?
– Просто… – Миссис Хастингс пожала плечами. – Мы хотели, чтобы у нас была ты… и время ушло. – Она наклонилась к дочери и настойчиво попросила: – Не говори ничего Мелиссе, пожалуйста. Ты ведь знаешь, какая она мнительная. Будет переживать, что я на нее затаила обиду.
Радостное волнение всколыхнулось в душе Спенсер. Выходит, это она – желанная дочь… а Мелисса появилась на свет случайно.
Может, это как раз и есть та тайна, о которой говорил «Э», – хоть она и не имеет отношения ни к Эли, ни к тому, как миссис Хастингс к ней относилась. Однако, когда Спенсер потянулась за кусочком хлеба, из глубин ее памяти всплыл крошечный эпизод трагической ночи.
После того как Эли бросила их в амбаре, Спенсер с подругами решили разойтись по домам. Эмили, Ханна и Ария позвонили родителям, попросили, чтобы те приехали за ними, а Спенсер вернулась в дом и поднялась в свою комнату. Внизу работал телевизор – Мелисса с Йеном находились в маленькой гостиной, – а вот папы с мамой нигде видно не было. Спенсер это удивило, потому что обычно родители не позволяли дочерям оставаться в доме наедине с парнями.
Расстроенная тем, как закончился девичник, Спенсер скользнула под одеяло. Через некоторое время что-то ее разбудило. Она вышла на лестницу и через перила посмотрела вниз. В холле стояли два человека. Мелисса – в той же серой блузке с рукавами-крылышками, с той же серой шелковой лентой на голове, которые были на ней весь вечер, что-то с жаром шептала мистеру Хастингсу. До Спенсер долетали только обрывки отдельных слов, но она видела, что сестра рассержена, а отец будто оправдывается. В какой-то момент Мелисса крикнула в ярости: «Я тебе не верю!» Ответ отца Спенсер не разобрала. «Где мама? – спросила Мелисса, повышая голос в истерике. – Нужно найти ее!» Они поспешили на кухню, а Спенсер быстро ретировалась в свою комнату и закрыла дверь.
– Спенс?
Спенсер вздрогнула. Мать смотрела на нее большими округлившимися глазами. Спенсер опустила взгляд на свои ладони, обхватившие бокал с водой, и увидела, что они дрожат.
– Что с тобой? – спросила миссис Хастингс.
Спенсер собралась было ответить, но быстро закрыла рот. Это было на самом деле или ей приснилось? Неужели ее мама тоже на время исчезала в ту ночь? Может быть, она видела настоящего убийцу Эли? Если бы видела, тотчас сообщила бы в полицию. Она же не бессердечная женщина – и к тому же чтит закон. Да и какой смысл скрывать нечто подобное?
– В каких облаках ты сейчас витала? – Миссис Хастингс склонила набок голову.
Спенсер стиснула ладони с бархатистой после парафиновых ванночек кожей. Раз уж они с матерью сейчас столь откровенны друг с другом, может, стоит и об этом поговорить?
– Я… просто я вспоминала тот вечер, когда пропала Эли! – выпалила она.
Словно обдумывая ее слова, миссис Хастингс теребила сережку с двухкаратным бриллиантом, потом сдвинула брови и опустила глаза. Вокруг ее рта резко обозначились морщинки.
– А с тобой все хорошо? – быстро спросила Спенсер, чувствуя, как у нее бешено колотится сердце.
Миссис Хастингс натянуто улыбнулась.
– Ужасная была ночь, милая. – Ее голос понизился на октаву. – Давай никогда больше не будем говорить об этом.
Отвернулась и жестом подозвала официантку. И когда миссис Хастингс заказывала салат с курицей по-азиатски, вид у нее снова был непринужденный. Однако от взгляда Спенсер не укрылось, как мамина рука сжимает нож, медленно водя пальцем по острой стороне лезвия.
12 Даже в психушке должны быть свои модницы
Ханна стояла посреди столовой лечебницы Эддисон-Стивенс. В руках она держала поднос с кусочком запеченной курицы и овощами, приготовленными на пару. Столовая же представляла собой большое квадратное помещение с деревянным полом медового цвета и маленькими столиками в деревенском стиле. У стены отливал блеском полированный черный рояль Steinway; расположенные в один ряд окна выходили на искрящийся луг. Тут и там висели тканые абстрактные картины, на окнах колыхались серые бархатные занавески. На столе в глубине зала красовались две сияющие кофе-машины, явно весьма недешевые. Дополнял обстановку длинный кулер из нержавеющей стали, со всякого рода газировкой, а еще множество блюд с выпечкой: шоколадные пирожные, лимонные меренги и шоколадно-карамельные печенья выглядели божественно. Хотя Ханна конечно же объедаться десертами не станет. Может, эта столовая и достойна кулинарного «Оскара», присуждаемого фондом знаменитого шеф-повара Джеймса Бирна, но она не намерена набирать здесь лишние фунты жира.
В принципе, первый день ее пребывания в дурдоме прошел не так уж и плохо. Правда, сначала она около часа пролежала, разглядывая завитки лепнины на потолке и сетуя на свою несчастную жизнь. Но потом пришла медсестра и дала ей таблетку, похожую на драже «Тик-так». Оказалось, что это «валиум», который здесь дозволялось принимать в любое время и в любом количестве.
Потом она встретилась с лечащим врачом, доктором Фостер. Та пообещала, что свяжется с Майком и объяснит, что Ханне разрешено пользоваться телефоном и электронной почтой только по воскресеньям во второй половине дня, – чтобы он не думал, будто Ханна его игнорирует. Доктор Фостер также сказала, что если Ханна того не желает, то она не обязана на сеансах психотерапии говорить об Эли, «Э» или Моне. И наконец, доктор Фостер повторила, причем неоднократно, что никто из девочек на этаже не знает, кто такая Ханна – многие из них находятся в лечебнице так долго, что никогда не слышали ни про «Э», ни про Эли.
– Так что тебе не о чем беспокоиться, пока ты здесь, – заключила доктор Фостер, потрепав Ханну по руке. Вся эта терапия заняла не более часа. Повезло.
Теперь же наступило время ужина. Все пациенты из женского крыла сидели за столиками по три-четыре человека. Многие явились в столовую в больничных пижамах, непричесанными, без макияжа и маникюра. Правда, за несколькими столиками сидели симпатичные девушки, загорелые, с красивыми волосами, в облегающих джинсах, длинных туниках и мягких кашемировых свитерах. Однако ни одна из них не обратила внимания на Ханну, не пригласила ее за свой столик. Они все, казалось, смотрели сквозь нее, словно она была двухмерным изображением, нарисованным на кальке.
Ханна стояла в дверях, переминаясь с ноги на ногу, и ей вспомнилось, как она пришла в школьную столовую в первый день учебы в шестом классе. Шестиклассники официально считались учащимися средней школы, и это означало, что на обед они ходили вместе с ребятами из седьмого и восьмого. Так вот, Ханна нерешительно топталась у стенки, жалея, что не может похвастаться ни красотой, ни стройностью, ни популярностью, и потому ей не место за одним столом с такими девчонками, как Наоми Зиглер и Элисон ДиЛаурентис. Потом Райли Вулф якобы случайно задела ее локоть, и обед Ханны – фрикадельки со спагетти – вывалился прямо ей на обувь и на пол. Даже сегодня она словно наяву слышала пронзительный смех Наоми, сдержанное фырканье Эли и вялое неискреннее «извини» Райли. Тогда Ханна выбежала из столовой в слезах.
– Прошу прощения?
Ханна обернулась и увидела толстую коротышку с тусклыми каштановыми волосами и скобками на зубах. Ее можно было бы принять за двенадцатилетнего подростка, если б не огромные груди, туго обтянутые спортивной фуфайкой дынного цвета с капюшоном, отчего и сами они были похожи на дыни. Ханна с грустью подумала о Майке. Ему бы наверняка такое же сравнение в голову пришло.
– Новенькая? – спросила девушка. – Вид у тебя потерянный.
– Э… да. – Ханна наморщила нос, потому что внезапно уловила запах мази «Викс Вапораб»[21], которым обычно пользуются бабушки. Похоже, на этот раз он исходил от собеседницы.
– Я – Тара. – Представляясь, новая знакомая брызнула слюной.
– Ханна, – буркнула Ханна, отступая в сторону, чтобы пропустить санитарку в розовой униформе.
– Хочешь ужинать с нами? Одной есть противно. Мы все через это прошли.
Ханна уткнулась взглядом в гладкий деревянный пол, раздумывая, какие у нее есть варианты. Сумасшедшей Тара не выглядела – просто была занудой.
– М-м, конечно, – ответила Ханна, стараясь придать голосу учтивость.
– Отлично! – воскликнула Тара, и сиськи ее радостно затряслись. Петляя в проходах, они направились в глубину зала – к столику, за которым уже сидели две девушки. Одна – худая, как палка, с узким меланхоличным лицом и мертвенно-бледной кожей – ковырялась в тарелке с макаронами; вторая – низенькая, толстая, рыжая, с залысиной над правым ухом – яростно вгрызалась в кукурузу.
– Это Алексис и Руби, – представила их Тара. – А это – Ханна. Она новенькая!
Алексис и Руби робко поздоровались. Ханна, все сильнее чувствуя себя некомфортно, тоже их поприветствовала. Она умирала от любопытства, порываясь спросить, почему их поместили в лечебницу, но доктор Фостер подчеркнула, что диагнозы можно обсуждать только на индивидуальных или групповых сеансах психотерапии. В остальное время пациентам предлагалось притворяться, будто в больнице они оказались по собственной воле: типа это и не психушка вовсе, а некий лагерь для отдыха.
Тара уселась за стол рядом с Ханной и тут же принялась поглощать содержимое своей тарелки – она взяла гамбургер, лазанью, зеленый горошек в соусе из сливочного масла с миндалем и огромный ломоть хлеба размером с ладонь Ханны.
– Значит, ты здесь первый день, да? – оживленно поинтересовалась Тара. – Ну и как тебе?
– Скучновато. – Ханна пожала плечами, подумав, что Тара, скорей всего, склонна к перееданию.
Тара кивнула, жуя с открытым ртом.
– Знаю. Без Интернета фигово. Ни твитнуть, ни текстик в блог запостить. У тебя есть свой блог?
– Нет, – ответила Ханна, сдерживая презрительный смешок. Блоги существуют для людей, у которых нет личной жизни.
Тара сунула в рот вилку с очередной порцией еды. В уголке губ ее виднелся крошечный пузырек герпеса.
– Привыкнешь. В основном люди здесь хорошие. Но есть пара девчонок, с которыми лучше не связываться.
– Те еще стервы, – подтвердила Алексис. Для столь тощей девицы голос у нее был на удивление мощный.
При слове «стервы» ее подруги весело захихикали.
– Постоянно торчат в спа-салоне, – добавила Руби, закатывая глаза. – Дня не могут прожить без маникюра.
Ханна, уверенная, что ослышалась, чуть не подавилась стебельком брокколи.
– Ты сказала, что здесь есть спа-салон?
– Да, только платный. – Тара поморщила нос.
Ханна провела языком по зубам. Почему она ничего не слышала про то, что в лечебнице есть спа-салон? И плевать, что за его услуги нужно платить дополнительно. Стоимость всех процедур она будет записывать на счет отца. Пусть раскошеливается.