Лодка стрелой летела к лесу, оставляя за собой длинный след, блестевший на солнце как серебро.
— Поддай! — приналег Костя на весла.
Впереди стоял темно-зеленый лес, и озеро тихо плескалось у его ног. Под лодкой заскрипел песок.
Ребята выпрыгнули из лодки в воду и руками потянули ее к берегу.
— Дальше не пойдет, — заявил Костя, — вылезать нужно!
Очкастый взглянул на ноги ребят, стоявших по щиколотку в воде, и решительно шагнул через борт.
* * *Лес стоял тихий, нагретый, пахучий и словно млел в потоке солнечных лучей; лишь порой шевелились зеленые своды и из глубин тянуло запахом смолы, слышались какие-то шорохи и веселое пение птиц.
Огромные сосны, точно выкованные из меди, подымались вокруг. Ноги утопали в мягкой хвое.
Ребята шли впереди. Очкастый, спотыкаясь, брел сзади.
На лесной полянке, покрытой горицветом, очкастый остановился.
— Ну, а теперь рвите заячий мак, да только у самого корня, со стеблем и с цветами вместе. Без цветов увидите — не трогайте!
— А для чего? — поинтересовался Костя.
— Потому что горицвет без цветов — бесполезное растение.
Ребята принялись за работу. Сначала работали молча, но через некоторое время Миша спросил:
— Стало быть травой лечат?
— Лечат, Мишка, лечат, — ответил очкастый, ползая по поляне.
— А какие болести лечат-то?
— Сердечные, Мишка! Вот у кого сердце шалить начинает, тому и дают его.
— Жевать?
— Нет, брат, не жевать. Из этого горицвета приготовляют такой препарат, который называется адонидин. Адонидином и лечат. Пить дают каплями, Ай-яй-яй! — сорвал очкастый какой-то розовенький цветочек — Althaea officinaliv. Ну и везет же мне, как молодому зеленому богу!
Он вынул из банки широкий нож и, копнув землю, вытащил толстые корни. Отрезав самый толстый корень, он отбросил его в сторону, а мелкие корешки, бережно отряхнув от земли, положил в банку.
— Тебе что ж, — заинтересовался Мишка, — корешки проскурняка тоже нужны?
— Нужны, брат, и ох как нужны!
— И эти против сердца?
— Нет, брат, из корней алтея приготовляют настой такой. Грудной сироп. А помогает он тем, у кого грудь болит. Идет и для приготовления примочек глазных.
— Если тебе надо, так этого проскурняка мы с Коськой хоть воз наберем. В лугах у нас страсть как много его.
— Ну? Вот, брат, спасибо-то! Значит завтра в луга и направимся!
После этого разговора работали молча.
Не прошло и часу, как на лесной поляне образовалась огромная желто-зеленая куча горицвета. Очкастый предложил кончать работу.
— Хватит пока! Вот еще только наберем корешков алтея в эту банку и поедем обратно.
Немного времени ушло и на сбор корешков алтея.
Солнце еще не встало над головами, когда ребята и очкастый вернулись обратно.
Ребята вытянули грибакинскую лодку на отлогий берег, опрокинули ее и принялись нанизывать рыбу на кукан. Очкастый тут же начал связывать горицвет в пучки, а пучки в маленькие снопики. Потом скрутил снопики толстой веревкой и перекинул их через плечо.
— Ну, кончайте, ребята, и айда ко мне. Чай будем пить с колбасой.
Мишка замялся.
— Рыбу ж домой снести надо!
— Рыбу? Прекрасно! Так вы вот что, тащите рыбу и шпарьте ко мне. Грибакину избу знаете?
— Найдем, — кивнул головой Мишка.
Очкастый засмеялся.
— Ну и ладно, — и быстрыми шагами направился к деревне.
— А радио-то? — вспомнил Костя, когда очкастый отошел от ребят.
— Радиа будет наша!.. Вишь он до травы какой жадный. За траву все отдаст. А мы ему воз насбираем. И корней проскурняка накопаем.
Искатели корешков
День был будничный, и на дорогах вокруг озера было пусто. Только малые ребята играли на песке да куры рылись в разбросанном навозе.
Было еще рано, но солнце уже припекало изрядно.
Избы были раскрыты настежь, двери всюду отворены, на плетнях проветривались ветошные одеяла и белье. По дороге везли возы с сеном. Запах сена так и ударял в нос, а на свисавших над дорогой ветках, под которыми проезжали возы с копнами, качались спутанные стебли, словно клочья вырванной бороды.
Ребята шли медленно и молча, поправляя изредка связки с рыбой.
Откуда-то, как будто с полей, летела песня и с ветром уносилась к озеру, какая-то баба у мельницы так била вальком, что стук разносился далеко, и шумела вода, падавшая на колеса.
— Ты колбасу-то у него не трожь, — заговорил Мишка, — не то отвертится он. Скажет, дал колбасу и квиты. Радио-то по крайности и продать можно. Поди, тысячи стоит… Тут пять пудов колбасы этой купить можно.
— Учи ученого, — фыркнул Костя, — мне хоть сто пудов давай, ни за что не сменю на радио.
Потом подумав немного, Костя спросил:
— Мишка, а что это радиа?
— Это?.. вообще… слушают его!
— Вроде гармошки?
— Не… это… Вообще… такое… по воздуху… За тыщу верст кашлянут, а у нас слышно будет…
— А на что она похожа? — спросил Костя.
— Обыкновенно… Труба такая… без проволоки!
Костя постарался представить перед собой трубу без проволоки, но так ничего и не вышло из этого. Он тяжело вздохнул и задумался.
По дороге тянулись воза. Сверху свешивались кудлатые головы, смотрели на рыбу, шутили:
— Где мальков-то ловили?
Мишка молчал, но Костя не мог оставить без ответа таких обидных вопросов. Костя вытягивал наверх самых больших лещей и кричал со злостью:
— А это малек тебе?
— Ну-ка, ну-ка, — хохотали на возах, — глянь, Степан, чего это у парнишки в руках: червяк, что ли?
— Сам ты червяк! — огрызался Костя.
По дороге, поднимая желтые облака пыли, проскакал верховой, а когда пыль рассеялась, ребята увидели у плетня бабку.
— Ну рыбаки-байбаки, — крикнула бабка, — брюхо-то подвело чать?
— Не… не очень… Видала сколько наловили?
— Ох… матушки мои! — всплеснула бабка руками. — Ай, молодцы-удальцы!
— А мы сейчас колбасу пойдем есть, — не утерпел Костя.
Бабка мельком глянула на Костю и перевела взгляд на рыбу, любуясь золотистыми лещами.
— Парочку бы и продать можно, — в раздумьи сказала бабка, — ежели к попу снести, по четвертаку беспременно даст.
— А нам радиа обещал очкастый… Такая труба без проволоки.
— Чего? — посмотрела бабка на Костю. Но в это время в избе закричал маленький Шурка. Бабка подхватила рыбу и, смешно переваливаясь побежала в избу.
— Полдновать идите! — крикнула бабка уже из сеней.
Мишка поскоблил пальцами грудь.
— Ну ее… Мурцовки-то не видали! Айда к очкастому!
— А что, — обрадовался Костя, — мурцовки ежели наедимся, много-ль колбасы съедим?
— Колбасы, — передразнил Мишка, — ты на колбасу-то не очень зарься, не то без радиа останемся! Ставь удочки и айда!
Поставив под навес удилища и мокрый сачок, ребята огородами побежали к мельнице.
* * *Дом Грибакина с зеленой крышей приткнулся под горой, у самой мельницы. Около дома на лужайке стоял жеребенок, глуповато посматривая на ребят.
— Тю тебе! — махнул руками Костя.
Жеребенок взбрыкнул и понесся, чавкая по зеленой траве, вдавливая ее в землю копытцами.
Ребята вошли в избу.
Грибакин чинил хомут. У печи на привязи лежал рыженький теленок. Темно-синие глаза его казались такими же большими, как и круглые его темно-сизые ноздри. На лбу белела лысинка. В углу возились две овцы с ягнятами, беспокойно шурша соломой.
— Здрасте, дяденька Степан! — остановился на пороге Мишка.
Грибакин поднял голову.
— Здравствуй, тетенька! Ай телку сватать пришел?
— А где… в очках-то? — осмотрелся по сторонам Мишка.
— А тебе зачем?
— Нам-то… Нам это… Притти велел, давеча…
— Рад… — открыл было рот Костя, но Мишка быстро дернул его за рукав.
— Велено, значит — велено!
— А!
Грибакин перевернул хомут и взглянул сквозь дыру на окно.
— В чистую ступайте, — сказал после некоторого молчания Грибакин, бросив хомут на пол.
Ребята прошли в чистую половину. Открыв дверь, они увидели очкастого, который стоял спиной к двери, склонившись над какой-то шипящей машиной.
— Дяденька, — кашлянул Мишка, — ты сказал, притти чтобы…
Очкастый оглянулся.
— А, — заулыбался он, — Мишка! Ну, ну, садитесь, ребята, гостями будете!
На столе стоял на длинной ноге и широкой медной подставке ослепительно сверкающий чайник. В ноге шумел синий огонек, венчиком окружая дно чайника.
— Радио! — шепнул Костя.
Но в это время очкастый схватил чайник за ручку, и он, легко отделившись от пылающей ноги, поплыл в воздухе.
— Ой! — отдернул руку очкастый от чайника. — Ишь нагрелся как… Ну, а теперь будем чаевничать… Садись, ребята!
Мишка нерешительно направился к столу, но Костя не расслышал приглашения. Он с удивлением смотрел на шипящую огнем медную штуку, не будучи в силах оторвать от нее взгляда.
— Что, брат? — ткнул Костю пальцем в живот очкастый. — Неужто автомобиля живого не видел?
Костя с удивлением взглянул на очкастого.
— Разве это автомобиль?
— А что ж по-твоему?
— Автомобиль другой… В избе-читальне нарисованный… С колесами!
— Ну? — Удивился очкастый. — А ведь и верно.
— А это что? — ткнул пальцем в медную штуку Костя.
— А это, брат, примус! Карманная печка!.. Ну-ка, покрути эту штучку вот в эту сторону.
Очкастый взял Костину руку и положил ее на медную штучку. Костя повернул ее в сторону и тотчас же с испугом отдернул руку. Примус фыркнул, тяжело вздохнул, пламя подпрыгнув исчезло.
— А это, брат, примус!
— А-а-а, испортил? — захохотал очкастый и, подхватив Костю, посадил его за стол на табуретку, — а теперь за это ты должен выпить десять стаканов чаю.
Костя насупился:
— Брюхо ж лопнет, — тяжело вздохнул он.
— А мы его зашьем! — опять захохотал очкастый, и начал ловко развертывать разные свертки, подмигивая при этом ребятам и забавно морща нос. Из свертков посыпались на тарелки тонкие и толстые колбасы, разные коробки, яйца и еще что-то такое, чему даже и название трудно было придумать. Очкастый ловко нарезал колбасу ломтиками, вскрыл блестящей штукой коробки, кокнул яйца и все это придвинул к ребятам.
— Лущи, молодцы, — сморщил нос очкастый.
Мишка взял самый маленький кусочек колбасы и положил его на огромный кусок хлеба. Костя последовал его примеру, но очкастый с испугом закричал:
— Стой! Стой! Стой! Вы что это? Ну-ка, ну-ка!
Он выхватил из рук смутившихся ребят хлеб и кусочки колбасы, намазал куски хлеба маслом, сверху положил несколько штук тоненьких рыбок, потом ошелушил яйца, разрезал их пополам и половинками яиц покрыл все сверху.
— Начинать надо с бутербродов по-немецки, — сказал очкастый, — масло, кильки и яйца это — самое замечательное средство для аппетита.
С этим словами очкастый сунул бутерброд в открытый рот Кости и крикнул.
— Сжимай зубы!
Костя испуганно чавкнул.
— Хорошо? — захохотал очкастый.
Костя утвердительно мотнул головой.
После бутербродов по-немецки ели толстую и тонкую колбасу, потом разделали под-орех две коробки с каким-то вкусным соусом и совершенно серьезно приналегли на полусоленые и жирные куски чего-то белого.
Очкастый поддевал вилкой из коробок и корзиночек маленьких рыбок, облитых жиром, розовые комочки, какую-то толстую траву и крошечные огурчики, широко открывал рот, в котором почему-то сверкало золото, рычал, чавкал и все время смеялся.
Ребята ели молча, подталкивая друг друга локтями каждый раз, когда в рот попадало что-нибудь вкусное. Потом пили чай с халвой.
Ребята взмокли, утирали рукавами пот и чувствовали себя на седьмом небе.
Особенно понравилась халва.
«Лучше ее ничего на свете нет», — подумал Костя, прихлебывая чай.
Мишка как будто ничего не думал, но это не мешало ему уничтожать халву, — не отставая в этом деле от Кости.
А когда было отдано должное колбасе, килькам и халве, очкастый развел примус и взгромоздил на него большую жестяную коробку.
— Смотри сюда, ребята, — сказал очкастый, вываливая на стол корни алтея, — учитесь, пока я жив, обрабатывать лекарственные травы. — Он бросил корни алтея в синий таз и начал лить в него воду из большого кувшина.
— Помоем грязнулей, — приговаривал очкастый, смывая с корней землю и очищая их ножом от коры. — А теперь разрежем на куски. Вот… По четверти, но не больше. А толщину, чтобы имели они меньшую, чем два мои пальца. Так. А теперь пожалуйте, дорогие корешки, в сушку.
Он кинул решетку в ящик; на эту решетку положил корешки и сверху опустил градусник.
— Так. Правильно. 35 градусов по Цельсию. Оч-чень хорошо! Теперь слегка убавим огонь и все в порядке! Ну-ка Костя, взгляни сюда. А как заметишь, что корешки желтеть начинают — скажи. А мы с Мишкой горицвет обработаем тем временем. Ну-ка, Миш, складывай головка к головке все это, — показал он на горицвет, — а как сложишь, тащи сюда и раскладывай на солнышке. Пусть травка заморится слегка.
Работа закипела. Очкастый суетился, метался по комнате и все время без умолку говорил:
— Чудодеи вы, право! По золоту ходите и сами того не замечаете. Чудесно даже. Аптекам лекарственные травы до зарезу нужны, за лекарственные травы деньги большие платят, а вы вот, точно чудаки какие, ходите по этим травам, и нос кверху. Эх, ребята, ребята, золотая у вас земля, да люди-то медные лбы.
— Это самое и Федоров говорит, — вставил словечко Мишка.
— Кто он? Коммунист?
— Не… коммунистов в нашей деревни нету… Демлизованный это!
— А!
— Федоров-то и сбивает всех зажить как-то по-новому.
— Ну, а мужики?
— Мужики? Мужики, они говорят: непривычно.
— Ну и чудаки, — сказал очкастый, — а голодать да картошку одну есть разве привычно? Да разве к хорошей жизни надо привыкать?.. Колбаса-то вам понравилась?
— Понравилась! — в один голос сказали ребята.
— То-то и есть. А какая ж у вас к ней привычка? Чудаки ваши мужики. Вот что.
— Халва мне больно понравилась. — вздохнул Костя.
— Халва? Ну да, и халва конечно, — потер лоб очкастый. А дома у меня такие же вот капшуки, как вы… Н-да… — задумался очкастый, — только в городе другие ребята. Новые.
Он встряхнул охапку горицвета и бросил ее на подоконник.
— Вот, ребята, дела-то какие… Ишь ты, ведь не хотят! Ну, как можно не хотеть жить по-человечьи? Чудаки, право!
— Ты коммунист, дяденька? — спросил Мишка.
— Нет… А что?
— Мамка грит, коммунисты народ мутят. Грят, по-новому, чтобы жить, а сами налоги только новые удумывают.
Очкастый поправил очки и покачал головой.
— Не завидую я тебе, Мишка! Мамаша у тебя… ну, как сказать, не совсем понимает, что вокруг нее делается. Какой налог-то вы платите?
— Мы освобожденные как беднота, — с гордостью сказал Мишка.
— Ну, а батька-то твой что говорит?
Батька молчит. Утрясется, грит, заживем.
— То-то и есть. Батька твой, видно мужик подходящий, а мамка, мамка ваша… как бы это вам сказать…
— Ой-ой-ой! Желтеют! Желтеют! — закричал Костя.
— Браво! — захлопал в ладоши очкастый. — Раз желтеют — долой их! Вот так, — подхватил он коробку тряпкой, — а теперь запомните ребята: если придется когда-нибудь самим этим делом заняться, старайтесь сохранить высушенные корни алтея в сухом месте. Иначе они отсыревают и портятся. Ну, а теперь складывайте горицвет! Подсушим и его немного.
Жестяную коробку освободили от корешков, положили в нее стебли горицвета и снова поставили на примус.
— Чудесное растение для сбора, — сказал очкастый, — растет повсюду, в изобилии, а только и на три года нельзя заготовить его. Полгода если полежит на складах, значит выбрасывать надо… Вот уеду — займитесь-ка этим делом. Каждое лето можно отправлять в аптеки. И как еще брать-то будут! С руками оторвут.
Подсушив горицвет, очкастый обвернул его бумагой и сложил в чистый холщевый мешок, который подвесил к потолку. Сушеные корни алтея перевязал шнурком, потом разостлал на печке лист бумаги и положил связки на бумагу.
— А теперь и отправлять можно!.. Конец сегодняшней работе! Шабаш!
Ребята нерешительно потоптались на месте.
— Что еще? — захохотал очкастый.
— Радиа, — продохнул несмело Костя.
Верно, верно! — вспомнил очкастый, — раз обещал, значит надо выполнять обещание.
Он открыл дверь и крикнул громко:
— Хозяин!
— Здесь хозяин! — отозвался Грибакин.
— Шестик-то приготовил?
— Шестик-то? Да, приготовил. Не знаю только, подойдет ли вам. По скусу ли будет?
— Ну, ну, посмотрим!..
Во дворе лежал длинный шест, обтесанный и гладко выструганный. Грибакин поднял его за комель и кашлянув сказал:
— Вроде бы и то, что просили! Будто бы и должен подойти!
— Ладно хозяин, — подмигнул очкастый, — нам все подойдет. Был бы длинный только.
Потом очкастый вынес из дома пучки проволоки, заставил Грибакина притащить лестницу и полез на крышу. Общими усилиями шест втянули на крышу, прикрутили к нему проволоку, подняли, поставили тырчком и привязали к коньку избы. Потом один конец проволоки привязали к сухому дереву, которое стояло за амбаром. С другим концом проволоки в руках очкастый спустился вниз, просунул проволоку в окно и, весело потирая руки, сказал:
— Ну, вот и все!
Ребята помогали очкастому, неловко выполняли все, что он просил, не понимая однако, для чего понадобилось взгромоздить на избу шест, и не совсем уясняя, что будет дальше. Грибакин встал в сторону и усмехаясь наблюдал за тем, что делает очкастый, но вскоре, почесав смущенно затылок, пошел в коровник.