Впрочем, это не имеет отношения к сути дела, а именно: мы не знаем, действительно ли гробница была обнаружена пустой, поскольку мы не знаем, а была ли гробница вообще.
В этой связи я должен подчеркнуть, что обнаружение пустой гробницы – это, судя по всему, поздняя традиция. Она впервые появляется у Марка, спустя 35–40 лет после смерти Иисуса. Наш самый ранний свидетель, Павел, ничего об этом не говорит.
Могли ли женщины у гробницы быть вымыслом?
Христианские апологеты часто выдвигают довод, что никто не смог бы выдумать историю об обнаружении пустой гробницы потому, что согласно этим историям, именно женщины, нашли гробницу. В соответствии с их ходом рассуждения женщины в то время считались не заслуживающими доверия и их показания в суде не принимались в расчет. Поэтому, если бы кто-то хотел выдумать эпизод с пустой гробницей, они бы приписали ее обнаружение более надежным свидетелям, а именно ученикам-мужчинам.21
Когда-то я сам придерживался этого взгляда и потому вижу его сильные стороны. Но теперь, глубже изучив предмет, я выявил его основной недостаток. Вкратце говоря, он страдает от недостатка воображения. Этот подход не предполагает приложение умственных усилий, чтобы представить, кто и как мог выдумать историю, в которой именно женщины-последовательницы Иисуса, а не мужчины, обнаружили гробницу.
Первое, что здесь следует отметить – это то, что мы говорим не об иудейском суде, куда вызывались свидетели для дачи показаний. Мы говорим об устных традициях, касающихся человека Иисуса. Но кто мог выдумать женщин в качестве свидетельниц обнаружения пустой гробницы? Прежде всего, вполне возможно, что это сделали сами женщины. У нас есть достаточные основания полагать, что женщины были достаточно хорошо представлены в раннехристианских общинах. Из посланий Павла – в частности, из таких пассажей, как глава 16 Послания к Римлянам – мы знаем, что женщины играли лидирующие роли в церквах, служа диаконисами, проводя богослужения в своих домах или занимаясь миссионерской деятельностью. Павел говорит об одной такой женщине в Римской церкви как известной «между апостолами» (Юния в Рим, 16:7). Кроме того, согласно сообщениям евангелий, женщины занимали важное место во времена служения Иисуса. Все это вполне могло соответствовать исторической истине. Но нет ничего невероятного и в том, что женщины, обретшие личное освобождение в своих вновь обретенных христианских общинах, пересказывали истории об Иисусе в свете своего собственного положения, так что женщины представлялись в них игравшими более заметную роль в жизни и смерти Иисуса, чем это было в реальной истории. Не требуется большой доли воображения, чтобы предположить: эти рассказчицы указывали на то, что именно женщины первыми уверовали в воскресение после того, как нашли гробницу Иисуса пустой.
Более того, утверждение, что пустую гробницу обнаружили женщины, имеет наибольший смысл с точки зрения истории. Приготовление тела к погребению обычно считалось делом женским, а не мужским – так почему же в этих рассказах не может говориться о женщинах, которые отправились с этой целью к гробнице? И если, согласно рассказам, именно они пришли к гробнице, чтобы умастить тело, то естественно, что эти женщины были первыми, кто обнаружил ее пустой.
В дополнение к сказанному наши ранние источники утверждают совершенно недвусмысленно, что все мужчины-ученики Иисуса рассеялись и не присутствовали при его казни. Как я уже отмечал раньше, это вполне может соответствовать исторической правде – что ученики опасались за собственную жизнь и потому предпочли скрыться или покинуть город, чтобы избежать ареста. Но куда они могли отправиться? Предположительно – домой, в Галилею, которая находилась на расстоянии более полутораста километров, и чтобы добраться туда пешком, требовалась по меньшей мере неделя. Если мужчины разбежались или вернулись домой, кто еще, согласно традиции, оставался, чтобы прийти к гробнице? Это могли быть те самые женщины, которые пришли вместе с группой апостолов в Иерусалим и которым, предположительно, не приходилось бояться ареста.
Более того, можно представить себе чисто литературные причины, побудившие «выдумать» женщин у пустой гробницы. Предположим, что Марк сам изобрел эту историю. Я лично так не думаю – разумеется, у нас нет способа это выяснить, но подозреваю, что Марк, скорее всего, заимствовал рассказ из традиции. Давайте допустим, что его изобрел он. В таком случае найдется множество причин – с сугубо литературной точки зрения – по которым он мог это сделать. И чем больше вы узнаете о Евангелии от Марка, тем легче найти эти причины. Приведу лишь одну из них. По ходу повествования Марк не раз подчеркивает, что мужчины-ученики так и не поняли, кто такой Иисус. Несмотря на все его чудеса и поучения, несмотря на все то, что он делал и говорил у них на глазах, они этого не «улавливают». И кто же в самом конце евангелия узнает, что Иисус не остался среди мертвых, но воскрес? Женщины, а не мужчины. И женщины никому об этом не говорят, так что мужчины так и не приходят к пониманию Иисуса. Все это соотносится со взглядами самого Марка и тем, что он пытается сделать с литературной точки зрения.
Опять же я не утверждаю, будто, по моему мнению, Марк выдумал эту историю. Но если мы легко можем представить себе причину, по которой Марк мог ее выдумать, то не требуется особых усилий воображения, чтобы предположить, что то же самое, и по своим собственным причинам, мог сделать его предшественник или предшественники. В итоге мы просто не вправе утверждать, будто «не существует причин», по которым кто-то мог выдумать рассказ о женщинах, обнаруживших пустую гробницу.
Необходимость в пустой гробнице
Говоря вкратце, есть множество причин, по которой некто мог пожелать измыслить историю о том, что Иисус был похоронен в известной гробнице и что впоследствии она была обнаружена пустой (кто бы это ни сделал). И самая важная из них – это то, что обнаружение пустой гробницы критически важно для утверждения о телесном воскресении Иисуса. Если не было пустой гробницы, то и Иисус не был воскрешен из мертвых физически.
Я хочу особенно подчеркнуть последнее слово. Без пустой гробницы не было бы никаких оснований утверждать, будто Иисус был физически воскрешен из мертвых. Как мы увидим подробнее в следующей главе, некоторые из ранних христиан верили, что Иисус воскрес в духе, но тело его разложилось. Впоследствии этот взгляд получил распространение среди различных групп христианских гностиков. Мы можем встретить свидетельства их присутствия даже в общинах авторов, составивших наши канонические евангелия. Чем позже написано евангелие, тем больше в них попыток «доказать», что Иисус воскрес телесно, а не только духовно. В нашем самом раннем евангелии, от Марка, Иисус явно воскрешен физически, поскольку гробница пуста – тело исчезло. У Матфея физическое (а не только духовное) воскресение становится более очевидным, так как Иисус является своим последователям и некоторые из них прикасаются к нему (Мф 28:9). Это еще яснее у Луки, поскольку, когда Иисус появляется перед учениками, он прямо говорит им, что «дух плоти и костей не имеет», в отличие от него, и предлагает им ощупать себя, чтобы в том удостовериться (Лк 24:39–40). Затем он в их присутствии принимает пищу, чтобы их убедить (24:41–43). Еще позже, у Иоанна, Иисус не только сам готовит пищу для учеников (Ин 21:9-14), но, когда один из них сомневается, предлагает ему вложить палец в его раны, чтобы убедиться, что это и в самом деле он, воскрешенный из мертвых, вместе с ранами и всем прочим (20:24–29).
Некоторые христиане сомневались в том, что воскресение было явлением физическим. Евангелия, вошедшие в Новый Завет – в противоположность множеству других, которые в него не вошли, – подчеркивают, что воскресение Иисуса было действительно воскресением в физическом теле. Судя по всему, дебаты по данному вопросу бушевали в раннехристианских общинах с самого начала. Если это так, то традиция пустой гробницы служила не только для того, чтобы доказать неверующим, что Иисус было воскрешен, но и чтобы показать верующим, что его воскресение касалось не только души, но и тела.
Глава 5 Воскресение Иисуса: что мы можем знать
Я получаю огромное число сообщений по электронной почте от людей, которые озабочены тем, что я утратил свою веру. Многие из них говорят, что у меня, должно быть, никогда не было личных взаимоотношений с Иисусом, моя вера, по всей видимости, носила чисто «интеллектуальный» характер, и я нашел выход из нее при помощи доводов рассудка. По их мнению, не будь я таким ученым зазнайкой, то непременно понял бы, что вера в Иисуса подразумевает его принятие человеком как своего личного Господа и Спасителя, и до сих пор оставался бы в общине верующих. Я никогда не мог понять, почему совершенно посторонние люди так волнуются из-за меня. И я задаюсь вопросом, не может ли быть так, что сам по себе факт, что я утратил веру, рассматривается как некая угроза людьми, которых гложет подозрение (хотя они никогда в том не признаются даже самим себе), что их собственная вера нуждается в пересмотре. Так ли это или нет, но утверждение, что у меня никогда не было личных взаимоотношений с Иисусом, попросту неверно. Как раз наоборот: Иисус и я в течение многих лет были очень близки. Он был моим ежедневным спутником, утешителем, руководителем и наставником, а также моим Господом и Спасителем.
Вместе с тем верно и то, что последователи консервативного христианства евангелического толка – того рода христианства, в которое я когда-то обратился, – отнюдь не ограничиваются только личными взаимоотношениями с божественным. В нем также присутствует и сильная интеллектуальная составляющая. Это одна из величайших ироний в современной религии: в большей мере, чем почти любая другая религиозная группа на планете, консервативные евангелики – в особенности христианские фундаменталисты – дети эпохи Просвещения.
Интеллектуальное движение XVII и XVIII веков, известное как Просвещение, возникло в эпоху, когда разум, а не Откровение, стал цениться как главный источник истинного знания. Естественные науки тогда находились на подъеме, развивались новые технологии и в моду входили философские учения о разуме. Просвещение вызвало упадок и разрушение традиционной религии в глазах самых образованных людей и тех, чьи умы сформировались под их влиянием. Среди всего прочего Просвещение подвергало скептическому разбору всякую религиозную традицию, которая была основана на чудесах, сверхъестественных явлениях и Откровении. Подчеркивая мощь человеческой мысли,
Просвещение тем самым развеивало мифы доминирующих религиозных традиций. Оно делало особый акцент на важности поиска человеком объективного подтверждения всему, что он (или она) думает и во что верит.
Когда я говорю, что консервативные евангелики и фундаменталисты – дети Просвещения, я подразумеваю, что среди этих групп есть больше, чем где бы то ни было, мыслителей, приверженных «объективной истине» – а ведь именно эта приверженность в первую очередь и привела к нынешнему упадку христианства, особенно в Европе, и потому наблюдать ее со стороны евангеликов кажется иронией. Или, возможно, это попытка погасить один пожар другим. Но, так или иначе, реальность заключается в том, что современные христианские апологеты подчеркивают важность объективности и представляют собой ее более ревностных сторонников, чем большинство других образованных людей в нашем мире. Университетские исследователи, как правило, почти не говорят больше об «объективности», если только они не хотят оказаться на самой обочине интеллектуальной жизни.
Но к христианским апологетам это не относится, и я сам делал то же самое, когда был одним из них. Вот почему христианские апологеты так стремятся «доказать», что воскресение действительно имело место. Это стандартное оружие в их апологетическом арсенале: вам достаточно взглянуть объективно на все свидетельства воскресения и на основе многочисленных и убедительных доказательств сделать вывод, что Бог действительно воскресил Иисуса из мертвых. Никакое другое объяснение не может лучше соответствовать установленным историческим данным – например, что гробница Иисуса оказалась пустой и что его ученики впоследствии утверждали, будто видели его. И поскольку апологеты принимают эти данные за «факт», они доказывают, что никакое другое объяснение (что ученики украли тело, что они пришли не к той гробнице, что у них были галлюцинации и т. д.) не может быть правдоподобным.
Если кто-то хочет поиграть в объективность (а это именно игра, ибо, объективно говоря, не существует ничего, что бы делало объективность объективной истиной), то он легко может указать на недочеты в игре апологетов, которой в свое время охотно предавался и я сам, пытаясь убедить других людей уверовать в воскресение. Как отмечалось выше, есть очень серьезные основания сомневаться в том, что Иисус получил достойное погребение, а также в том, что его гробница была обнаружена пустой. Более того, как я уже говорил, любой другой сценарий – каким бы маловероятным он ни казался – все же более правдоподобен, чем тот, в котором свершилось великое чудо, поскольку чудо отвергает любую вероятность (иначе мы бы не называли его чудом).
Однако, даже если оставить в стороне вопрос, имеет ли смысл препираться из-за «объективно» лучшего объяснения данных, тут имеется и более серьезная проблема – а именно, что вера в чудо представляет собой дело веры, а не объективно установленное знание. Вот почему некоторые историки полагают, что Иисус был воскрешен, а другие, столь же хорошие историки, с ними не соглашаются. Обе группы историков располагают одним и тем же набором исторических данных для изучения, однако отнюдь не эти данные делают человека верующим. Вера не есть историческое знание, а историческое знание не есть вера.
В то же время историк может говорить о некоторых аспектах традиции воскресения, не предполагая при этом наличия или отсутствия веры. Причем вопрос этот связан не с тем, что от историков требуется предубеждение против всего сверхъестественного, а с тем, что им необходимо отложить свои личные предубеждения – будь то за или против сверхъестественного – в сторону и заниматься тем, чем обычно занимаются историки: реконструировать в меру своих способностей события, вероятно, имевшие место в прошлом, на основе дошедших до нас свидетельств. И надо признать, что есть много таких вещей, о которых мы не только ничего не знаем, но и не можем узнать с исторической точки зрения.
В предыдущей главе я уже приводил довод, что, принимая в расчет дошедшие до нас свидетельства, есть вещи, касающиеся традиций воскресения, о которых мы просто не можем знать наверняка (в дополнение к главному вопросу – действительно ли Бог воскресил Иисуса из мертвых). Так, мы не знаем, действительно ли Иисус получил достойное погребение и, как следствие, действительно ли его гробница была обнаружена пустой. Но что же в таком случае мы можем знать? Три очень важные вещи: (1) некоторые из последователей Иисуса верили, что он был воскрешен из мертвых; (2) они верили в это потому, что некоторые из них имели видения Иисуса после его распятия, и (3) это верование заставило их пересмотреть свои взгляды на то, кем и чем был Иисус, так что иудейский апокалиптический проповедник стал считаться – в некотором смысле слова – Богом.
Вера учеников
С исторической точки зрения не может быть сомнений – ни малейших сомнений – в том, что некоторые из последователей Иисуса пришли к вере в то, что он был воскрешен из мертвых. Именно так зародилось христианство. Если бы никто не думал, что Иисус был воскрешен из мертвых, то он бы навсегда исчез в туманах иудейской древности и был бы известен сегодня только как еще один незадачливый иудейский пророк. Но последователи Иисуса – или, по крайней мере некоторые из них, – пришли к вере в то, что Бог совершил великое чудо и вернул Иисуса к жизни. Это было не просто реанимацией или опытом «жизни после смерти». Для учеников Иисуса он воскрес в бессмертном теле и был вознесен на Небеса, где сейчас живет и царствует вместе с Богом Всемогущим.
Я говорю «некоторые из последователей» потому, что нет полной уверенности в том, что все его ученики пришли к этой вере – по причинам, которые я объясню ниже. Имеющихся у нас письменных свидетельств просто недостаточно, чтобы позволить нам установить, кто именно из ближайших учеников Иисуса уверовал в это великое чудо. По-видимому, некоторые из них уверовали, но имеющиеся у нас рассказы были написаны спустя много лет после самого факта, и мы почти ничего не слышим о «Двенадцати».
Еще одно, в чем мы не можем быть уверены, – это то, когда именно зародилась вера в воскресение и вознесение Иисуса. Традиция, разумеется, утверждает, что это случилось на третий день после его смерти. Но, как я уже говорил в своем анализе 1 Кор 15:3–5, идея, что Иисус воскрес на «третий день», изначально представляла собой богословскую конструкцию, а не исторически точную информацию. Более того, если верно то, что, когда Иисус был арестован, его ученики бежали из Иерусалима в Галилею, и что именно там некоторые из них «видели» его, то это никак не могло произойти в первое воскресенье после его смерти. Если они бежали в пятницу, то не могли путешествовать в субботу, а поскольку от Иерусалима до Капернаума, их прежнего дома, было примерно 120 миль (около 193 км), то, чтобы добраться туда пешком, им потребовалась бы по меньшей мере неделя.1 Возможно, некоторые (или один) из них имели видение Иисуса в Галилее вскоре после того, как он был распят – на следующей неделе? Или через неделю? Через месяц? Мы просто не располагаем достаточными источниками информации, чтобы судить об этом.2
Поразительно то обстоятельство (часто ускользающее от сторонних наблюдателей), что, хотя в раннехристианской традиции вера в воскресение Иисуса из мертвых была общепринятой, среди различных общин не было единства в том, что именно означало воскресение из мертвых. В особенности первые христиане вели долгие и жаркие дебаты о природе воскресения – или, точнее, о природе воскресшего тела. Здесь я рассмотрю три возможных варианта, что представляло собой воскресшее тело Иисуса, как то засвидетельствовано в писаниях ранней Церкви.