– Хочу, – согласилась я, с интересом ожидая продолжения.
– Нормально выглядит, наверное, даже симпатично, – успокоила меня девчонка.
– Наверное?
– Фигура у парня в порядке, а лица толком не разглядеть, у него прическа лохматая, очки, усы и борода, как у шкипера, – засмеялась барменша.
Я тоже улыбнулась – с пониманием: с таким голосом, как у Лесика, имеет смысл всячески культивировать признаки мужественности, каковыми, по общему мнению, являются борода и усы! Впрочем, девочка сказала, что фигура у него «в порядке», значит, кузен Лилианы не карлик.
– Он похож на полярника из рекламы кофе, – добавила она.
Я снова улыбнулась – и снова с пониманием: красная кружка «Нескафе» в сочетании с густой растительностью на лице должны были придавать Лесику неоспоримое сходство с рекламным персонажем.
– Ваш кавалер заказал еще пиццу, так что, думаю, он скоро вернется, – сообщила барменша. – Наверное, в туалет вышел.
– Тогда мне тоже кофе и пиццу, – попросила я. – А я пока тоже сбегаю в туалет.
– Правильно, советую поторопиться, – по-свойски подмигнула мне компанейская девчонка. – Вот-вот закончится киносеанс, и там будет очередь.
Этим дельным советом не следовало пренебрегать, и я поспешила вернуться в холл, на другом краю которого располагались места общего пользования. Киносеанс уже закончился, по лестнице тянулись зрители, подслеповато моргающие на ярком свету. С одной такой близорукой гражданкой я едва не столкнулась.
– Глаза разуй, корова! – обругала меня она.
Я разула глаза, посмотрела на хамку и хмыкнула. Если допустить, что я корова, то она тоже принадлежала к этому виду млекопитающих! Во всяком случае, одеты мы с ней были практически одинаково и походили друг на друга, как девицы из кордебалета.
Не секрет, что распространение моды способствует появлению клонов. Если бы я костюмировалась пооригинальнее, скажем, в онучи, парчовую юбку на обручах и тельняшку с телогрейкой внакидку, у меня было бы очень мало шансов встретить на городских улицах себе подобных! Я же с утра облачилась в короткие вельветовые штанишки, стеганую курточку шоколадного цвета и высокие сапоги, не столь практичные, сколь красивые. Вот и на хамовитой девице был такой же наряд – бриджи, курточка и сапоги, всю разницу составляли мелкие детали кроя и оттенки цвета. На мне была курточка потемнее, на ней штаны посветлее, мои сапоги замшевые и на плоской подошве, а ее – кожаные и на каблуке. Зато девица немного ниже меня, так что благодаря ее каблукам мы сравнялись ростом.
Обменявшись неприязненными взглядами, мы одновременно, словно по команде, отвернулись друг от друга и разошлись в разные стороны. Я поспешила в туалет, а девица направилась в кафе-стекляшку. Это не улучшило моего настроения. Если мы с двойняшкой усядемся за соседние столики, нас будут принимать за персонал в униформе!
Сердясь неизвестно на кого, я вошла в дамскую комнату, но там уже было многолюдно, к кабинкам выстроилась очередь. Спросив, кто крайний, я встала в шеренгу, нервно притопнула по кафельной плитке ногой, и тут вдруг ка-ак грохнуло! Словно вулкан проснулся!
С треском распахнулась дверь, дамы в туалете завизжали и завопили, но их крики не шли ни в какое сравнение с воплями в фойе. Думаю, у многих надобность в посещении кабинок отпала сразу же. Я лично не обмочилась только потому, что перепугалась до судорог!
В фойе творилось что-то страшное. Непонятно было, откуда в здании вдруг взялось столько людей, но по лестнице толпа катилась лавиной, в холле закручивалась водоворотом и широким потоком вырывалась в раздвижные двери, которые замерли в положении «настежь» и не делали ни малейшей попытки сомкнуться. По полу ощутимо тянуло сквозняком, по плитке скользили какие-то бумажки, щепки, стекляшки, мелкий мусор.
Выскочив из туалета, я, как все, устремилась к дверям, но на полпути взглянула в сторону кафе-стекляшки и остолбенела. Люди, набегающие сзади, толкали меня в спину, а я стояла, не в силах оторвать взгляд от открывшейся картины.
Стеклянной витрины, минуту назад нависавшей над тротуаром, теперь не было и в помине, на ее месте зияла просторная брешь. Помещение кафе было разгромлено. Столы и стулья перевернуло и прибило к барной стойке, а саму ее опрокинуло. Разбитый пивной бочонок лежал в луже пенной жидкости, а в ней корабликом высилась невесть откуда взявшаяся галоша… Я присмотрелась и зажала рот рукой, останавливая и рвущийся с губ крик, и подкатывающую рвоту. То, что я приняла за галошу, было нижней частью кожаного сапога, некогда черного, а теперь запачканного красным!
В толпе на все лады повторялось «взрыв», «теракт» и «бомба», но смысл их дошел до моего сознания далеко не сразу. Зато, когда дошел, я враз отмерла и зашевелилась. Подхватила с пола клетчатую скатерть, сорванную со столика, закуталась в нее, как Ясир Арафат, и выплыла из «Палаццо» в бурном потоке паникующих граждан.
Иркина «шестерка», целая и невредимая, стояла там, где я ее оставила, даже не вопя, как другие автомобили, сигнализацией. Машинам, которые были припаркованы вблизи витрины-аквариума, повезло гораздо меньше. «Какое счастье, что Иркина тачка не пострадала!» – посетила меня первая – дурацкая – мысль. Вторая мысль была не в пример умнее: «Какое счастье, что не пострадала я сама!»
А ведь должна была пострадать, ведь ради этого и задумывалось все это жуткое шоу! Очевидно, что взрыв произошел в кафе-стекляшке, и я, кажется, знаю, где именно находилась бомба: под тем самым столиком в витрине, за которым мне назначил встречу бородатый полярник Лесик!
– Но почему она рванула, ведь меня же там не было? – пробормотала я, останавливаясь.
– Ваше счастье, бабушка, а вот мы там были и совсем этому не рады! – пробегая мимо, неласково обронил какой-то дядечка с плачущим ребенком на руках.
Я безропотно проглотила «бабушку». Пусть клетчатый платок добавил мне годков и арабского колорита, зато меня в таком виде очень трудно узнать! Если тот, кто на меня покушался, где-то поблизости, он тоже запросто примет меня за землячку Хоттабыча и его же ровесницу!
И тут меня осенило! Сходство с той хамовитой девицей – вот что меня спасло! Меня-то спасло, а ее, бедную, погубило… Если она села за столик в витрине, то с улицы в полумраке ее запросто можно было принять за меня! Значит, убийца нас перепутал!
Я снова вспомнила жуткую «галошу» в пивной луже, и мне стало дурно. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, а когда просветлело и утихло, я поняла, что уже не бегу в толпе перепуганных граждан, а стою посреди пустого квартала, как одинокая рябина. За углом, у входа в развлекательный центр, завывали сирены.
Торчать, как гриб, на ровном месте было в моем положении неразумно. Я огляделась, увидела призывно сияющую вывеску пивбара «Милый Августин» и без раздумий шмыгнула под арку. Мне казалось правильным спрятаться и не высовываться, пока убийца не уберется куда подальше. Не менее правильным казалось быстренько залить в себя порцию чего-нибудь бодрящего горячительного.
Ступеньки вели вниз. Я сделала два шага, потом остановилась, вытаскивая мобильник. Меня посетила еще одна вполне правильная мысль – в подвальном помещении плохой прием, но мне вдруг ужасно захотелось позвонить. Кому?
– Вадику! – решила я и набрала нужный номер.
Очевидно, мой напарник все еще терпеливо ожидал появления в трубке приятного, но крайне недисциплинированного женского голоса, потому что отозвался он мгновенно и с подкупающей готовностью:
– Да, дорогая!
– Я тебя тоже очень люблю, – вполне серьезно заявила я.
В этот момент, на радостях после чудесного избавления от трагической гибели, я готова была любить все человечество, за исключением одного только убийцы.
– А, Ленка, это ты? – разочаровался Вадик. – Вообще-то я хотел услышать не тебя…
– Меня ты мог уже и не услышать, – сказала я. – Вадик, мне нужна твоя помощь. Окажи мне, пожалуйста, услугу, это по твоей части…
– Надо кого-нибудь снять? – Напарник слегка оживился. – В том или ином смысле?
– Снять? Разве что показания, – пробормотала я. – Вадька, будь другом, срочно залезь в свою знаменитую базу данных и выясни, как зовут типа, который проживает по следующему адресу, записывай, – и я продиктовала приятелю адресок Лесика.
– Редкая ты женщина, Ленка, – похвалил Вадик, записав информацию. – Другие сначала знакомятся и уже потом, в процессе, узнают адрес и жилищные условия кавалера, а ты сразу к делу! Одобряю!
– Вадик, мне это нужно срочно, – сказала я, не приняв игривый тон. – Поторопись, пожалуйста!
Теперь можно было и выпить. Я спустилась в подвальчик с намерением нализаться до свинячьего визга.
В заведении царил полумрак, музыкальный автомат наяривал бодрые тирольские мотивы, и пузатый бармен сладострастно полировал салфеткой стеклянную пивную кружку. Из закрытых кабинок в дальнем углу доносился разноголосый смех и звон бокалов, а вот деревянные лавки у столов в общем зале пустовали. Меня удивило, что взрыв, прозвучавший в каком-то квартале отсюда, никого здесь не встревожил, но тут музыкальный автомат перестал курлыкать и загрохотал, как камнедробилка, исполняя песню из репертуара немецкой группы «Раммштайн». Понятно, за такой музыкой можно пропустить и тяжелую бомбардировку!
Я оглядела интерьер и, дабы лучше ему соответствовать, сняла клетчатую скатерть с головы и перебросила ее углом через плечо. На фанатку «Раммштайна» я все равно не тянула, но что-то альпийское в моем облике, видимо, появилось, потому что веселый бармен перестал любоваться своим раздутым отражением в кружке и весело спросил:
– Чего желает милая фройляйн?
– Шнапса! – брякнула милая фройляйн первое, что пришло ей в голову.
– Без закуски? – усач уточнил заказ.
– Натюрлих! – сказала я и лихо опрокинула поданную стопку. – Еще!
– Опять без закуски? – в голосе бармена почудилось осуждение.
– Блицкриг! – сказала я, объясняя свою тактику, и хлопнула вторую порцию. – Айн, цвай, драй – и в дамках!
– Драй так драй! Пьяных дамок мы, что ли, не видали! – сговорчивый бармен выдал третью рюмку.
После нее меня отпустило. Тугой комок из горла провалился в желудок и там под воздействием шнапса благополучно растаял. Я облокотилась локтем на стойку, пристроила на кулачке потяжелевшую головушку и немного полюбовалась вереницей пивных кружек, в каждой из которых содержалось по одной моей блаженно улыбающейся физиономии. Это было очень приятное зрелище – так много счастливых Ленок, хотя моему убийце оно наверняка не понравилось бы. Вот ведь сволочь! Хочет сжить со свету такую милую фройляйн!
Круглобокие кружки искажали отражение, и мои мордашки были необычно щекастыми. Я этим немного обеспокоилась и спросила бармена, не кажется ли ему, что я немножко, самую малось, похожа на хомяка? Усач посмотрел на меня и тактично ответил, что ему кажется, будто я немножко, действительно самую-самую малость, похожа на морскую свинку.
– О! – многозначительно сказала на это я, косо воздев указательный палец.
Подсознательно я помнила, что собиралась нажраться именно до свинячьего визга, поэтому решила, что норматив выполнила. Глубоко и сердечно поблагодарив бармена за отменное обслуживание и превосходный шнапс, я отклеилась от стойки и в неустойчивом равновесии провозгласила в качестве прощания:
– Гутен морген, гутен таг! Бьют по морде, бьют и так!
К счастью, добродушный бармен не расценил это как угрозу.
Слегка пошатываясь, я взошла по ступенькам, которые с немецкой скрупулезностью пересчитала с другим подходящим случаю стишком:
– Айне майне кляйне швайне вдоль по штрассе побежал!
Ступеньки закончились огорчительно быстро, и айне кляйне швайне в моем нетрезвом лице не побежал, а неспешно двинулся вдоль штрассе в абсолютно отфонарном направлении.
Воистину правду говорят, что пьяному и море по колено! Пока я была трезвой, меня то и дело грабили и убивали, а стоило только напиться – и криминогенная обстановка в городе сошла на нет! Совершенно беспрепятственно, без всяких затруднений и осложнений я прошла четыре квартала, встречая на своем пути крайне немногочисленных и исключительно дружелюбных граждан. Одни из них адресовали мне теплые улыбки, другие делали более или менее заманчивые предложения: познакомиться, подружиться, повеселиться и даже подвезти домой, причем на выбор: к себе или ко мне.
В полной эйфории я приветствовала широким взмахом руки трамвай, который встретила на середине перегона, и транспорт остановился на полпути специально ради меня! Это меня так растрогало, что я попыталась расплатиться за проезд пятидесятирублевой купюрой без сдачи, а когда кондуктор благородно отказался, решила подарить ему клетчатую общепитовскую скатерку, приговаривая: «В честь нашей встречи, мадам!» Мадам, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении бородатым мужиком, от подарка отказалась, но я не обиделась, только отошла подальше, на заднюю площадку. Смутно помнилось мне отчего-то, что бородатые люди не все поголовно заслуживают доверительного отношения.
Выйти из вагона я решила как-то вдруг, неожиданно для себя и для водителя, который начал уже закрывать двери, так что меня слегка придавило, но и это не нанесло моему великолепному настроению ощутимого урона. Чудесным образом оказалось, что я выгрузилась не на другом краю города, а точнехонько на своей остановке. Впрочем, в тот момент это меня нисколько не удивило. Меня, кажется, вообще ничто не могло удивить. Даже если бы разудалые граблы в летающей тарелке с открытым верхом приземлились поблизости и предложили познакомиться, подружиться и так далее, я приняла бы это как должное. Разве что поинтересовалась бы с легким укором, почему они не хотят дружить с Козявским, он ведь такой славный парень и, кстати, совершенно безбородый!
Легко и непринужденно я прошла темный и опасный путь между гаражами, и за ними в лунном свете и звездном сиянии открылся мой дом. Окна нашей квартиры ласково светились, и на мои глаза навернулись слезы умиления. Смахнув их, я встала по стойке «смирно» и тихо, чтобы никому особенно не мешать, спела «Дом, милый дом!». Получилось не очень, потому что песенка была английская, а я нынче вечером практиковалась все больше в немецком. Добиваясь совершенства, я немного потренировалась, заменив труднопроизносимые романо-германские слова милым уху «ля-ля-ля», и в процессе песнопения заметно протрезвела. Наверное, вокальные упражнения вызывали большее потребление свежего вечернего воздуха, чем немое сопение. Окончательно я перестала лялякать, когда заметила в дверях нашего подъезда крупную темную фигуру, застывшую в виде буквы «ф» – уперев руки в крутые бока.
– Песни поешь? – с большим неодобрением изрекла фигура незабываемым голосом Матрены Набалдашкиной. – Весело вам, да? Гостей полный дом назвали? А машины с клумбы кто убирать будет? Я, между прочим, только вчерась там луковички посадила!
Мне понадобилось секунд тридцать, чтобы увязать сначала луковички с клумбой, а потом машины с полным домом гостей. Через полминуты до меня дошло, что на плешивом газоне под моими окнами стоят благородный «Пежо» Максимовых и беспородное авто капитана Лазарчука. Хмель слетел с меня окончательно, великолепное кришнаитское благодушие уступило место не менее великолепной языческой ярости. Значит, меня там бомбами взрывают, а эти красавчики, которых в трудную минуту днем с огнем не найдешь и на помощь не дозовешься, уютно сидят в моем собственном доме?!
Я уже открыла рот, но тут вечернюю тишь огласил звонок мобильника. Пришлось повременить с ругательствами.
– Ленка, привет еще раз, это я! – сказал Вадик. – Я выполнил твою просьбу. Ох, как много ты мне уже должна!
– Ближе к делу, – попросила я, напрягаясь в ожидании момента истины. – Его имя?
– Имя, сестра, имя! – паясничая, прокартавил Вадик. – Его имя – Сергей Трофимов. Довольна?
– Несказанно! – буркнула я.
Сказать, что я обрадовалась, было бы сильным преувеличением. Чему тут радоваться? Тому, что я еще большая балда, чем покойный племянник Матрены Афиногеновны? Горе-сыщица села в лужу, хотела сдать убийцу ему самому! И почему это я вечно упускаю какие-то мелкие, но важные детали? Могла ведь своевременно выяснить фамилию Лесика, достаточно было соседку толком расспросить! Приходилось признать, что мое самодеятельное расследование грешит отсутствием системы. Видимо, я как сыщик недостаточно последовательна и настойчива.
– Так что насчет машин на клумбе? – вернула меня к текущей действительности похвально последовательная и настойчивая Матрена Набалдашкина.
– Я немедленно приму меры! – пообещала я, проходя в подъезд мимо посторонившейся соседки.
– Держи, пригодится! – подобревшая Матрена Афиногеновна сунула мне в руку штуковину, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся пластмассовой выбивалкой для ковров.
Я взмахнула рукой, пробуя свое новое оружие, на ходу сильно треснула им по стене, и обломки кривых пластмассовых прутиков брызнули во все стороны. В руке у меня осталась одна рукоятка с поперечной перекладиной, но я не выбросила ее, а воздела повыше и понесла впереди себя, как животворящий крест.
Злость на саму себя я приготовилась перенаправить на ближних.
Дверь была не заперта, я тихо вошла в квартиру и осмотрелась. Свет горел в гостиной и в кухне. В комнате на ковре сидел Масяня, меня он не заметил, потому что был очень занят. Ребенок возводил гигантскую башню из книг, видеокассет и компьютерных дисков, и некому было сказать малышу, что он выбрал не лучшие строительные материалы. Колян, Моржик и Лазарчук устроились на кухне.
Я бесшумно прошла по коридорчику и остановилась на пороге пищеблока, дожидаясь, пока меня заметят. Ждать пришлось долго, мужикам было не до того. Они предавались скорби, причину которой я поняла не сразу.
Морж и Серега скорбели сосредоточенно, сидя неподвижно и глядя в стол, а Колян размеренно бился головой о столешницу и страдальчески мычал. Когда он в очередной раз поднял голову повыше, я кашлянула. Муж открыл глаза и уставился на меня затуманенным взором.