– Поскольку у нас сезон спаржи уже про шел, я завел приятеля по ту сторону Английского канала, где сезон заканчивается позже, что весьма кстати, – сказал Режис. – И он присылает мне это. Конечно, не прованская, но тоже ничего. Вовсе не плохая. – Он указал на поднос со спаржей, затем взял один стебель. – Видите? Хороший ярко-зеленый цвет. Почки не распустились, как и положено. Стебель прямой и упругий на ощупь. И, что самое главное, если его согнуть, он треснет. Tenez[31]. – Он протянул стебель Элене. – Попробуйте.
Элена взяла стебель, подняла перед собой обеими руками и согнула. Спаржа издала отчетливый хруст.
– Браво, – сказал Режис и вопросительно поглядел на Альфонса, который заказал полдюжины bottes[32].
Спаржу передали Сэму, наказав аккуратно уложить ее в сумку.
Тот же самый ритуал повторился с цветками цукини, картофелем и оливками. Прежде чем спросить у Альфонса, сколько нужно, Режис протягивал образчик каждого товара Элене, отмечая степень зрелости, исключительный цвет или текстуру – короче говоря, безупречность и совершенство.
А потом началось обсуждение оплаты. Режис назвал цену. Альфонс разыграл потрясение, затряс рукой, словно обжег пальцы, затем вскинул обе руки в воздух, после чего вывернул оба кармана брюк, в которых не оказалось ничего, кроме пары монет. Режис покачал головой, цыкнул, задумался как бы с большой неохотой и чуть-чуть снизил цену. Альфонс, сохранив за собой репутацию мастера торговаться, согласно кивнул и вынул из заднего кармана пухлый бумажник.
Элена и Сэм с интересом наблюдали за представлением.
– Как думаешь, ты так сможешь? – спросил Сэм. – Умеешь торговаться?
Элена покачала головой:
– Один раз пробовала. Ничего не вышло.
– Где это было?
– В Далласе. В магазине «Нейман Маркус».
Альфонс с Режисом, снова лучшие друзья на свете, обнимались и шутливо подтрунивали друг над другом, пока Альфонс, величаво махнув рукой Сэму, теперь нагруженному сумками, не двинулся к Элоди, ее дыням и персикам.
Элоди, как и предупреждал их Альфонс, клокотала от негодования. Это была изящная, миловидная женщина с загорелым лицом и светлыми волосами, собранными в хвост. Едва расцеловав Альфонса в обе щеки и кивнув Сэму с Эленой, Элоди заговорила на ненавистную ей тему – об этих подлых испанских поставщиках персиков.
– Знаешь, – сказала она, раздраженно ткнув Альфонса пальцем в грудь, – какой они придумали новый arnaque[33], последнее их кидалово? Они поставляют товар в супермаркеты Франции, не выставив изначально твердую цену, – смотрят, какие цены во Франции, после чего обрушивают их. Как же тут можно конкурировать? Производство французских персиков за последние десять лет сократилось вполовину. C’est scandaleux![34]
Альфонс, уже слышавший подобные жалобы раньше, похлопал ее по плечу:
– Я знаю, знаю. Но ты только не забывай, chérie[35], что у твоих персиков есть аромат и утонченный вкус и ни один испанский персик им в подметки не годится. – Он развернулся к Элене с Сэмом. – Взгляните на эти персики! Это самые ранние – созрели, несомненно, в теплицах Элоди, – и они бесподобны. Если бы здесь был Моне! Мы просто обязаны купить целый поднос. – Он взял один персик. – Выбирать спелый персик нужно на ощупь, ориентируясь на цвет, на запах. – Альфонс передал персик Элене. – Видишь? Со всех сторон одинаковый румянец, никаких зеленых пятен. Теперь со жми – как следует, не миндальничай с ним. И понюхай – будто бокал хорошего вина.
Элена вдохнула.
– Чудесно. Марочный персик.
Элоди к этому моменту уже вернулась в доброе расположение духа и была готова перейти к дыням – ее кавальонским дыням, – которые даже испанцы, как она сказала, признали бы лучшими в мире. Она протянула одну Альфонсу, тот задумчиво взвесил дыню в руке и постучал по кожуре костяшками пальцев.
– Слышишь этот звук? – обратился он к Элене. – Вот это правильный звук, как будто внутри пусто. А теперь нам нужно про верить ее на спелость. – Он передал дыню Элене. – Наверху у нее то, что, прошу прощения, называется «сосок». Внизу – короткий стебелек. Это pécou, или хвостик, и он должен быть одного цвета с дыней. А теперь посмотри внимательнее. Если рядом с хвостиком имеется крошечная трещинка, чуть красноватая, это верный признак спелости. Мы это называем «капелька крови». На самом деле это сахар, который выделяется из дыни и кристаллизуется.
Персики и дыни были оплачены и уложены. Элена с Альфонсом двинулись на поиски сыров, и тяжело нагруженный Сэм поплелся следом. После короткой остановки на базилик и чеснок они добрались до прилавка Бенджамина, приятного молодого человека с бородкой.
– Пусть его молодость вас не обманывает, – сказал Альфонс. – Он вырос при козах. А сыр начал делать еще школьником. – Он развернулся к Бенджамину. – Alors, jeune homme[36]. Что порекомендуете нам сегодня?
Бенджамин заулыбался – его зубы казались особенно белыми на фоне темной бороды – и указал на выложенные на прилавке сыры:
– Все сыры хорошие, но один сыр каждый человек просто обязан попробовать хоть раз в жизни. Мой Brousse du Rove.
– Ага, – сказал Альфонс. – Я надеялся, что он будет. Нам очень повезло. Это самый лучший козий сыр. Видите, какой он белый, какой сливочный? Это сыр, который нужно есть вместе с tapenade[37] из черных оливок или со свежим инжиром. В общем, его можно использовать как закуску или же подавать в конце обеда на десерт. А можно и так и так.
Он взял с блюда на прилавке чайную ложку и предложил Элене попробовать.
Сначала не последовало никакой реакции. Затем она закивала.
– Боже, – сказала Элена. – Боже мой!
Альфонс засиял. Бенджамин засиял. Сэм начал освобождать место в одной из сумок.
Им предстояло сделать еще одну, последнюю остановку. Альфонс хотел, чтобы они увидели местную диковинку, bar roulant, или мобильный бар, возможно единственный в Провансе.
– Еще один пример, – сказал он, – французской изобретательности.
Они нашли его у входа на рынок – большой белый фургон, на борту которого красовалась вывеска с надписью «Réserves Médicales» («Медицинские товары»), потому что, как пояснил Альфонс, бар на колесах – дело не вполне законное. Противоположная стенка фургона была снята, и получился прилавок, в данный момент осажденный несколькими клиентами, в разной степени страдающими от жажды. На видном месте стояла тренога с небольшой грифельной доской, на которой было написано:
LISTE DES VINS
Rouge 3 Euros
Rosé 2 Euros
Rosé Supérieur 4 Euros
Хозяевами бара были, как сказал Альфонс, муж и жена, Джекки и Фло. Фло водила фургон, Джекки отвечал за напитки, и к этой обязанности, судя по его едва ли не светящемуся носу, он подходил со всей ответственностью.
– Угощаю я, – сказал Сэм. – Возражения не принимаются. Всем rosé supérieur.
Его подали в небольших бокалах из толстого стекла, и на вкус оно оказалось на удивление хорошим.
– У меня тост, – сказала Элена. – За нашего дорогого Альфонса, который однажды сделает из меня звезду кулинарного искусства. Спасибо тебе за это утро.
– Всегда пожалуйста, моя дорогая. У вас есть какие-нибудь вопросы?
Сэм поднял руку:
– Что у нас на ланч?
9
– Слышишь? Это звуки лета.
Сэм с Эленой подъехали к своему дому. Еще не было восьми утра, однако строители уже были на месте.
– Навевающее сон жужжание бетономешалки, стрекот отбойного молотка… Ты ведь рада, что мы приехали пораньше?
Элена вздрогнула от грохота упавшего куска стены.
– А это нормально, что они начали в такую рань?
– Франсис говорил, что здесь всю тяжелую работу предпочитают делать по холодку. Чуть позже, когда лето будет в разгаре, к полудню температура может доходить до девяноста градусов[38] – жарковато, чтобы махать киркой.
Хотя с начала работ прошло всего несколько дней, казалось, что сделано уже на удивление много. Все окна и внутренние двери были сняты, оконные проемы расширены, плитка для пола лежала наготове, дожидаясь, когда окажется на своем месте – на террасе, огибающей дом. Грязная ванна была выкорчевана и стояла, до краев наполненная мусором, рядом с грузовиком, который должен увезти ее прочь. Для Элены вся эта шумная деятельность была волнующей переменой после стольких лет, проведенных в лос-анджелесской квартире с отделкой «под ключ». Она увлеченно фотографировала, когда в дверном проеме появилась Коко.
– Вот так и стойте, – сказала Элена, нацеливая объектив. – И смотрите так, словно вам ужасно весело.
Коко вежливо улыбнулась, потом подошла к ним. Сэм отметил, что они с Эленой уже целуются при встрече, ему же пришлось довольствоваться рукопожатием.
Даже среди строительной пыли Коко, оде тая в белый комбинезон и с прозрачным бирюзовым шарфиком на шее, умудрялась выглядеть свежо и стильно.
– Есть хорошие новости, – объявила она. – Крыша оказалась в гораздо лучшем состоянии, чем все остальное, поэтому нам предстоит лишь небольшой ремонт, а не полная замена. Это сэкономит немало времени. И для вас, месье Бюджет, это тоже хорошая новость, – прибавила она, глядя на Сэма, – потому что это сэкономит и деньги.
Сэм одобрительно кивнул:
– Отлично. Теперь мы сможем поставить золотые краны и каждому по джакузи. – Он заметил, как изумленно взлетели брови Коко. – Шучу-шучу.
На этом хорошие новости не закончились. Все перегородки будут снесены к концу недели, истертые полы сняты. Через две недели, обещала Коко, начнется новое строительство. В общем, поздним утром, когда Элена с Сэмом покинули стройплощадку, на строение у них было самое радужное.
В довершение всех радостей днем у них был запланирован ланч с Филиппом, их другом-журналистом. Он позвонил и сказал, что хотел бы отпраздновать одно событие, и предложил встретиться в его любимом заведении «Le Bistrot d’Edouard», ресторане, специализировавшемся на tapas[39] во всем их восхитительном разнообразии.
По дороге в Марсель Элена пыталась угадать повод для празднования.
– Он наконец-то решился жениться на Мими, – сказала она, – или его назначили редактором в газете. Ну, или он получил заказ на книгу.
– Почему ты так решила?
– Все журналисты так делают. Они же читают истории, которые попадают к ним в отдел новостей. И многие из этих историй, самые пикантные, невозможно опубликовать в газете по соображениям законности – а они тянут на бестселлер. Взять сюжет, изменить имена, назвать это художественным произведением. Все просто.
Сэм молчал, переваривая это литературное откровение и сосредоточившись на дороге со сложным движением. К тому моменту, когда он нашел место на парковке и дал отпор наглецу на «рено», который гудел, несясь во весь опор, Сэм уже был готов выпить.
Филиппа они нашли за столиком на террасе ресторана, и ведерко со льдом рядом с ним не пустовало. Он поднялся, приветственно раскинув руки, после чего обнял обоих. В потертых по последней моде джинсах, в черной рубашке и белом пиджаке, в темных очках и с трехдневной щетиной он походил на шикарного беглеца с Каннского кинофестиваля.
Сэм зацепил пальцем лацкан его белого пиджака:
– Какой ты красавчик, Филипп. Что случилось с твоим костюмом?
– Сменил имидж, – сказал Филипп. – Двигаюсь по карьерной лестнице. – Он наполнил бокалы и поднял свой. – Давайте выпьем за мою новую работу.
И между хамоном pata negra, нежно-фиолетовыми артишоками с пармезаном и длинной вереницей tapas Филипп ознакомил их с последними новостями.
Он ушел из местной газеты, чтобы работать в «Salut!», журнале, который пишет о светской жизни и проделках французских знаменитостей. В ведении Филиппа оказался Прованс и Ривьера.
– От Марселя до Монако, – сказал Филипп, – я должен выслеживать les people, богатых и знаменитых, и доносить новости из их жизни до наших читателей. Журнал предоставил мне машину, так что я смог избавиться от мотороллера, а на расходы выделяют, – он умолк, целуя кончики пальцев, – кругленькие суммы. На прошлой неделе я был в Сен-Поль-де-Вансе на весенней выставке в Фонде Майо, завтра здесь, в Марселе, празднуется двадцать первый день рождения одной из моделей «Картье», а на следующей неделе я еду в Ментону на свадьбу. Да, чуть не забыл: если у меня появится идея насчет организации какого-нибудь особого мероприятия, то и на это бюджет предусмотрен. Как вам? – Он откинулся на стуле – портрет человека, мечта которого только что сбылась.
Элена с улыбкой его поздравила.
– Только один вопрос, – сказала она. – Что Мими думает по поводу женщин, которые толпятся вокруг тебя?
Филипп придвинулся к ним, постукал по носу указательным пальцем.
– Она мой фотограф, поэтому ездит со мной. Недурно, а?
Ланч едва не перешел в обед, пока они втроем придумывали для Филиппа всевозможные темы для репортажей: посещение вместе с министром по туризму форта Брегансон, старой президентской летней дачи; рассказ о любителях летнего отдыха на воде и их трехсотфутовых яхтах; девушки топлес на водных лыжах в Сен-Тропе; вечер в казино Монте-Карло; модный показ со знаменитостями во Дворце фестивалей в Каннах. Филипп только спешно записывал.
– Все, что нужно помнить, – сказал он, – это две вещи. Первое: людям наскучивает целый день валяться на пляже, поэтому вечером они не прочь прогуляться. И второе: все любят, когда их фотографии появляются в глянцевых журналах. От этого они ощущают себя звездами. – Он пожал плечами. – В общем, сама человеческая природа работает на меня.
– Филипп прав, – сказал Сэм, когда они ехали обратно в Фаро. – Одержимость людей славой просто поражает. Они хотят читать о знаменитостях, хотят находиться к ним поближе, чтобы самим ощущать себя причастными к славе. Очень странно.
– Большое спасибо, профессор. Значит, тебе никогда не хотелось быть известным?
– Я не часто встречался со звездами, однако те, с которыми встречался, были настолько самодовольными, что мне претит сама идея популярности. Я счастлив быть анонимом, которого любит восхитительная женщина.
– Сэм, ты несешь полную чепуху. – И Элена закатила глаза.
Вернувшись во дворец Фаро, они отправились к бассейну, чтобы избавиться от последствий ланча: после десяти заплывов туда и обратно все эти tapas остались не более чем приятным воспоминанием. Обсыхая на бортике бассейна, Сэм поглядел в чистое голубое небо и счастливо вздохнул.
– Дай угадаю, – сказала Элена. – Ты лежишь тут и скучаешь по Лос-Анджелесу.
– Точно. Да и как не скучать по пяти миллионам машин и смогу?
– Ты хотел бы остаться здесь?
– А ты?
Не успела Элена ответить, как они услышали, что кто-то насвистывает на террасе у них за спиной. Это пришел Ребуль, и в руке у него было что-то весьма похожее на бутылку rosé. Они накинули купальные халаты и двинулись ему навстречу.
Ребуль был все еще в деловом костюме и выглядел немного уставшим. Все утро он провел с банкирами, а днем встречался с поставщиками оборудования для затеянного им строительного проекта на окраине Марселя. Встреча затянулась и прошла не особенно удачно.
– Видит бог, я прожил здесь достаточно долго, чтобы усвоить наконец одну истину, – начал он. – Все, что хочешь сделать, должно быть сделано в период с октября по апрель. В этом году в мае у нас было три национальных праздника, причем они выпадали на четверг. Естественно, все брали в пятницу отгулы, чтобы получились славные длинные выходные. В итоге за один месяц пропало шесть рабочих дней. И вот уже июнь, а они все затягивают с работами, как будто репетируют июль с августом, когда не делается вообще ничего. Нам сильно повезет, если сделанные сейчас заказы будут выполнены к середине сентября. – Он покачал головой. – При этом все непрестанно стенают о плачевном состоянии французской экономики. – Он разлил вино и поднял свой бокал. – Надеюсь, у вас день прошел веселее, чем у меня.
– Бедный Франсис, – сказала Элена. – Даже не хочется тебе говорить, но у нас день прошел великолепно. Все идет так быстро.
– Постарайся не слишком воодушевляться. Разрушать всегда быстрее, чем строить. Скажите лучше, понравилось ли вам работать с Коко?
И Сэм, и Элена отметили, что первое впечатление осталось самое благоприятное. Элену особенно восхищало внимание Коко к деталям, а также то, что она знает толк в разных неинтересных, но жизненно важных вещах, вроде выбора места для канализационного отстойника и самых подходящих точек для размещения датчиков сигнализации. Из разряда почти такого же неинтересного, но столь же важного был и совет, который она им дала.
– Общая ванная обязательно приводит к недоразумениям, сказала Коко. Нам необходимо по ванной для каждого. А мне еще нужна функциональная кухня. Никаких шкафов, просто вместительные ящики, чтобы можно было найти все необходимое, ничего не отодвигая. Две посудомойки, одна только для бокалов, чтобы они не мутнели, и обе встроены на уровне груди – не нужно будет наклоняться при загрузке и разгрузке машины. Это может показаться мелочью, но на самом деле важно. – Элена, кажется, готова была пересказать все размышления Ко ко, касающиеся и остальных частей дома, но Ребуль вскинул руку, остановив ее где-то между спальней и гостиной.
– Вижу, она нисколько не изменилась, – сказал он с улыбкой. – Она всегда любила указывать людям, что им делать.
– Но она знает, о чем говорит, – сказала Элена. – Что мне ей возразить? И пока что все идет хорошо.
И может идти очень долго, подумал Ребуль, вспомнив бесконечные и зачастую бесплодные встречи со своим архитектором во время реконструкции дворца Фаро.
10
Фицджеральды удобно устроились в люксе отеля «Plaza Athénée». Этот парижский отель Кэти любила больше других, и не только за его элегантность и бесподобный сервис, но еще и за приятную близость к искушениям авеню Монтень. Каждое утро, после легкого завтрака и короткого занятия с Робертой («зовите меня Бобби»), ее персональным тренером, она отправлялась по бутикам с картой «Америкен экспресс» на изготовку и проводила там часы до ланча, выбирая, примеряя и покупая все, что она считала самым необходимым для летнего отдыха во Франции: платья, халаты, панамы, купальники, иногда сумочки, а также наборы самых модных пляжных украшений. В последние два-три года такого рода прогулки вошли у Кэти в привычку, и ее уже знали в лицо многие продавцы в округе, и не просто знали, но и искренне любили, поскольку она явно не была ограничена в средствах.