Виталия покоробила такая меркантильность, но он не смог долго сердиться и негодовать, потому что понял: Мила, которая хочет много и сразу, ничем не отличается от него самого, желающего в те годы того же. Они были молоды, азартны, задорны, они сразу же после свадьбы решили не торопиться с детьми и пожить в свое удовольствие, и разве можно было успешно бороться с соблазном сделать это удовольствие еще более ярким и полным? Наверное, есть на свете люди, которым такая борьба вполне удавалась, но Виталий Кирган оказался не из их числа.
Примерно через месяц отец спросил:
– Ну, что ты решил?
– Ты о чем? – Виталий сделал невинное лицо.
– О твоем уходе из профессии.
– Я остаюсь, – спокойно и даже весело ответил Виталий.
– Ты уверен, что у тебя хватит ума и сил, чтобы достойно противостоять тем опасностям, которые тебя подстерегают? – аккуратно сформулировал свой вопрос отец.
– Ой, пап, брось нагонять! – махнул рукой Виталий. – Ты сильно преувеличиваешь все эти опасности и трудности. Не волнуйся, все будет нормально. Другое время наступило, пришли другие люди с другими понятиями. Это надо принять и смириться с этим. Все как-то выживают, и выживают очень даже неплохо. А я чем хуже? Да, все будет немножко не так, как у вас с дедом, но и не так, как ты мне тут живописал. Не беспокойся за меня, я не пропаду.
Отец укоризненно покачал головой.
– Мне жаль, что ты принял такое решение, но я отдавал себе отчет в том, что другого решения ты принять и не мог в силу собственной слабости.
– Ты о чем? – рассердился Виталий. – Почему ты считаешь меня слабым?
– Не сердись, сынок, лучше послушай меня. Тебе слишком хорошо жилось, тебе всю жизнь везло на людей и на обстоятельства, тебя не обижали и не предавали, тебе никто никогда не сделал по-настоящему больно. В этом есть и наша с мамой вина, ты был нашим единственным сыном, и мы делали все возможное, чтобы уберечь тебя от боли, чтобы защитить, махали над тобой крыльями, опекали. Ну, и судьба, конечно, у тебя счастливо сложилась, так везет очень и очень немногим. Я радовался, глядя на то, каким добрым и открытым мальчиком ты рос. Радовался, что ты искренне любишь людей и не ждешь ни от кого ни подлости, ни того, что тебе подставят подножку. Но теперь я понял другое: только в противостоянии невзгодам в человеке прорастает, формируется и крепнет тот самый стержень, который не дает ему сломаться и позволяет принимать трудные, но верные решения. Когда противостоять нечему, когда не с чем бороться, то и стержень не появляется. И я вижу, что у тебя его нет. Ты принял не то решение, которого я от тебя ждал. И мне очень жаль. Я отдаю себе отчет в том, что убеждать тебя сейчас бессмысленно, мои слова для тебя – пустой звук, ты считаешь меня отжившим свой век, старым, глупым и бесполезным, думаешь, что я ничего не понимаю в современной жизни, и у меня нет способа переубедить тебя. Мне остается только ждать, когда жизнь сама тебе все объяснит, и хочу надеяться, что это не окажется для тебя невыносимо болезненным. Впрочем, если судьба тебя действительно хранит, то она тебя и от этого убережет. Удар будет не слишком сильным.
– А может, вообще без удара обойдемся? – весело спросил Виталий. – А то у меня такие радужные перспективы, а ты мне настроение портишь. Мы с Милкой этим летом, если все будет нормально, хотим на Канары съездить. А к концу года я, глядишь, и на машину заработаю. Хочу «Сааб» взять, давно мечтал. Жизнь-то налаживается! А ты меня какими-то ударами судьбы пугаешь.
– Удар тебя настигнет, можешь не сомневаться, – сухо сказал отец. – И дай бог, чтобы он оказался не смертельным.
Отец вышел в прихожую, оделся и ушел. С того момента отношения у него с сыном стали сухими, ровными, гладкими, как хорошо обработанная доска. Виталий жил и строил карьеру по собственному разумению, отец ни во что не вмешивался и вопросов не задавал, но теплота и нежность в его глазах исчезли.
Прошло пятнадцать лет, и оказалось, что отец все-таки был прав. Удар нанесен, и Виталий Кирган, похоже, не справляется с его последствиями. Или все-таки справляется? Ведь он же взялся за дело, он работает. Да, ему не нравится, да, ему не хочется, да, ему в тягость все то, что раньше приносило удовольствие, но неужели он такой же, как его новая подзащитная, которая опустила руки и равнодушно ждет, когда молох правосудия раздавит ее? А ведь она такая симпатичная девушка! Когда Ленар показал ему фотографию Наташи, Виталий даже сперва не поверил, что это она, настолько милое и нежное лицо, обрамленное густыми каштановыми волосами, «как у Мирей Матье», не походило на то лицо, которое он видел перед собой в «допросной». В тот момент он даже подумал, что Наталья не просто раздавлена – она полностью уничтожена как личность. Встреча с Аверкиной заставила его посмотреть на себя словно со стороны. Виталий увидел и содрогнулся. Ему хотелось бежать по улице и отчаянно кричать:
– Я не такой! Я не такой! Я другой!
А какой – другой? Более сильный? Вряд ли, потому что работать ему по-прежнему не хочется, а хочется напиваться в тиши собственной квартиры, никого не видеть и ни с кем не разговаривать. Более умный? А кто это может оценить?
Он окончательно запутался в своих размышлениях и пришел к выводу, что надо, наверное, еще выпить.
Владимир Григорьевич Забродин даже и не собирался задумываться над тем, как его помощники относятся к еженедельным совещаниям, проводимым в выходные дни. За те деньги, какие он им платит, могут и без выходных поработать, не переломятся. Хотя он и поглядывал на Суханова и Юлию, пытаясь уловить в их поведении нотки недовольства таким жестким режимом, который неизвестно еще сколько месяцев продлится. Ему было любопытно, как надолго хватит у них терпения. Но, с другой стороны, не проводить же совещания в здании головного офиса холдинга! Все сразу заметят, да и Семенова на карандаш возьмут, потом разговоры начнутся, сплетни пойдут, кто приходит с такой регулярностью, да зачем, да почему… Не надо этого Забродину. Потому и выбрал он для еженедельных встреч отель в центре Москвы. Даже если кто и обратит внимание на то, что он появляется здесь каждое воскресенье, то досужие умы моментально припишут ему любовницу, а уж на такие слухи Владимиру Григорьевичу было плевать. Даже к лучшему, молодая любовница только украшает имидж шестидесятилетнего миллиардера.
Сегодня Валентин Семенов начал с рассказа о нежной любви дамы-продюсера и ее гражданского мужа-кинорежиссера. Там все развивалось вполне благополучно, и никакого интереса у Забродина эта история не вызвала. Но, может быть, ПОКА не вызвала? Затеянная им игра достоверно показала, что неожиданности могут случиться в любой момент.
Славик Суханов все записывал, глаз от своих записей не отрывал, но Забродин видел, что помощник ерзает, словно ему не по себе. Ну, это и понятно, курить хочет, еле терпит. Сам Владимир Григорьевич курить недавно бросил, и теперь Славке неудобно при нем дымить.
– Слава, ты кури, если хочешь, – предложил он. – Вон и пепельница стоит.
– Нет, что вы, Владимир Григорьевич, не надо, я потерплю, зачем вам моим дымом дышать, вы же бросили, – быстро заговорил Вячеслав.
Ну-ну. Ладно, пусть терпит, если охота. Забродин отлично понимал, в чем тут фишка. И чай-то Суханов теперь любит красный, и курить не станет… Плавали, знаем.
– Теперь по поводу Аверкиных… – сказал Семенов, открывая новый файл в своем ноутбуке.
– Я же просил – не морочить мне голову фамилиями, – сразу перебил его Забродин. – Кто это такие?
Семенов ничуть не смутился, даже улыбнулся слегка. Нет, самообладание у этого парня отличное, похоже, Забродин не ошибся, когда начал присматриваться к нему. Пора Коле Самойлову на покой, пора, хватка уже не та, здоровье порой подводит, а что вы хотите – возраст. А этот еще молодой, сорока нет, пацан, можно сказать, этот еще поработает в полную силу.
– Две сестры, старшая убила младшую, с балкона скинула, – спокойно пояснил Валентин.
– А, вспомнил, – кивнул Владимир Григорьевич. – Ну, и что там? Выяснилось что-нибудь новенькое?
– Нет, старшая сестра под следствием, находится в изоляторе, ее вина полностью подтверждается, у следователя нет никаких сомнений. Правда, в дело вступил адвокат…
– Интересно, откуда он взялся? – удивился Забродин. – И вообще, насколько я знаю уголовный процесс, какой-то адвокат уже должен быть с самого начала. Новый, что ли, появился?
– Ну да, – кивнул Семенов. – Его нанял любовник старшей сестры.
– Вон как… И что, хороший адвокат? Впрочем, это не имеет никакого значения. Важно, что одна сестра убила другую, а все остальное – несущественные детали. Верно, Славик?
Владимир Григорьевич вперил в помощника насмешливый взгляд. Вот у Славки с самообладанием куда хуже, нежели у этого частного детектива, как он ни старается, а все равно все мысли на лбу написаны.
– Верно, Владимир Григорьевич, – с готовностью отозвался Суханов, и в голосе его звучало удовлетворение.
Забродин перевел глаза на помощницу, которая сидела, как обычно, молча, скрестив руки на груди.
– А ты все молчишь, Юля? Я понимаю, тебе такой расклад не нравится, но тут уж ничего не поделаешь.
Она слегка пошевелилась, словно собиралась поменять позу, но почему-то передумала, только улыбнулась краешком губ.
– И все-таки мне кажется, следствие ведется поверхностно, – сказала она, глядя прямо перед собой. – Какое-то глупое преступление получается. Пришла, среди бела дня у всех на глазах скинула сестру с балкона… Не верю, что это было предумышленное преступление из-за денег.
– Ну а из-за чего же? – вскинулся Суханов. – Деньги-то у нее нашли, значит, она их взяла, это ведь очевидно. Не понимаю, с чем здесь можно спорить.
– Да ни с чем, – вздохнула Шляго. – Ты прав, Слава. Но, по-моему, убийство было совершено не из-за денег, а по личным мотивам. Младшая сестра чем-то обидела старшую, сказала ей что-то оскорбительное, мерзкое, и та просто не выдержала. А деньги взяла уже потом, вспомнила про них и взяла.
– И чем же таким младшая сестра могла оскорбить старшую? – прищурился Забродин.
– Вы вспомните, что нам рассказывал Валентин. Младшая сестра хотела сделать себе серию пластических операций, чтобы обрести модельную внешность. А старшая хотела родить ребенка и надеялась на то, что младшая поделится с ней деньгами. Возможно, она и завела разговор о деньгах, когда пришла к сестре в день убийства, а та отказала ей в грубой и жесткой форме, да еще и ляпнула что-нибудь насчет желания иметь ребенка. Слово за слово – и ссора разгорелась. Ведь могло так быть?
– Теоретически – могло, – согласился Суханов. – Но ведь старшая сестра ничего такого следователю не рассказывала, так ведь, Валентин?
– Так, – подтвердил Семенов. – Она вообще в полном отказе.
– А что там с младшей-то? – с интересом спросил Забродин. – Она что, такая страшная, что ей целая серия операций была нужна?
– Да нет, она вполне хорошенькая, – пожал плечами Семенов. – Я же вам вместе со всеми материалами фотографии представлял.
– Кстати, насчет фотографий, – жестко произнес Владимир Григорьевич. – Я их не смотрел и сразу же стирал. И не вздумай мне в дальнейшем их подсовывать.
– Почему?
– Потому что мне не нужны ни имена, ни лица, мне не нужно личное впечатление и личное отношение к этим людям, понял? Мне важна только фактура. – Забродин знал, что в данном случае не прав: требование не показывать ему фотографии пришло в голову только сейчас, раньше он их действительно не смотрел и сразу же стирал, ни слова не говоря Семенову. Но ему хотелось посмотреть на реакцию потенциального сотрудника, ибо реакция на несправедливость со стороны начальства говорит о многом. Что ж, можно констатировать, что Валентин надежды оправдывает, реагирует правильно, даже бровью не ведет. – А тебе, Юленька, я так скажу: если баба дура, то и преступление она совершает дурацкое. Бабы вообще заточены под другое, под семью, детей, мужей, а не под преступления, поэтому они ничего толкового в криминальном плане никогда не могли. Мужики – другое дело, у них в крови потребность уничтожить противника и отобрать его добро и его женщину, поэтому среди преступников всегда мужиков было больше. Я как-то даже интересовался статистикой, так вот, к твоему сведению, среди преступников женщин не больше пятнадцати процентов. Так, Валя? Ты же в милиции работал, должен знать.
– Так, Владимир Григорьевич, – кивнул частный детектив.
Шляго снова замкнулась в молчании, скрестив руки на груди и слегка отодвинувшись от стола. Забродин видел, что она расстроена. Ничего, справится. А Славка, похоже, доволен. Ну что ж, его можно понять. Самому Забродину все равно. Не для того он затевал свою игру, чтобы переживать. Он хотел развлечения, и он его, похоже, получил.
В 2009 году Забродин отметил 60-летие и в конце того же года задумал свою игру, к осуществлению которой приступил в начале 2010 года.
Он был очень богат. И неожиданно выяснилось, что это никому не нужно, в том числе и ему самому. Все было налажено, все устойчиво, все спокойно. Он тяжело пережил 60-летие, ему показалось, что это некий рубеж типа точки невозврата, когда все уже в прошлом, а впереди только тихая старость. Драйва с адреналином Забродину не хотелось – устал, новое дело начинать нет запала, зато есть ощущение тихой скучной пустоты впереди.
Владимир Григорьевич Забродин вышел из среды «теневиков» советского времени, с молодости был при деньгах и при делах, так что шмотками, удобствами и хорошей едой уже был обеспечен и до перестройки. После перестройки он насытился новыми возможностями довольно быстро и к 2009 году откровенно соскучился. При советской власти он успел посидеть 5 лет за экономическое преступление, первая жена его не дождалась, сразу же после его осуждения подала на развод, потому что в те годы быть членом партии и иметь мужа – расхитителя государственной собственности было не очень удобно. Их десятилетнему сыну жена сказала, что папа плохой, он совершил преступление и больше она не будет считать его своим мужем, а мальчик должен перестать считать его отцом. Таким манером она промывала ему мозги довольно долго, и мальчик поверил. Через какое-то время она снова вышла замуж, новый муж мальчика усыновил, и семья у них сложилась очень хорошая, дружная. После освобождения Забродин предпринял попытку повидаться с сыном и возобновить отношения, но мальчик, которому уже было лет 15–16, сказал: «Ты – плохой человек, ты совершил преступление, я не хочу тебя знать. У меня теперь другой папа». Владимир Григорьевич был настолько этим обескуражен, что даже не нашел, что сказать в ответ.
Спустя много лет, когда он уже стал очень богатым, Забродин снова нашел сына и предложил ему материальную помощь, но тот снова отказался, сославшись на собственную финансовую состоятельность и на то, что денег от вора он не возьмет. И вообще, Забродин ему – никто, а брать деньги от посторонних людей он не приучен. В этот раз Владимир Григорьевич понял отчетливо и бесповоротно: сына он потерял.
После освобождения через какое-то время Забродин женился снова, но брак оказался недолгим и бездетным. Жена быстро надоела. Женился в третий раз, на Анне, красивой и умной женщине, увлеченной своей профессией, и у них родился сын. Владимир Григорьевич мальчишку обожал. Вот для кого он будет стараться, вот для кого укрепляет и расширяет свою империю, вот кому он передаст рано или поздно бразды правления в созданном им гиганте! Но все сложилось совсем не так. У мальчика выявили серьезное заболевание. Забродин искал лучшие клиники, лучших врачей, самые передовые методики лечения, бился за своего наследника, как лев, но ничего сделать не смог. До 9 лет они с Анной ребенка дотянули, больше не смогли. И теперь Забродин понимал, что созданный им капитал оставлять некому, детей нет, внуков нет, а жене много не надо, она и не знает, что делать с такими деньгами.
С Анной в последнее время он общался мало. Пока их объединял больной ребенок, они были очень близки, а после смерти сына она с головой ушла в работу, а Забродин, как и прежде, возвращался среди ночи: то он на переговорах, то на банкетах и презентациях, то с девицами. Как-то так оно и устоялось, что они спокойно и мирно живут под одной крышей, но, в сущности, как чужие. Владимир Григорьевич в принципе мог бы и развестись, но ему этого не надо. Если бы он хотел снова жениться, то, конечно, развелся бы, но и это ему скучно и не нужно. А Анне такой брак вполне удобен, потому что наличие денег и прислуги дает ей возможность полностью заниматься работой и не отвлекаться на быт и прочие проблемы. Она благодарна Забродину за то, что он позволяет ей жить своей жизнью и ничего не требует, и за это она к нему очень доброжелательна, ласкова в обращении, внимательна, всегда улыбается, никогда не повышает голос и не высказывает претензий. А он воспринимает это как должное. Они и видятся-то мало, дом огромный, у каждого свои комнаты и свой график жизни. И жизнь эта скучна и монотонна для Владимира Григорьевича Забродина.
Освободился он в 1987-м и сразу же влился в кооперативное движение. Поскольку был толковым и имел хорошие связи, денег наварил быстро и много, тем более что при осуждении сумел укрыть от конфискации огромные суммы, которые немедленно пустил в дело. Пресыщение наступило не сразу, Забродин прошел через период жадного и безудержного потребления, швыряя пачки долларов направо и налево и приобретая все подряд. Это был достаточно короткий период, когда у него снесло крышу от денег и возможностей. Но очень скоро опять стало скучно. Вообще скука – это тот фактор, который всегда гнал его по жизни, подталкивая к переменам. Он менял жен, потому что становилось скучно, менял сферы деятельности и бизнеса, менял друзей и увлечения, и вот, в момент 60-летия, вдруг понял, что ему опять скучно, но на перемены уже нет сил. И ни поездки, ни приобретения больше не прельщают.