Из дома донесся бряцающий звон упавшего на пол горшка, затем – грохот бьющейся посуды. Крик женщины, взревевшей, как корова. Эмили, сдерживая смех, украдкой глянула на Люси. Та кривила губы. Эмили фыркнула, прикрыв рот рукой. И вдруг обе они рассмеялись. Та же суровая женщина снова выглянула из-за двери и опять наградила их сердитым взглядом. Отчего они захохотали еще громче.
Охваченная теплотой и признательностью, Эмили тронула Люси за руку. В параллельной вселенной амишей они с ней, наверно, были бы близкими подругами.
– Спасибо, – поблагодарила Эмили.
– За что? – удивилась Люси.
Конечно же она ни о чем не догадывалась. «Э» послал Эмили в страну амишей на поиски Эли, а она обрела здесь покой.
15 Френды в Фейсбуке
Спенсер с Эндрю сидели на диване в обустроенном под жилую комнату подвале Хастингсов. Счастливые, они нежно прижимались друг к другу, щелкая пультом телевизора. Их отношения нормализовались, стали еще лучше; ссора недельной давности была благополучно позабыта. Во время часов, отведенных для самостоятельной работы в школе, они посылали друг другу игривые эсэмэски, а придя домой к Спенсер, Эндрю преподнес ей подарочную коробку c логотипом J. Crew. В ней девушка обнаружила новенький зимний свитер из белого кашемира… С треугольным вырезом – точно такой, как тот, что был безнадежно испорчен во время пожара. В понедельник, болтая с Эндрю по телефону, она случайно упомянула о том, что это был ее любимый свитер. Парень принял информацию к сведению и даже угадал размер.
Какое-то время они смотрели канал Си-эн-эн. После репортажа о рынке ценных бумаг стали передавать сенсационные новости, которые вовсе не являлись сенсацией. «В ожидании доказательств», – гласила надпись в кадре. На экране появился зал «Заряда бодрости» – кофе-бара частной школы Роузвуда. Съемка, должно быть, велась всего несколько часов назад, потому что на стенде было написано: БЛЮДО СРЕДЫ: СМУЗИ ИЗ ОРЕХОВОГО МОРОЖЕНОГО. Многочисленные школьники в синих блейзерах выстроились в очередь за кофе с молоком и горячим шоколадом. Кирстен Каллен болтала с Джеймсом Фридом. В дверях, словно призрак, маячила Дженна Кавано; рядом с ней, часто дыша, стояла с открытой пастью ее собака-поводырь. В углу Спенсер заметила будущую сводную сестру Ханны, Кейт Рэндалл, в компании Наоми Зиглер и Райли Вулф. Ханны с ними не было: Спенсер слышала, что она внезапно улетела в Сингапур. Эмили тоже укатила – в Бостон вместе с церковным хором. Странно, что Эмили ушла в тень. Она ведь так страстно требовала, чтобы полиция искала Эли. Но, пожалуй, это и к лучшему.
– Со дня на день станут официально известны результаты теста ДНК, и тело, обнаруженное на заднем дворе ДиЛаурентисов, наконец можно будет идентифицировать, – вещал закадровый голос. – Давайте узнаем, что думают по этому поводу бывшие одноклассники Элисон.
Спенсер быстро переключила телевизор на другой канал. Меньше всего ей хотелось слушать разглагольствования непонятных девиц, совершенно не знавших Эли, о том, какая это ужасная трагедия. Эндрю, качая головой, в знак поддержки стиснул ее руку.
На экране появилось лицо Арии. Выбравшись из «Хонды Сивик» своего отца, она помчалась к зданию школы; за ней гнались репортеры.
– Мисс Монтгомери! Как по-вашему: лес подожгли, чтобы скрыть важные улики? – кричал ей вслед чей-то голос. Ария не отвечала, продолжая бежать. На экране выскочила надпись: Что скрывает эта Милая Обманщица?
– Ни фига себе! – Эндрю побагровел. – Это уже слишком. Не мешало бы их заткнуть.
Спенсер массировала виски. Ария хотя бы не трещала на каждом углу о том, что они видели Эли. Но потом вспомнились эсэмэски, которые та прислала ей сегодня. В них Ария высказывала предположение, что дух Эли пытается сообщить им что-то важное про обстоятельства своей гибели. Спенсер не верила в подобную ерунду, но слова Арии напомнили, в свою очередь, шепот Йена на заднем крыльце их дома – в день, когда он сбежал из-под стражи: «А если я сообщу тебе нечто такое, о чем ты даже не догадываешься? Есть одна тайна, которая перевернет всю твою жизнь». Йен оказался неправ, подозревая Джейсона с Вилденом в убийстве Эли. И тем не менее вокруг творится нечто очень, очень странное.
На дайверских часах Эндрю включился будильник.
– Пора на оргкомитет по Дню святого Валентина, – простонал он, вставая с дивана. Чмокнул Спенсер в щеку, стиснул ее вялую руку. – Все нормально?
– Да, – ответила она, упорно глядя в сторону.
Эндрю вжидательно склонил набок голову.
– Точно?
Спенсер сжимала-разжимала кулаки. Не имело смысла притворяться: парень всегда чувствовал, если ее что-то беспокоило.
– Я тут узнала жуткие вещи про своих родителей, – выпалила она. – Мама держала от меня в секрете то, как они с отцом познакомились. И теперь я думаю, что она много еще чего от меня скрывает.
Например, не объясняет, почему мы никогда не должны говорить о том вечере, когда погибла Эли, чуть не добавила она.
Эндрю сморщил нос.
– Почему ты просто у нее не спросишь о том, что тебя волнует?
Спенсер сняла со своего лилового кашемирового свитера воображаемую ниточку.
– Потому что это запретная тема.
Эндрю снова сел:
– Послушай. Когда в прошлый раз у тебя возникли подозрения относительно родителей, ты развила бурную деятельность у них за спиной… и погорела. Что бы это ни было, не ходи вокруг да около. Иначе все кончится тем, что ты опять совершишь ошибку.
Спенсер кивнула. Эндрю поцеловал ее, сунул ноги в свои старые узконосые ботинки из перфированной кожи, надел короткое шерстяное пальто с капюшоном, вышел за дверь и зашагал по дорожке. Провожая его взглядом, Спенсер вздохнула. Может, Эндрю и прав. Тайные расследования ни к чему хорошему не приведут.
Уже поднимаясь по лестнице в кухню, она услышала, что там кто-то шепчется. Охваченная любопытством, Спенсер остановилась и прислушалась.
– Смотри не проболтайся, – тихо говорила ее мать. – Это очень важно. Хотя бы теперь ты сумеешь удержать язык за зубами?
– Да, – обиженно ответила Мелисса.
И они вышли через черный ход, захлопнув за собой дверь. Спенсер не шевелилась, в ушах звенело от тишины. Если у Мелиссы с матерью конфликт, откуда у них могут быть общие секреты? Ведь именно ей, а отнюдь не Мелиссе, вчера была открыта тайна… У Спенсер до сих пор в голове не укладывалось, что мать когда-то училась на юрфаке Йельского университета.
Загремели, поднимаясь, гаражные ворота, выехал из гаража «Мерседес» сестры, а Спенсер вдруг поняла, что ей необходимо срочно найти вещественные доказательства.
Поэтому она развернулась и направилась в кабинет отца. Последний раз Спенсер заходила в эту темную, пропахшую сигарами комнату, чтобы скопировать на флешку жесткий диск отцовского компьютера и отыскать банковский счет, из-за которого и попала в переделку с Оливией. Теперь, скользя взглядом по книжным полкам, на которых стояли тома по юриспруденции, первые издания романов Хемингуэя и наградные плакетки за выигранные дела в суде, она заметила в верхнем углу красный альбом с надписью на корешке: «Ежегодник юрфака Йельского университета».
Она осторожно подкатила к шкафу эргономичное офисное кресло отца, залезла на неустойчивое сиденье и кончиками пальцев вытащила альбом. Со страниц его пахнуло плесенью, а откуда-то из середины выпорхнула старая фотография, плавно приземлившаяся на недавно натертый деревянный пол. Спенсер нагнулась и подняла ее. На квадратном полароидном снимке была запечатлена беременная блондинка, черты ее лица были смазаны. Стояла она на фоне симпатичного кирпичного здания. На маму она не походила, и тем не менее что-то знакомое в ней было. Спенсер перевернула фото. На обратной стороне стояла дата – второе июня. Почти семнадцать лет назад. Может, это Оливия, ее суррогатная мать? Спенсер родилась в апреле, но, может быть, живот у Оливии пропал не сразу?
Спенсер вложила снимок обратно в альбом и принялась перелистывать страницы с фотографиями первокурсников. Отца нашла сразу. Он почти не изменился, только тогда его лицо было чуть более гладкое, да волосы гуще и длиннее, почти пушистые. Теперь надо найти мать… под девичьей фамилией – Макадам. Спенсер сделала глубокий вдох и открыла альбом на странице с буквой «М». А… вот и она. Такое же гладкое светлое каре до подбородка, такая же широкая ослепительная улыбка. Над фотографией желтел поблекший круг от кофейной чашки, которую отец Спенсер, возможно, специально ставил на эту страницу, чтобы альбом не закрывался и он мог часами созерцать любимую женщину.
В общем, она нашла подтверждение словам мамы: та действительно училась в Йельском университете.
Спенсер машинально перелистывала альбом. Все первокурсники, еще не знавшие, как трудно учиться на юридическом, радостно улыбались в объектив. Потом в мозгу Спенсер что-то щелкнуло. Она еще раз прочитала фамилию одного из студентов и внимательнее взглянула на его фотографию. С нее смотрел светловолосый парень, а нос его… этот крупный нос с горбинкой невозможно было не узнать. Эли всегда говорила, что, унаследуй она такой нос, то пошла бы прямиком к пластическому хирургу.
Спенсер вложила снимок обратно в альбом и принялась перелистывать страницы с фотографиями первокурсников. Отца нашла сразу. Он почти не изменился, только тогда его лицо было чуть более гладкое, да волосы гуще и длиннее, почти пушистые. Теперь надо найти мать… под девичьей фамилией – Макадам. Спенсер сделала глубокий вдох и открыла альбом на странице с буквой «М». А… вот и она. Такое же гладкое светлое каре до подбородка, такая же широкая ослепительная улыбка. Над фотографией желтел поблекший круг от кофейной чашки, которую отец Спенсер, возможно, специально ставил на эту страницу, чтобы альбом не закрывался и он мог часами созерцать любимую женщину.
В общем, она нашла подтверждение словам мамы: та действительно училась в Йельском университете.
Спенсер машинально перелистывала альбом. Все первокурсники, еще не знавшие, как трудно учиться на юридическом, радостно улыбались в объектив. Потом в мозгу Спенсер что-то щелкнуло. Она еще раз прочитала фамилию одного из студентов и внимательнее взглянула на его фотографию. С нее смотрел светловолосый парень, а нос его… этот крупный нос с горбинкой невозможно было не узнать. Эли всегда говорила, что, унаследуй она такой нос, то пошла бы прямиком к пластическому хирургу.
Перед глазами Спенсер поплыли круги. Должно быть, это очередная галлюцинация. Она еще раз прочитала фамилию студента. И еще раз. Кеннет ДиЛаурентис. Отец Эли.
Бип.
Альбом выпал из рук Спенсер. А в кармане кардигана вибрировал мобильник. Девушка глянула на окно. Ей вдруг показалось, что за ней наблюдают. Сейчас она действительно слышала чей-то смех или ей почудилось? Кто это там промелькнул за забором? С гулко бьющимся сердцем она открыла сообщение.
Думаешь, это безумие? Еще раз поройся на жестком диске отца… начни с «Д». Сама удивишься тому, что ты там найдешь.
Э.
16 Принцессы высшего сорта
Ханна и Айрис сидели за круглым столиком в столовой. Перед ними стояли дымящиеся чашки с латте, домашний йогурт и салаты из свежих фруктов. Они занимали, безусловно, самый лучший столик в зале – дальше всех от поста медсестер. Кроме того, со своего места они имели возможность наблюдать в окно за сексапильным дворником-садовником в облегающей термофутболке с длинным рукавом. Красавец энергично счищал снег с подъездной аллеи.
– О господи, – локтем подтолкнула Ханну Айрис. – Тара собирается есть говнику!
Ханна резко повернула голову. Тара, сидевшая вместе с Алексис и Руби за их всегдашним столиком – тем самым, к которому пару дней назад пригласили и Ханну, – как раз сунула в рот ягодку голубики.
– Фу-у-у-у! – громко и в унисон воскликнули Ханна с Айрис. Голубику в лечебнице почему-то называли говникой, и лакомиться ею считалось верхом неприличия.
Тара перестала жевать и с надеждой улыбнулась им.
– Привет, Ханна! На что вы фукаете?
– На тебя, – усмехнулась Айрис.
Улыбка с губ Тары испарилась. Ее пухлые щеки залила краска смущения. Глаза метнули в Ханну злобный взгляд. Та надменно отвернулась и сделала вид, будто ничего не заметила. Потом Айрис встала, бросила йогурт в урну.
– Пойдем, Хан. Покажу тебе кое-что. – Она взяла Ханну за руку.
– Куда вы? – жалобно крикнула им вслед Тара, но Ханна с Айрис ответить не удосужились.
Они покинули столовую и зашагали по длинному коридору к больничным палатам.
– Видела ее туфли? – фыркнула Айрис. – Она утверждает, что это Tory Burch, но они, скорей всего, куплены в Payless[25].
Ханна хихикнула и немедленно испытала укол совести: Тара была первой девчонкой, которая с ней заговорила. Но… что делать? Ханна же не виновата, что Тара такая бестолковая.
И к тому же общение с Айрис действительно скрашивало пребывание Ханны в лечебнице Эддисон-Стивенс, которую все здесь называли Санаторием. Айрис показала Ханне тренажерный зал и спа-салон – откуда вчера вечером они стащили очищающую и тонизирующую косметику, а также молочные маски – и сделали друг другу массаж лица. Утром Ханна проснулась на постельном белье высочайшего качества отдохнувшей, как никогда, и в приподнятом настроении: благодаря экологически чистым фруктам и овощам, которыми она здесь питалась, ноги у нее похудели.
Ханна с Айрис подружились мгновенно и теперь часами беседовали в своей палате. Айрис откровенно призналась, что в Санаторий ее привело расстройство пищевого поведения – «единственная приемлемая причина, по которой можно оказаться здесь», добавила она. Ханна поспешила сообщить, что ее сюда тоже отправили из-за проблем с питанием, – что отчасти было правдой. Айрис рассказала, что первый раз ее госпитализировали в седьмом классе: она целую неделю крошки в рот не брала. Выписали где-то к летним каникулам – примерно в то время, когда пропала Эли, невольно отметила про себя Ханна, – но осенью она опять сильно похудела, и в начале октября мама заставила ее вернуться сюда. Айрис случалось лежать и в других клиниках, но в Эддисон-Стивенс ей нравилось больше всего.
Зная, что Айрис страдает пищевым расстройством, Ханна меньше стыдилась своих собственных проблем, связанных с питанием. В надежных стенах их палаты она не старалась прятать дневник питания – его она начала вести летом после седьмого класса, – в котором учитывала все потребленные за день калории. Не пугалась, если Айрис заставала ее за попыткой влезть в джинсы, которые носила в восьмом классе. Их Ханна специально взяла с собой, чтобы по ним проверять, полнеет она или худеет. Как выяснилось, в шкафу Айрис тоже лежит пара старых джинсов маленького размера.
Какую бы цель ни преследовал «Э», отправляя Ханну в эту лечебницу, ее пребывание здесь возымело положительный эффект. В связи с чем у девушки возникло новое предположение: возможно, «Э» вовсе и не враг ей. Возможно, он просто хотел увезти ее из Роузвуда, чтобы защитить от человека, устроившего пожар.
Сейчас Ханна шла следом за Айрис по коридору со стенами цвета шафрана. Дойдя до неприметной двери с табличкой «ЗАПАСНОЙ ВЫХОД», Айрис приставила палец к губам и набрала цифровой код на маленькой кнопочной панели слева от дверной ручки. Щелкнул замок, дверь открылась. По металлической лестнице они поднялись в крошечную уютную комнатку, где умещались всего два мягких кресла. Все четыре стены покрывали граффити – изумительные изображения человеческих лиц, больших разветвленных деревьев и двух сов, нарисованных схематично, как в комиксах, – а также масса надписей и накорябанных имен. На подоконнике лежала огромная кипа контрабандных журналов People и US Weekly.
– Ого, – выдохнула Ханна.
– Это мое тайное убежище, – сказала Айрис, гордо разведя руками. – Теперь только мне одной известна комбинация цифр, которая дает сюда доступ. Даже из персонала мало кто знает код, а те, кто знает, просто позволяют мне делать то, что я хочу. – Она взяла один из номеров People. На обложке как обычно красовалась Анджелина Джоли. – Эти журналы мне тайком поставляет один человек. Я кайф от них ловлю. У меня в тумбочке тоже лежит несколько номеров. Читай, если хочешь. Главное – никому не проболтайся.
– Буду молчать как рыба, – пообещала Ханна, широко улыбаясь. – Спасибо.
Айрис показала на граффити.
– Это все бывшие пациенты постарались. Здорово, да?
Ханна кивнула, а у самой мороз по коже при виде такого количества имен. Эйлин. Стеф. Дженни. Почему их поместили сюда? Чем они страдали – расстройством пищевого поведения? Наркоманией? Какими-то менее серьезными заболеваниями или, наоборот, более страшными? Брат Эли, Джейсон, когда учился в старших классах, тоже, судя по всему, какое-то время находился в больнице, подобной этой. Его имя встречается чуть ли не на каждой странице того регистрационного журнала, который Эмили нашла в офисном помещении «Рэдли» во время вечеринки.
Странно, что Эли хранила это в секрете от подруг. Кажется, только однажды она обронила намек относительно того, что у Джейсона проблемы с психикой. Это было в седьмом классе, в начале учебного года. Как-то в воскресенье после обеда Ханна с Эли тусовались вдвоем, подбирая себе наряды на следующий день. Когда Эли снимала вельветовые джинсы Citizens, зазвонил телефон. Она взяла трубку и какое-то время молча слушала. Губы ее сжались в нитку, даже лицо побледнело. Из трубки до Ханны донесся чей-то жуткий визгливый смех.
– Последний раз говорю: прекрати, зануда! – крикнула Эли и повесила трубку.
– Кто это был? – шепотом спросила Ханна.
– Да мой братец-идиот, – буркнула Эли себе под нос.
И больше ни слова. Но теперь Ханна не сомневалась, что Джейсон звонил из «Рэдли»: в регистрационном журнале, найденном Эмили, было зафиксировано, что он наведывался в больницу по выходным и проводил там по нескольку часов. Может, он позвонил оттуда Эли, чтобы попугать ее. Придурок.