Тот зверем смотрел на Фомина, все еще шарившего в песке. Вдруг на его лице появилось подобие улыбки. Он сунул руки в карман, потом стал натягивать перчатки и решительно двинулся на Фомина…
8Поплутав в развалинах, Хаазе уперся в глухую стену. Срывая ногти, взобрался на ее каменный хребет и спрыгнул вниз, уже по другую сторону. Узколицый высокий человек в темной сутане глядел на него бесцветными, глубоко запавшими под седые лохматые брови глазами и беззвучно шамкал губами. За стеной в отдалении прозвучало несколько выстрелов.
— Это русские, они преследуют меня, святой отец.
— Следуй за мной, — сказал старик.
Шаркая, монах быстро пошел по каменным плитам дорожки. Они долго шли через сад, пока снова не оказались у каменной стены. Старик отпер ключом низенькую из толстых досок дверь ни осеняя Хаазе широким крестом, сказал:
— Бог тебя привел сюда. Иди с богом.
Дверь захлопнулась. Хаазе платком обтер расцарапанные, кровоточащие ладони, стряхнул грязь с брюк и пиджака и, спрятав руки в карманы, торопливо зашагал по узкой улице, определив по башням городской крепости, где центр.
«Машину бы сейчас», — подумал он. Из-за поворота, как по заказу, вывернуло такси, на крыше горел белый огонек: «свободно».
— К зоосаду, — бросил Хаазе, с облегчением откидываясь на спинку сиденья. Теперь можно было отдышаться. И хотелось поскорее узнать, что с Максом и почему стреляли? Что означали те выстрелы? Хаазе в душе надеялся, что Лютце удалось уйти от преследователей. Он хотел этого, ибо нес за него ответственность перед шефом. «Но раз уж стреляли — значит, была схватка, — рассуждал он, — и если Макса взяли, то обязательно повезут в русскую контрразведку. А может быть, в полицию? Нет, скорее всего в контрразведку…»
Расплатившись с шофером, Хаазе вышел у сквера и зашагал по улице к зеленому забору, за которым, — он знал, это по словам Лютце, — находилась контрразведка. У ворот остановились два автомобиля — зеленый полицейский и черная малолитражка с советским номером. Ворота открылись, и машины въехали внутрь.
«Макса, наверно, взяли. — Спокойным, ровным шагом Хаазе прошел мимо ворот. — А куда тогда делась его машина?» Минут через пятнадцать проследовал в обратную сторону. Из проходной вышел пожилой мужчина в темно-синем комбинезоне. Хаазе последовал за ним.
9Внимание Фомина сосредоточилось на светло-коричневых перчатках Макса: «Зачем ему вдруг перчатки?.. Зачем?.. Непонятно… Поэтому и думаю об этом. Чепуха какая-то… Сейчас, в такую минуту, занимаюсь нелепыми разгадками. Он сильнее меня, но более грузный…» И тут до сознания Фомина дошло страшное назначение перчаток. Вспомнил недавний разговор и зеленоватый листок информационного бюллетеня… Холодные мурашки побежали по спине, лоб покрылся испариной. Он не боялся открытой схватки, физической борьбы, в которой бы соревновались ловкость и сила. Он был достаточно подготовлен для этого. Но перчатки?!
А тот, вытянув вперед руки, не спеша, словно наслаждаясь растерянностью беззащитной жертвы, медленно шел на него. Фомин заметил, как нервно дергалась щека и ухо противника.
«Все ужасно глупо… Даже кирпича поднять не успею». А пальцы сами собой, неосознанно, захватили пригоршню песка. Еще миг — он швырнул песок в глаза противника, уже изготовившегося к решающему прыжку.
Все произошло молниеносно. Фомин еще не сообразил, как действовать дальше, а тот мотал головой, будто хотел что-то вытряхнуть из нее, плевался, не смея дотронуться руками до собственного лица, силился открыть глаза и не мог. Потом медленно поднял руки к вискам:
— Думаешь взял меня?! Черта с два! Смотри, как умирает настоящий немец…
Фомин сделал пружинистый шаг вперед, припал на левую ногу и резко послал кулак в подбородок Макса, вкладывая в этот удар всю свою силу. Он слышал, как лязгнули зубы его противника, видел, как, обмякнув, тот начал валиться. Еще удар… И тут же все заслонила нестерпимая острая боль в кисти. Фомин еле сдержался, чтобы не закричать, но предчувствие новой опасности вернуло ему самообладание:
— Осторожно, Петров! Не прикасайся к его рукам!
Старшина, никак не ожидавший этого отчаянного окрика, отпрянул назад.
— Что такое? Я хотел его…
— В перчатках смерть, — сквозь зубы процедил Фомин. — Посмотри, в рукавах должны быть провода — оборви их…
Голова закружилась. Только теперь Фомин заметил, что левый рукав его пиджака потемнел, стал бурым. «Это что же? Кровь? Теперь это уже не страшно», — подымал он.
— И верно, были провода, — Петров поднял над головой перчатки.
Бандит зашевелился, Енок ловко защелкнул на его руках браслетки наручников.
— А ведь вы ранены, товарищ капитан! — склонился к Фомину Петров и, желая подбодрить, заметил: — Лихо вы его!.. Ну-ка, давайте пиджак снимем, Евгений Николаевич. Я перевяжу, — он стал помогать. С треском разорвал набухшую кровью рубашку, обтер платком кровь и начал быстро бинтовать, успокаивая. — Ничего, в мякоть. Это мигом доктора залечат…
— А где второй?
— Что второй? — не понял Петров.
— В машине их было двое…
… Хаазе шел за человеком до тех пор, пока тот не вошел в дверь небольшого локаля[42]. Решил тоже зайти. По тому, как встретил человека хозяин, можно было определить, что это его постоянный гость.
Хаазе устроился за соседним столиком и заказал кружку. А тот, посасывая пиво, неторопливо разговаривал с хозяином и соседом, тоже, видимо, здешним завсегдатаем. Скоро Хаазе знал, что фамилия интересующего его человека Зепп и что он автомеханик, живет где-то рядом, чуть ли не в соседнем доме. «Нужно как можно скорее завести с ним знакомство, — подумал Хаазе, — глядишь, что-нибудь и получится».
А старик не спешил. Он заказал еще кружку пива и продолжал беседовать с хозяином, выкурил сигарету и только тогда направился к выходу. Хаазе тоже вышел и был очень раздосадован: старик Зепп зашел в следующий же подъезд.
«Догнать его?.. Глупо. Черт с ним! Попробую завтра, — решил Хаазе. — А пока подыщу себе новое жилье. Спокойней всего, наверно, будет в мотеле на автостраде. Там встречный круговорот транзитных жильцов, в их массе легче затеряться».
Глава четырнадцатая
1Кторов дождался, когда все приглашенные на совещание расселись по местам. Заговорил тихо, давая понять, что пора перейти к делу.
— Анализ последних событий заставляет нас, товарищи, быть предельно внимательными. И хотя это является обязательным и постоянно действующим условием нашей службы вообще, я напоминаю вам об этом. Мы с вами свидетели активизации деятельности против нас иностранных разведок. Но если раньше, еще недавно, я имею в виду послевоенный период, главными действующими лицами были американцы и англичане, то теперь прибавилась еще геленовская разведка. Не далее, как в этом месяце, мы уже имели «удовольствие» беседовать с ее представителями, задержанными здесь, в Восточной зоне. Сейчас заканчиваем довольно сложное и запутанное дело.
Поскольку и впредь нам, видимо, придется сталкиваться с этим ведомством, я счел необходимым сообщить вам о нем некоторые сведения. Прежде всего о самом Гелене. Что это за фигура? — Кторов встал из-за стола и пошел вдоль него. — После разгрома фашистских армий под Москвой, когда положение немецких войск на советско-германском фронте осложнилось, немецкий генеральный штаб пришел к выводу, что он не имеет сколько-нибудь проверенной информации о Красной Армии и промышленном потенциале нашего государства. Тогда-то по требованию генерала Гальдера на должность начальника отдела «Иностранные армии Востока», который в первую очередь должен был поставлять всю информацию о наших военных возможностях, был назначен его адъютант подполковник Гелен, которому он очень доверял.
Здесь я должен сделать небольшое отступление и напомнить о действиях наших недавних союзников. Вам, наверное, известно, как в разное время господа Донован[43] и Даллес[44] через Канариса[45], Кальтенбруннера[46] и других главарей фашистской разведки пытались договориться между собой о сепаратном мире. Разгром фашистских войск под Сталинградом и стремительное наступление наших армий сделало эти переговоры невозможными, а пути реставрации угодных Америке и Англии режимов в странах Восточной Европы — отрезанными.
Но вот совершенно неожиданно, правда отнюдь не случайно, американской разведке весной победного 1945 года удалось заполучить фильмотеку агентуры отдела «Иностранные армии Востока». Передал ее начальник отдела, уже генерал-лейтенант Рейнхард Гелен.
Кторов на какое-то мгновение задумался, вернулся к столу, открыл блокнот, посмотрел что-то в нем и продолжил:
Кторов на какое-то мгновение задумался, вернулся к столу, открыл блокнот, посмотрел что-то в нем и продолжил:
— Итак, Рейнхард Гелен. Я позволю себе повториться и проследить его карьеру сначала. Во французской кампании 1939 года он принимает участие в качестве офицера связи при главнокомандующем ОКХ фон Браухиче. Затем начальник генерального штаба ОКХ генерал-полковник Гальдер, о котором я упоминал, делает его своим адъютантом. Но уже в октябре 1940 года 38-летний майор Гелен покидает эту блестящую должность и назначается руководителем группы «Восток» оперативного управления генштаба, разрабатывающего «план Барбаросса» — план нападения на Советский Союз.
Кторов, отойдя от стола, открыл шкаф и достал несколько свернутых в рулон больших ватманских листов. Нашел среди них то, что нужно, и, протянув Скитальцу, попросил:
— Развесьте, пожалуйста, эту схему. Я вожу ее давно. Это, товарищи, структурное построение германского верховного командования и абвера. Думаю, что всем полезно вспомнить историю, впрочем, недавнюю, тем более, если она имеет прямое отношение к нашей профессии. Молодым работникам, кто подключился к нашим делам недавно, полезно вдвойне.
Когда Скиталец повесил схему и расправил упругую, стремящуюся снова свернуться в рулон, бумагу, Кторов взял со стола металлическую линейку и, пользуясь ею как указкой, продолжил:
— Общая структура германского командования к началу второй мировой войны выглядела следующим образом. На вершине военной иерархии, именуемой ОКВ, стоял верховный главнокомандующий вооруженными силами — Гитлер со своим личным военным штабом и штабом оперативного руководства. Затем шли три главных командования вооруженных сил со своими генеральными штабами: сухопутных войск — ОКХ, военно-воздушных — сил ОКЛ и военно-морских сил — ОКМ. Если ранее, до образования ОКБ, абвер являлся одним из отделов штаба сухопутных сил, то теперь он стал третьим отделом верховного штаба.
Объяснив далее функции штабов, Кторов особо остановился на отделе «Иностранные армии Востока», ибо отсюда вышел Гелен, о котором он делал сегодня информацию.
Закончив исторический экскурс, он сказал:
— Гелен оправдал рекомендацию Гальдера. Он оказался хорошим организатором и не менее ловким дипломатом, так как сохранил отличные отношения со своим бывшим шефом, с Канарисом, и в то же время пользовался расположением Гиммлера. Позже Гелен становится настолько заметной фигурой в резиденции «Анна»[47], что ему предоставляется право лично посещать гитлеровскую ставку «Вольфшанце» и докладывать фюреру всю информацию о Красной Армии. Теперь вам ясно, сколь головокружительную карьеру сделал Гелен.
Кторов снял схему, сел за стол и, выдвинув ящик, достал большой конверт.
— Вот, посмотрите фотографию сотрудников отдела. Крестиком отмечен Гелен.
Фотография пошла по рукам.
— А покрупней снимков нет? — спросил кто-то из сотрудников. — Уж больно он тут неприметный, серый.
— Есть, но там он в защитных очках. Нужно отметить его удивительную способность избегать фотообъектива и находиться в тени. Так, в тени он разрабатывал свои планы и надеялся не только сохранить свою жизнь, но и снова принять участие в невидимой войне против нашей Родины. И Гелен сделал ставку на покровительство американской разведки. Там были оговорены условия их общей тайной войны против Советского Союза и государств Европы, которые решили пойти путем социализма. О результатах этих контактов мы можем судить по целой серии операций, которые проводились и проводятся против нас. Проводятся и сейчас, в чем имели мы возможность убедиться.
— Вы имеете в виду этого немца, с которым возится Фомин, — вставил Скиталец, раньше других стараясь показать свою осведомленность.
— Не возится, а работает, — строго заметил Кторов. — И дело это само по себе не из простых.
Скиталец покраснел, поняв, что поторопился и допустил бестактность. А Кторов продолжал:
— Так ли, иначе, но в нашем районе мы имеем сигналы об активизации геленовской разведки. И некий полковник Мевис, которым занимался Фомин и которого имел в виду наш лейтенант, был практически двойником, работая на англичан — на Старка, был связан и с Геленом, бесспорно считая его главным своим хозяином.
Так что, товарищи, будем предельно внимательны. Нам теперь следует при ведении дел более детально разбираться: кто есть кто и откуда дует ветер… — Кторов внимательно оглядел сидевших. — Не исключено, что разведки наших противников пробуют объединить силы, например, в военных приготовлениях. Мы с вами как-то разбирали ситуации в связи с идеей создания западными державами так называемого Атлантического союза — чисто военного союза против нас. Нам всем, товарищи, должно быть в курсе мировой политики. Не упускайте ни одной возможности для занятий, читайте, размышляйте, сопоставляйте. Вот, собственно говоря, и все, ради чего я собрал вас сегодня. Если есть вопросы, пожалуйста. Можно курить.
Защелкали портсигары и зажигалки. Возникли короткие «баталии» из-за пепельниц. В кабинете нарастал гул голосов, в котором можно было уловить лишь некоторые фразы и слова.
— Значит, товарищи, все ясно? Вопросов нет? Тогда еще два слова, — вновь поднялся Кторов.
Разговоры утихли.
— Читая докладные записки, планы, оперативные документы, я с удовлетворением отмечаю все возрастающее ваше мастерство. Хотя некоторые меры, используемые вами, еще далеки от совершенства и несут в себе скорее оборонительный, нежели наступательный характер. Вы должны понять и объяснить своим подчиненным, что чекист нашего времени человек, хорошо владеющий не только определенными навыками и приемами, всесторонне подготовленный инженер разведывательного и контрразведывательного дела, а и боец, который может и должен, успешно парируя удары противника, наносить их сам. Уметь навязать ему, образно говоря, «встречный бой», построенный на точном расчете, предвидении вероятных действий противника, — закончил Кторов.
— Разрешите? — поднялся Гудков.
— Пожалуйста, Павел Николаевич.
— Мне кажется, товарищи мы должны шире общаться с местным населением, приобретать как можно больше друзей. Этот процесс уже идет. Но чтобы нам лучше понимать друг друга, нужно изучать язык, историческое прошлое немецкого народа. И люди, которые далеко еще не все поняли и не видит конечных целей развития своей страны, сами пойдут к нам со своими сомнениями и заботами.
Гудков сел.
— Георгий Васильевич, можно мне?
— Слушаем вас, Евгений Николаевич.
— Моя рекомендация в первую очередь относится к тем товарищам, которым по роду своих обязанностей приходится работать в контакте с сотрудниками отделов криминальной полиции. Недавно я проводил совместное расследование довольно запутанного убийства. Желания и энтузиазма работать у наших коллег хоть отбавляй, а знаний недостаточно. Они стремятся перенять и осмыслить каждый наш шаг и поступок. Поэтому, участвуя в совместной работе, пусть это будет предотвращение диверсии, или расследование убийства, или просто поручение установить то или иное лицо, не будьте официальными администраторами. Старайтесь объяснить каждое свое действие, чем оно продиктовано. И вы увидите, какие это прилежные ученики и благодарные слушатели. Тем более, — закончил Фомин, — опыта у большинства сидящих здесь не занимать.
— Вы будто прочитали мои мысли, — улыбнулся Кторов. — К сказанному хочу лишь добавить. В нашей зоне, товарищи, происходят величайшие, по существу революционные преобразования. На заре нашего государства Владимир Ильич говорил: «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться». Имея богатый опыт, мы, как сказал Фомин, должны учить наших коллег умению защищать те демократические преобразования, которые принесла им наша славная армия. Только в этом случае мы сможем выполнить здесь сбою интернациональную миссию, возложенную на нас партией и правительством. Все, товарищи.
Кторов закончил совещание. Кивнул Фомину:
— Как чувствуете себя, Евгений Николаевич?
Капитан поднял забинтованную руку.
— Работать можете? Этак ведь не выйдешь на ринг.
— Ничего. Пустяки. Пока обхожусь одной…
2«Какого черта они меня не вызывают?» — Лютце злился, теряя терпение. Ему хотелось, чтобы то, что неминуемо должно было произойти, случилось побыстрее. Он, раскачиваясь, широкими шагами мерил каменный пол камеры. Уж лучше двигаться хоть так, чем, цепенея, выжидать минуту, когда за тобой придут. С момента ареста прошло четыре дня, а им никто и не интересовался. Словно забыли, «В чем же дело? Может быть, он, тот русский, болен? Ведь, помнится, я подстрелил его. Но тогда бы мной занялся кто-нибудь другой?..»
Да, ему фатально не повезло. Сначала эта проклятая прогорелая крыша. Потом — нужно же было, чтобы под руку этому находчивому парню попал песок, сделавший его, опытного в таких стычках бойца, слепым котенком. И удар в подбородок — Лютце болезненно поморщился, трогая припухшую челюсть.