В моих мыслях я возвращаюсь на год назад. И думаю и думаю… Надеюсь, атака закончится для меня благополучно.
Атаку отменили: что случилось?
11.00. Говорят, что фюрер предъявил полякам ультиматум, предложив им уступить нам земли, которые мы заняли. Если от них не последует положительного ответа, в 12.00 в воздух поднимутся 2000 наших самолетов, которые в 12.01 уничтожат их города и поселки. Это будет означать практически конец Польши. Поляки должны согласиться.
11.15. Царит оживление. Появились польские самолеты, которые начали нас обстреливать, вступили в бой наши зенитки. Один, два, три самолета – все они были сбиты. В 11.30 мы готовимся совершить марш на Краков. Предполагается, что это будет форсированный марш. Возможно, это связано с ультиматумом. Возможно, уже сегодня с Польшей будет покончено.[2]
Мы захватили с собой свинью.[3] Чертовски трудно было ее загрузить. Возможно, есть ее мы будем уже в Кракове.
12.45. Выезд. В 13.00 нас атаковали пять польских самолетов. Три из них были сбиты. 13.30. Выстрелы из кустов. Полчаса ожидания. В 18.00 мы выгрузились из грузовиков и приготовились к бою. Не думаю, что сегодня на самом деле будет бой. Вероятно, мы останемся на этих позициях, а завтра с утра будем атаковать.
Услышали еще одну новость. К полуночи, если война не закончится, в наступление перейдут Россия и Латвия.[4] Это станет решительным шагом. Атаку отменили. Сегодня с самого утра я ничего не ел и не пил. Но сегодня я все еще жив, и ты с Лоре тоже. Все мы!
4 сентября 1939 г
В 5.00 вслед за ночным дозором мы продолжили движение в сторону Кракова. Вчера некоторые из нас погибли, многие были ранены. Огонь вражеской артиллерии против нас. Мы уничтожили ее. Одним словом, я очень верю в наше оружие. Вчера вот уже в который раз поляки готовились биться. Сегодня они продолжают отступать. Они должны встретить нас лицом к лицу и сразить, как это подобает настоящим мужчинам. Но они и не думают делать это![5]
Наша дорога на Краков запомнилась горящими селениями, которые подожгла наша артиллерия или мы сами, если встречали там сопротивление. Вчера вечером все окрестности были объяты огнем.
7.00 утра. С 2.30 вчерашней ночи мы ничего не ели. Обычно нам дают на завтрак черный кофе, а на ужин чай и что-нибудь горячее. И на этом все, потому что смалец и ливерная колбаса кончились, и в течение дня мы держимся на свекле, фруктах и т. д. В 9.15 мы наконец получаем кофе. Какой прекрасный у него вкус!
12.30 – 1.00. Очень важный бой против очень хорошо укрепленной польской пулеметной позиции. Наконец нам удалось выбить их оттуда. Я и Штупаритц подобрались вплотную, однако подносчики боеприпасов не смогли пробиться к нам. Бой был упорным. Но мы вышли из него победителями. В 7 часов вечера нам сообщили, что нас отправляют куда-то еще. Наши боевые порядки теперь пополнились. Три дивизии соединились. Дорога на Краков открыта, и мы находимся в 50 км от города. Но мы продолжаем идти вперед. Куда? Остановились в 20.00. Всего четыре дня войны! Но полных опасностей и чудесных новых впечатлений! Сегодня я все еще жив, и ты с Лоре тоже. Все мы!
5 сентября 1939 г
Вчера мы не слишком продвинулись вперед. Может быть, там, на дороге, было слишком много транспорта с войсками, а может быть, у нас пока нет такого приказа. Мы наступали всего полчаса, а потом остановились, на всю ночь встали вместе с грузовиками прямо на дороге. После полуночи прямо через нас в сторону сердца Польши вели плотный артиллерийский огонь. Дорога почти дрожала. Сегодня утром мне снова удалось принять настоящую ванну. Несмотря на то что ночью холодно, как зимой, сегодня выдался чудесный день.
Маркель заколол свинью, приготовил и зажарил ее, приготовил сливовый соус. Потом мы расселись вокруг и начали есть. Но наши мысли были у всех одинаковы. Каждый мысленно был у себя дома. Когда мы снова будем есть дома?
Ах да, я забыл тебе сказать: вчера днем у нас был настоящий пир: куры, гуси, поросята, кролики были забиты и зажарены на деревянных колышках, как на вертелах, и мы жадно и быстро все это поглощали. Но сегодня вечером нам пришлось продолжить наш путь.
11.30. Мы снова в пути. Говорят, что русские уже вошли в Польшу.[6] Думаю, что война закончится через пару недель. Сегодня нам раздали сигареты – по четырнадцать штук плюс четыре сигары!
Сегодня мы движемся на Добраву. Третьего числа, после того как отменили атаку, мы видели польское противотанковое орудие, польский танк и мотоцикл с водителем. Все это было уничтожено огнем нашей противотанковой артиллерии. Водитель мотоцикла выглядел ужасно. Сегодня опасность снова нас миновала. На обочине дороги – небольшой холмик, на нем – простой крест и цветы. Здесь похоронили одного из поляков. Он выполнил свой долг.
Мы ехали всю ночь. Этой ночью до нас дошли еще два слуха: (1) что англичане вроде бы бомбили Кельн и Кенигсберг; (2) что поляки атаковали одну из колонн Красного Креста. Все погибли. Если это правда и я встречу поляка, виновного в этом, то, кто бы он ни был, он за это ответит. Убивать беззащитных раненых, лишившихся всего людей, которым, по международным законам, никто не должен причинять вреда! Не может быть ничего более варварского. Сегодня я все еще жив, как и ты с Лоре!
6 сентября 1939 г
В 4.00 утра мы снова выступили в путь. Сначала мы вернулись в Рабку, а теперь снова едем на восток. На Лемберг.[7] Ночь была холодной, но короткой. Мы провели ее в машинах. Думаю, что сегодня нам позволят написать письма. Тогда, быть может, я растянусь на траве и буду писать своей любимой жене…
12.00. Остановка. Нас обстреляли. Мы как раз проезжали через Ной-Сандец (Новы-Сонч. – Ред.). Маленький городок, который этой ночью все еще находился в руках поляков. Здесь, в Липнице, мы встретили польскую семью, у которой было с избытком разного имущества. Когда они увидели, что никто не собирается причинять им вреда, они захотели подарить нам гору шоколада. Мы поблагодарили и отказались, помогли им и дали хороший совет. Эти люди были полны радости, и теперь они, конечно, больше не верят, что немцы варвары.
Отделение, которое нас обстреляло, мы взяли в плен. Потом мы захватили в плен еще шестерых, которые сдались сами. Они рассказали, что не ели уже три дня. И что другие польские солдаты, которых мы преследуем, ушли 8 часов назад. Все это создает у меня впечатление, что польская армия поспешно спасается бегством, оставляя на позициях лишь немногих, задачей которых является слегка обстрелять нас и тем самым задержать. И эту задачу они выполнили на сто процентов. На рассвете мы были уже в Галиции, на земле, где в 1914 г. шли яростные бои.
14.00–16.00. Перестрелка с польскими пулеметами и противотанковыми орудиями. Много пленных, многие бежали. До города Тарнува, нашей цели, осталось 50 км. Преследуем спасающихся бегством поляков и загоняем их в ловушку на следующем холме. Открываем ураганный огонь. Когда мы уже собирались штурмовать высоту, к нам пришел поляк с белым флагом. Он сдался. Все остальные уже успели уйти. Оказалось, что этот солдат – фольксдойче. Он показал нам свою винтовку, из которой не стрелял. А должен был. Что за судьба! Немец, которого заставили стрелять в немцев. На время мы взяли его к себе в машину.
Вечером поездка продолжилась. Нам пришлось проехать через несколько селений, и мы готовы к тому, что сбежавшие от нас поляки будут в это время в нас стрелять. Мы, все наше подразделение вместе, проехали примерно 30 км. Я со своими людьми ехал в третьей машине. Одна деревня, вторая, третья. Ничего не произошло.
23.30. Вдруг на нас обрушивается целый град пуль. Водители и остальные выпрыгнули из машин и бросились в канавы. Мы все замерли на месте. Выстрелы, выстрелы. Две передние машины переехали мост – снаряды, пулеметные очереди, выстрелы винтовок… в течение десяти минут над нами свистели пули. Потом наконец с нашей стороны тоже открыли огонь. Похоже, пришло спасение. За нами шли двести машин, каждая из которых была полна нашими товарищами, и все они стреляли. Пятнадцать минут. Затем – короткая пауза. Я схватил свой MG и одним броском оказался в канаве, после чего открыл бешеный огонь. Думаю, что даже вся польская армия не смогла бы захватить мою машину.
Прошло довольно много времени, прежде чем огонь стих. Потом я пошел обратно к своим. Я должен был обеспечивать их безопасность всю оставшуюся ночь. Поляки долго беспорядочно отстреливались. До утра… Сегодня я узнал нечто такое, от чего бросило в дрожь. Представьте себе, нам стало известно от пленных, что, если бы мы продолжили ночную езду, нас должны были атаковать. И вот, несмотря на это… Я уже успел попрощаться с этим миром, но меня спасла ты, любимая Хенни, цветы нашего свадебного букета, или фотографии, а может быть, твои письма, которые я вожу с собой. В любом случае я все еще жив, как и ты и Лоре. Мы все!
7 сентября 1939 г
Сегодня наконец нас снова вернули в резерв. Утро мы посвятили чистке оружия и помывке. Сегодня по автомобильному радиоприемнику до нас дошла новость о взятии Кракова. Неужели это правда? Я бы написал тебе прямо сейчас, но нам нужно идти вперед. На Тарнув (сейчас 10 утра).
В 12.00 мы сделали остановку. Я со своим пулеметным отделением получил приказ идти вперед. Докладываю в штабе эскадрона, докладываю в штабе батальона, потом в штабе полка, где меня ждал заместитель командира эскадрона.[8]
Нам доверено действовать в качестве передового дозора дивизии. Мы должны выяснять, куда отходит противник и т. д. Необходимо разведать 12 км перед основными силами. Если учитывать путь вперед и назад на местности, следует добавить сюда еще 30 км. И мы все еще не ели. Тарнув должен быть взят завтра утром. В любом случае нам доверили очень важную работу.
Это было ужасно, мы преодолели около 20 км, но на всем этом пути почти ничего не обнаружили. Большая часть главных сил противника отступила. Мы хотели узнать, по какой дороге они отошли и в каком направлении отступают. Мы держимся в пределах 10 м от дороги. Впереди идет Штупаритц, который должен понаблюдать за колонной, что следует по дороге. Вот он, сбивая дыханье, бежит назад. Это поляки! Судя по карте, они следуют на север, а потом – на восток или на запад. Если они свернут на запад, то прямиком наткнутся на наш наступающий 1-й батальон пехотного полка. Это было бы ужасно! Мы должны узнать, куда поляки намерены свернуть. Вверх на холм. Лейтенант Вакерман предложил нам вернуться и точно узнать, действительно ли следующая по дороге колонна является польской. Мы держались вдоль придорожных канав. Мимо с ревом проносились машины. Никакого освещения. Пыль, пыль. Никак не могли ничего опознать. Потом мы услышали, как неподалеку в нашу сторону ехал мотоцикл. Мы решили остановить его. Если это поляк, мы пристрелим его, а если это один из наших, значит, все хорошо. Мотоцикл приближался. Но оказалось, что мотоциклов целых три. Один из нас остановился на дороге и подал сигнал красным светом. Остальные тоже остановились. С пистолетами и винтовками мы бросились к ним. Это немцы!
Наша задача была выполнена. Теперь нужно передать сведения в дивизию. Как бы нам поскорее добраться туда? Мы останавливали одну машину за другой. Наконец нам попалась машина инженерно-саперного подразделения 9-го разведывательного полка.[9] Это необычно высокие грузовики, очень мощные. Разумеется, мы едем, не включая фар. Штупаритц и я на одном из грузовиков, остальные – на других машинах. Осторожно! Прямо в мою сторону переворачивается один из грузовиков… он выкатился за насыпь и упал с десяти метров. Я с трудом выбрался из образовавшейся каши. Мои ноги сулили мне ад. Где Штупаритц? Я криком подзываю его и слышу: «Сюда, сюда!» Я отшвырнул все, что оказалось поверх него, расстегнул его ремень, потом шинель. Похоже, у него было сломано несколько ребер. Я сам еле мог идти. Мне будто кто-то выкрутил обе лодыжки. В 3 часа утра мы добрались до штаба дивизии, а в 4.30 – до нашего эскадрона. Хотелось есть, пить, спать… и как же нам холодно! Я все еще жив сегодня, как и ты, и Лоре. Все мы!
8 сентября 1939 г
Мы стоим на дороге и приводим себя в порядок. Тарнув был взят еще ночью. Что теперь?
Говорят, что польское правительство бежало в Финляндию.[10] Краков, Бромберг (Быдгощ), Грауденц (Грудзендз) и я не знаю, что еще, – находятся в руках немцев. Сегодня я написал тебе. Немного, но на большее не было времени.
В полдень мы отбываем. Через Пильзно, Дембицу. Я не знаю, куда мы теперь едем. По дороге встречаем много пленных, видим разбитые в куски и разорванные тела солдат, технику и оружие всех видов. Мы движемся в Жешув. Почти на каждом перекрестке мы натыкаемся на трупы солдат и лошадей, которые лежат там ровными рядами прямо под открытым небом – результат налетов наших бомбардировщиков. В другой раз перед нами прошла огромная толпа поляков: пленные. Где-то посреди дороги мы делаем остановку и ночуем прямо в машинах. Я должен оставить свой MG и принять на себя обязанности командира, поскольку Штупаритц лежит в госпитале с переломанными ребрами. Сегодня я жив, как и ты, и Лоре. Все мы!
10 сентября 1939 г
Мы продвигаемся вперед ужасно медленно. Дороги не поддаются никакому описанию. И трупы поляков на каждом шагу. Пыль глубиной как минимум по колено. Нашему грузовику это совсем не по нраву. Эскадрон продолжает двигаться вперед. Когда мы снова садимся в машину, то целыми часами безуспешно ищем свой эскадрон.
Напарник нашего водителя Хофер вновь доказал свой полный идиотизм. Мы ехали через большой город, который вчера утюжили наши бомбардировщики. Несколько часов назад наше подразделение захватило тысячу пленных. Тысячи беженцев. Гражданские. Мы едем через город. На железнодорожной насыпи все еще можно было видеть польских солдат, удиравших по направлению к Пшемыслю (Перемышлю).[11] Для обеспечения обороны на насыпь установили пулеметы и посадили наблюдателей. В вагоне перед нами также установили MG. Хофер попрежнему хотел ехать в сторону Пшемысля. Сначала его не пропускали. Но в конце концов он прорвался, но после того, как мы проехали километров восемь, Хофер убедился, что это не принесет нам ничего хорошего. Наконец он развернулся.
Несколько часов назад наши солдаты ушли дальше, но Хофер обратился к нескольким полякам, чтобы выяснить, куда ушло наше подразделение. Идиот! Наконец он последовал моему совету и навел справки в штабе полка, который мы обнаружили где-то по пути. Там мы узнали, что наше подразделение еще не прибыло, но это произошло оттого, что оно проехало мимо. Это стоило нам три лишних часа езды в клубах пыли.
Хотелось пить и умыться. Мы вошли в один из домов, где нам удалось раздобыть молока, которое надоили от коровы прямо на наших глазах. Чудесно! У этой женщины совсем не оказалось хлеба. Мы поделились с ней тем, что был у нас, так как как раз хлеба у нас было больше, чем нужно. Она не хотела его брать, так как поляки и евреи внушили этим простым людям, что вся еда, полученная от нас, немцев, может быть отравлена. Пришлось есть хлеб у нее на глазах, чтобы развеять ее опасения.
Я только что узнал, что вчера в час пополудни выступал с речью Геринг. Он, как пересказывали, заявил, что эта война закончится через три-четыре дня.
В четыре часа дня прибывает наш эскадрон. Мы присоединяемся к нему и едем в следующий поселок. В Радымно прибыли несколько поездов с беженцами. В товарных вагонах засели польские солдаты, которые открыли по нам огонь. У нас насчитывается уже двадцать раненых.
Затем прилетели наши самолеты, которые отработали по поездам и по железнодорожной насыпи. Все рванулись из вагонов прямо к нам в руки.
Мы глубоко гордимся нашей авиацией. Я думаю, что самое прекрасное чувство, которое может испытывать человек, – это любовь и гордость. Я ставлю оба эти чувства на один уровень, и это правильно. Потому что для того, чтобы чем-то гордиться, нужно это любить. Нельзя гордиться чем-то – вещью, человеком или животным и т. д., если ты не любишь это. И мы любим свое люфтваффе и гордимся им.
Сегодня я пока жив, как и ты с Лоре! Все мы!
11 сентября 1939 г
Рано утром появились польские разведывательные самолеты, но они летели так высоко, что нашим зениткам их не достать. Мы все еще лежали в поле. Я спал. И увидел такой глупый сон.
Война идет около Вены. В Мауэре. В полдень я иду к тебе, желая взять тебя с собой и все тебе показать.
Потом я проснулся: в сотне метров передо мной, на высоте не больше 50 м, летит польский разведывательный самолет. Я схватил винтовку и выпустил в него одну, две, три, пять пуль. Все без толку. Потом прилетели два немецких самолета-преследователя, навязали ему бой, и через пару минут с ним было покончено.
В 4.00 нас подняли и перебросили на другую позицию. Естественно, нам пришлось заново окапываться. Сегодня был взят Ярослав.[12] Враг отступает большими массами и, вероятно, прибежит прямо к нам в руки. Вечером нам наконец удалось поесть. Я пошел и получил свою порцию, которую сам налил себе из котла. Рядом стоял наш лейтенант, который сказал:
– Прюллер, не вылавливай лучшие кусочки, как будто ты у себя дома.
– Дома мне не приходится делать это. Лучшее достается мне автоматически.
– Она так вас любит?
– Разумеется, герр обер-лейтенант.
Разве нет, Хенни? Ведь ты действительно очень меня любишь?
Ночь мы провели, окопавшись в поле. До сих пор нам везло: все еще не было настоящих дождей. Сегодня я все еще жив, и вы с Лоре тоже. Все мы!
12 сентября 1939 г
Нас подняли в четыре часа пополудни. Потом нам позволили разойтись, и мы начали двигаться на Лемберг [Львов]. После неудобного ночлега у меня так болит спина, что я едва могу стоять прямо. Зато мне удалось помыться. Впервые за пять дней! Утром нам пришлось обогнуть поселок (Краковец[13]), потому что он до сих пор находился под обстрелом нашей артиллерии.