– И вешалась на шею Коляну! – с удовольствием поддакнула Ирка.
– Вот именно, вешалась, называя его при этом своим милым. Допускаю, что в прихожей после ярко освещенной улицы было темновато и девица элементарно обозналась. Но! – Я воздела указательный палец, призывая подружку к вниманию. – Колян на голову выше Балды! Таких разных мужчин трудно перепутать!
– Может, эта Лилиана кошмарно близорука, – пожала плечами Ирка. – Кроме того, ты сама говорила, что она очень мелкая, стало быть, ей любой мужчина выше среднего роста должен казаться великаном.
– Сомнительно, но допускаю, – кивнула я. – Однако как ты объяснишь бумажку с адресом Балды? Напоминаю: когда Лилиана поняла, что прыгнула не на того парня…
– Буквально – не на того напала! – поддакнула Ирка.
– Она полезла в карман за шпаргалкой и с листа прочитала адрес Набалдашкина! По-моему, если бы Лилиана была его любовницей, она должна была бы знать, где живет ее милый! – закончив это стройное логическое умозаключение, я отсалютовала подружке чашкой и хлебнула зеленого чаю.
– Ах, как ты старомодна! – посетовала Ирка, вынудив меня поперхнуться. – Любовники вовсе не должны были встречаться именно в квартире Балды, у них могло быть какое-то особое гнездышко. Тем более, что в своей квартире, ты говоришь, Балда принимал воспитательницу Катерину. Очень логично получается! Для каждой подружки у него было свое место встречи, которое изменить нельзя.
– Да, это сойдет за объяснение, – подумав, признала я правоту подруги. – И все же, все же… Что-то не дает мне на этом успокоиться, какая-то мелочь, не могу сообразить, какая именно…
– Слушай, а Лазарчуку ты обо всем этом рассказала? – спросила Ирка.
Ответ читался на моем лице.
– Вижу, что не рассказала, – вздохнула подруга. – Ну, как знаешь, не мне тебя учить.
Словно присоединяясь к сказанному, зазвенел мой мобильник.
– Да? – отозвалась я.
– Где моя половинка? – замурлыкала трубка голосом Вадика. – Мой напарник, мое, так сказать, второе я?
– Твое второе я в суши-кафе на Зеленой. А что у нас с первым я, оно, часом, не пьяно? – насторожилась я.
Если я верну в телекомпанию поддатого оператора, мне трудновато будет убедить начальство, что мы занимались исключительно работой!
– Оно захмелело исключительно от счастья! – заверил меня Вадик. – Съемки, знаешь ли, удались!
– Избавь меня от интимных подробностей, – попросила я. – Лучше заберите меня из этого притона любителей морепродуктов, нам уже пора возвращаться в студию.
– О том и речь! – Вадик вздохнул, посопел немного, отчаянно скорбя, а потом нормальным голосом, без всхлипов и завываний сказал:
– Выходи на перекресток, мы будем там через пять минут.
– Все, дорогая, мне пора бежать, – сказала я Ирке, вставая со стула и поправляя на плече сумку. – Увидимся-услышимся!
– Я позвоню, – подруга величественно кивнула и помахала мне ручкой.
Пробегавшая мимо официантка приняла этот жест на свой счет, притормозила у столика, и Ирка воспользовалась оказией, чтобы заказать себе еще тазик морепродуктов. Когда я выходила из раздвижных дверей заведения, она уже перелопачивала содержимое глубокой емкости большой ложкой. Рахитичные деревянные палочки подружка высокомерно игнорировала.
Мне, однако, заброшенные Иркой кормежные палочки напомнили свежий опыт потрошения почтовых ящиков. Встав на перекрестке, я вытащила из кармана чужое извещение и, дожидаясь появления Вадика и Саши, внимательно изучила его.
Это извещение приятно отличалось от тех неразборчиво заполненных бланков, которые обычно приносят мне и которые я разгадываю, как шпионские шифровки. Дамы, служащие в нашем почтовом отделении, вечно трудятся в неполном составе, и постоянный некомплект рабочих рук сказывается, в частности, в крайне небрежном заполнении извещений. По рунам, начертанным на них скупыми штрихами, практически невозможно понять, кто, что, когда и откуда мне прислал. Причем, что интересно, расчет по порядку номеров почему-то никогда не начинается с единицы, мне всегда приносят извещения с пометкой «вторичное»! Куда деваются первые экземпляры, я не знаю. Колян предполагает, что кто-то на почте их коллекционирует – как марки или фантики.
Адресат Лилиана Михайловна Марусенко пользовалась у почтовых работников гораздо большим уважением. Возможно, это объяснялось тем, что извещение ей принесли не с местного почтового отделения, а с главпочтамта. Чувствовалось, что это более серьезная контора, работники которой сознают важность и ответственность своей миссии. Во-первых, все записи были сделаны аккуратными печатными буквами, в высшей степени удобочитаемыми. Во-вторых, ФИО адресата почтовики написали полностью, без сокращений и ошибок. В-третьих, без труда можно было определить характер почтового отправления – заказная бандероль, весом 1 кг 600 г. И, наконец, в графе «Отправитель» имелся не корявый китайский иероглиф, а полноценная запись, при прочтении которой единственную трудность составляло то обстоятельство, что она была сделана латинскими буквами.
К счастью, годы обучения на филологическом факультете не прошли для меня даром. Не скажу, что я приобрела глубокие знания английского, польского, болгарского и старославянского языков, да и трудные случаи офографии и пунктуации родного по большей части прошли мимо меня, однако и кириллический, и латинский алфавиты я затвердила как «Отче наш». Поэтому мне не составило труда прочитать запись: «Fishhook, Thoronto, Canada». Канада, стало быть, город Торонто. А «Fishhook» – это либо фамилия человека, либо название фирмы. Если мне не изменяет память, хранящая зачаточные знания английского, Fishhooк в переводе означает «рыболовный крючок». Мистер Рыболовнокрючковский, конечно, звучит странновато, хотя каких только фамилий не бывает! Я лично, например, знакома с Катей Крутокобыльской, Викой Белоцерковской и Сашей Древоломовым. Господин Рыболовнокрючковский прекрасно дополнил собой эту компанию!
– Впрочем, надо еще будет посмотреть «Fishhooк» в Интернете, – сказала я.
Продолжить разговор с таким приятным собеседником, как я сама, не удалось, потому что к моим ногам лихо подкатила красная «семерка», из открытого окошка которой несся богатырский посвист. Вадька, надув щеки, свистел в два пальца, чтобы привлечь мое внимание. Водитель Саша неизобретательно нажимал на клаксон. В паре парням удалось привлечь внимание не только мое, но и широкой общественности, так что я усаживалась в машину под взглядами множества прохожих, некоторых водителей, а также одного регулировщика, которого мои веселые товарищи заметили слишком поздно.
– Смываемся побыстрее! – сказал Саша, придавливая педаль газа и испуганно косясь на регулировщика, который хмуро таращился на нашу машину и уже сунул в рот свисток, но пока еще не свистел. Раздумывал, наверное, сможет ли он тягаться с лихим соловьиным свистом, который Вадик исполнил без всякого инструмента, лишь с помощью комбинации двух пальцев!
Через десять минут мы уже входили в нашу телекомпанию, заранее изобразив на лицах выражение усталой удовлетворенности мифическими трудовыми подвигами. Впрочем, Вадька для отвода начальственных глаз на самом деле поснимал немного гуляющий народ в городском парке, однако использовать этот материал при монтаже выступления кандидата Бекумбетова не представлялось возможным.
– Вадюша, солнце мое! Ты, похоже, совсем не слушал нашего утреннего гостя! – ласково пожурила я напарника, бегло просмотрев рабочий материал. – Равиль Иоганнович говорил о проблемах ветеранов труда и военных пенсионеров, а ты снял исключительно юных красоток, которым до пенсии дальше, чем до луны!
– Ты имеешь в виду стриптиз-клуб «Луна»? – оживился непробиваемый Вадик. – Да, там девочки что надо!
– А к Бекбуметову надо бабушек, а не девочек!
– Да ладно тебе, расслабься! – отмахнулся напарник. – Пенсионеров я тебе прямо из окна наснимаю, погода хорошая, во дворе все лавочки забиты, как поезда времен Гражданской войны!
Он взял камеру и отправился на натурные съемки в нашу курилку, из окна которой открывается прекрасный вид на просторный двор в окружении жилых многоэтажек.
– Только не забудь – через час придет на запись следующий кандидат! – крикнула я ему вслед.
– Ах, вот ты где! – услышав мой голос, из коридора в монтажную заглянул Женька, наш второй оператор. – Ленка, у тебя совесть есть? А ну, отдавай мою кружку со спирохетами!
– Не брала я твою кружку, – ответила я, нисколько не удивившись упоминанию в одном контексте с чайным прибором возбудителя заразной венерической болезни.
Чистые чашки в нашей конторе всегда в дефиците. Чай-кофе гонять любят все, а вот посуду за собой мыть никому неохота, да и времени нет. В результате приходящая уборщица, некультурно матерясь, регулярно выбрасывает кружки с намертво засохшими разводами кофе и заварки на помойку, а наше нечуткое телевизионное начальство не желает смириться с круговоротом чашек в природе и отказывается покупать нам новую посуду. Однотипные «фирменные» чайные и кофейные пары, сделанные по бартеру в дружественном агентстве сувенирной продукции, повывелись у нас за пару месяцев, и народ начал таскать посуду из дома. Теперь у каждого есть своя кружка, но это не мешает несознательным гражданам, испачкав собственную посудину, цапать первую попавшуюся чужую.
Борясь с несанкционированным использованием своих чашек, наши парни придумали хитрый трюк. Они пишут на своих кружках разные страшилки вроде коротких предостережений «Опасно, туберкулез!», «Разносчик СПИДа» или развернутых устрашающих посылов типа: «Не пей, козленочком станешь, рога обломаю!» Это не очень помогает, но ребята уже втянулись в игру и теперь соревнуются в том, кто придумает угрозу позаковыристее и хворь пострашнее. Женька, например, наклеил на свою кружку картинку, вырезанную из какого-то медицинского журнала. На ней изображена какая-то бяка, снятая под микроскопом, а под фото имеется познавательный текст: «Бледная спирохета – возбудитель сифилиса». До сих пор Женькину чашку со спирохетами расхитители чистой посуды обходили стороной, и вот на тебе!
– Сперли спирохету? – сочувственно спросила я. – Могу предложить напрокат одноразовый пластиковый стаканчик, у меня есть парочка таких, держу специально, чтобы поить гостей. Хорошие стаканчики, крепкие, уже второй месяц исправно служат.
Женька неуверенно поскреб подбородок. Чувствовалось, что мои одноразовые стаканчики, из которых уже второй месяц пьют посторонние граждане, не охваченные регулярными медосмотрами, привлекают его гораздо меньше, чем родные спирохеты.
– А ты точно не брала мою чашку? – снова спросил он. – После утреннего чаепития с Дашкиными блинчиками я оставил ее на твоем столе.
– Поленился сам помыть и понадеялся на меня? – догадалась я. – А фигушки тебе! Не мыла я твою чашку и вообще не трогала!
– Может, кто-то другой помыл? – без особой надежды изрек Женька и вышел из монтажной.
Следующий час мы с видеоинженером Митей резали, потрошили и препарировали Равиля Иоганновича, делая из него аккуратное чучело, которое не стыдно было бы показать людям. В натуральном виде господин Бекумбетов не смог бы произвести на телезрителя и особенно телеслушателя сколько-нибудь приятное впечатление. Привычный для нас с Митей практикум кройки и шитья видеоматериала увенчался относительным успехом. Настоящего Цицерона из косноязычного кандидата мы не сделали, но добились от него вполне связного изложения мыслей.
– Как огурчик! – порадовался, приняв нашу работу, Роман Геннадьевич. – Молодцы, ребята! Принимайте новую гостью!
– У нас на очереди дама? – женолюб Вадик оживился и побежал смотреть на кандидатку, но вскоре вернулся, разочарованно кривясь.
Генетически модифицированный огурчик Бекумбетов на фоне новой гостьи смотрелся спелым персиком. Мария Николаевна Прахова оказалась высокой, угловатой дамой, чрезвычайно похожей на особо прочную конструкцию из армированного железа. Баллотирующаяся в городскую Думу по сорок пятому избирательному округу, она гораздо лучше проявила бы себя в сорок пятом году. Во время исторической переправы через Днепр госпожа Прахова запросто могла заменить собой понтонный мост.
В отличие от мягкотелого Равиля Иоганновича, эта несгибаемая женщина изложила свою предвыборную программу коротко и ясно, с военной прямотой, но под конец выступления все-таки позволила себе легкое женское кокетство, откровенно заявив в камеру:
– В случае моего избрания я обязуюсь быть открытой и легко доступной для каждого избирателя сорок пятого округа!
– Какое счастье, что я живу в другом районе! – перекрестился Вадик.
Его вкусы относительно внешних данных легко доступных женщин давно устоялись, и он явно не собирался их менять.
Отпустив с миром игривую железную леди Марию Прахову, остаток рабочего дня я занималась монтажом ее выступления, а потом поисками костяного брелочка Любови Андреевны, который моя пожилая коллега посеяла где-то в редакторской, да так и не нашла. Безделушка была симпатичная, но копеечная, и искала ее Любовь Андреевна с моей помощью только для того, чтобы никто не мог сказать, что она сдалась возрастной болезни – склерозу – без борьбы. Ничего особенно интересного больше в тяжелый день понедельник не произошло – во всяком случае, у меня на службе.
А вот дома, как водится, было нескучно. Едва вернувшись с работы, я угодила на тризну: оказывается, днем состоялись тихие похороны Игоря Набалдашкина, а после тетя усопшего Матрена Афиногеновна устроила в его квартире поминальный обед. Все соседи были званы в обязательном порядке, так что мы с Коляном не посмели проигнорировать это мероприятие и посетили поминки по очереди – сначала муж, а потом я. Кому-то ведь надо было оставаться дома, чтобы присматривать за ребенком!
Дисциплинированно откушав рисовой каши и пирожков, а также выпив за упокой души Набалдашкина, я подсела поближе к раскрасневшейся Матрене Афиногеновне и завела разговор об обстоятельствах смерти ее племянника. Матрена не была убита горем, а горячительные напитки сделали ее общительной, так что тетя Балды легко и с удовольствием рассказала все, что знала сама.
– Убили моего Игорешу, – пугающе тараща глаза, сообщила она. – Девка его убила, полюбовница.
– Катя?! – я вскинула голову и оглядела сидящих за длинным столом.
То ли учительницы, то ли воспитательницы детского сада Катерины среди них не было.
– Не, Катерина хорошая девка, она сегодня на кладбище так убивалась, любо-дорого смотреть! Пришлось на «Скорой» домой ее свезти! – с людоедской радостью сказала простодушная Матрена. – Катерина чувствительная! Видно, Игореше чувствительные-то и нравились, потому как та девка, что его убила, опосля, как поняла, что натворила, совсем голову потеряла и руки на себя наложила! Кинулась со скалы в бурное море и утопла!
Матрена размашистыми жестами показала, как именно чувствительная девка кинулась со скалы, и бурное море тоже изобразила, заодно смахнув со стола ложку.
– Откуда вы это знаете? – спросила я, быстро подняв ложку с пола, чтобы Матрена не отвлекалась от рассказа.
– Мне следователь рассказал, – с гордостью молвила она. – Мы с ним как раз на похоронах переговорили, я же Игорешина единственная родня, кому, как не мне знать, как он умер!
Как умер Балда, я тоже знала, сейчас меня гораздо больше интересовала личность его убийцы.
– Так что же это за девка была, чувствительная убийца-самоубийца? – я постаралась вернуть собеседницу к интересующей меня теме.
– Ну, имени ее я не спрашивала, оно мне ни к чему, я лично за упокой ее грешной души молиться не собираюсь, – заявила Матрена. – А если ты про наружность ее спрашиваешь, то при жизни девка, говорят, красоткой была, а вот после смерти…
Матрена покачала головой и сморщила пряничное лицо, показывая, что после смерти экстерьер красотки непоправимо подурнел, а потом еще объяснила свою пантомиму словами:
– Ее больше суток по волнам мотало, о прибрежные камни било! Следователь сказал, опознали девку только по приметной родинке на спине да по зубам.
– Жуть какая! – Я передернула плечами.
Аппетит у меня пропал напрочь, я почувствовала, что даже из вежливости не смогу впихнуть в себя ни крошки поминальных яств. Пробормотав тете покойного Игоря слова соболезнования, я поспешила удалиться, но, выйдя из восьмой квартиры, спустилась не на один этаж, а ниже, и вышла во двор.
Прежде чем воссоединиться со своим мирным семейством, я должна была привести себя в нормальное расположение духа и обдумать полученную от Матрены информацию.
Что же это получается? Получается, Лазарчук был прав, когда подозревал Лилиану Марусенко в убийстве Игоря Набалдашкина. И Ирка была права, когда аргументировала версию о любовной связи между Балдой и Лилианой, и раньше, когда болтала про улыбчивую самоубийцу Офелию. Получается, все вокруг умные, одна я дура?! Убийцу не угадала, самоубийцу не распознала да еще и мужа своего совершенно напрасно подозревала в супружеской измене!
Не подтвердившаяся супружеская измена меня ничуть не огорчала, однако в целом нелестный вывод о собственных умственных способностях мне очень не понравился, но сказать что-нибудь в свою защиту в данный момент было нечего. Сокрушенно вздыхая, я посидела немного на лавочке, подышала свежим вечерним воздухом и постепенно успокоилась. То есть перестала переживать по поводу жуткого рассказа Матрены Афиногеновны. А вот огорчаться от того, какая я тупица, не перестала, наоборот: решила, что при случае просто обязана «умыть» окружающих умников!
В том, что случай блеснуть перед Иркой и Серегой своими умственными способностями мне еще представится, я нисколько не сомневалась.
Поздно вечером, уже уложив спать сынишку, я включила компьютер, залезла в Интернет и запустила поиск на слово «Fishhooк». Машина выдала два десятка ссылок, но только одна из них имела непосредственное отношение к канадскому городу Торонто. Сбегав на указанный в ссылке сайт, я выяснила, что «Fishhooк» – это действительно имя собственное, но принадлежит оно не человеку, а фирме. «Fishhooк» – это не Мистер Рыболовнокрючковский, а компания «Рыболовный Крючок», знаменитая производством нестандартных и уникальных орудий рыбного лова.