– Нет, ты лишь выполнил мою просьбу. Доктор Кентон хотел сообщить мне, что улучшения нет.
– Кто знает, – буркнул Джем.
– Я знаю, – проговорил Нейл. – Ну а еще одно от кого?
– От Дезайри.
– А, подружка, полная желаний. Наверное, она будет второй.
– О, боже. Только не говори, что я – единственный, кто знает.
– Ну, еще доктор Кентон.
Джему хотелось выпить залпом стакан ледяной воды.
– А почему я?
– А ты кому-нибудь еще рассказывал про свои чувства к Марибель?
– Только ей, больше никому, – ответил Джем.
– Ну, так почему я?
– Под руку подвернулся, – пожал плечами Джем.
– То-то и оно.
Джем умолк и сидел тихо, глядя, как волны мягко накатывают на берег. Огни в отеле уже погасли. Тайни давным-давно ушла домой. Он попытался представить Нейла мертвым: как его кладут в гроб и опускают в яму или сжигают в крематории – и не смог. Нейл уедет из отеля, и Джем его больше никогда не увидит. Но ведь это происходило и с другими гостями. Какое-то время они общались с ним, а потом уезжали, чтобы вернуться или не вернуться на следующее лето – не важно, Джема все равно здесь уже не будет. Вот что самое грустное в такой работе: никто не приезжает, чтобы остаться. Каково Маку с Вансом – год за годом знакомиться с людьми и провожать их, зная, что скорее всего, больше никогда с ними не увидятся?
– Я думаю, тебе надо жениться на Дезайри, – заявил Джем. – Ради дочки. Может, когда она узнает про твою… болезнь, то обратится в иудаизм.
– Может, – сказал Нейл. – Скоро выяснится.
«Скоро. Что для него значит «скоро»? – подумал Джем.
Сколько времени ему отпущено? Месяцы? Недели? Опять потекли слезы, и Джем не стал их вытирать.
– Ты правда считаешь, что Марибель будет моей?
– Не-а, – проговорил Нейл. – Или да. Не знаю.
Джем откинулся на песок.
– Мне надо домой, – сказал он. Гадко было бросать сейчас Нейла, но ему обязательно нужно вернуться в свой крошечный съемный угол, попить воды. Он кое-как поднялся. Нейл тоже встал, и они посмотрели друг на друга сквозь темноту. А потом, словно только теперь они встретились впервые, Нейл протянул Джему руку, и тот ее пожал.
На следующее утро Джем шел на работу и радовался: «Я – живой». Он может переставлять ноги, размахивать руками, слышит собственный голос: «Привет! Я – живой». Он обработал порез мазью, залепил пластырем. Палец пульсировал при ходьбе. «Живой».
Джем был готов к тому, что Нейл уедет раньше, чем он доберется до отеля. И где-то в глубине души теплилась надежда, что Нейл просто исчезнет, растворится в ночи. Джем искал его взглядом за завтраком, но тот не появился. Потом его увлекли повседневные дела, он расстилал номера, подметал ракушки на парковке, пытался соскоблить с ботинок барный нагар. Купил в автомате две бутылочки «гейторейда» и выпил их одним махом, надеясь, что это облегчит похмелье. Съел оставшийся с завтрака бублик со сливочным сыром, а потом как бы невзначай спросил Лав: «Не знаешь, Нейл Розенблюм уже съехал?»
– Нет. – Лав заглянула в блокнот со своей фирменной важностью, словно искала нужную ссылку в Библии. – Он уезжает завтра. Мог бы и сам узнать, ведь ты с ним дружишь. Я вижу, вы неплохо вчера прошвырнулись.
– Не то слово, – пробормотал Джем.
В полдень Джем постучался в номер Розенблюма, однако тот не ответил. Джем стал осматривать пляж, но и там приятеля не оказалось. Может, поехал в город или еще не вылез из постели. Джем вернулся к конторке портье.
– Ты уверена, что Нейл Розенблюм не съехал? – обратился он к Лав. – Горничные прибирались в номере? Вещи на месте?
– Да здесь он, – ответила та. – Только что видела его на парковке.
Джем поспешил к дверям и выглянул на парковку. Нейл стоял между «Мерседесом» и «Рейндж-Ровером», болтая с какой-то блондинкой. Наверное, с той, из «Музы». Джем направился к ним, к своему ужасу, узнавая в девушке Марибель. Джем засомневался. Первой мыслью было сбежать, но Марибель уже успела его заметить и приветливо махала рукой. Джем неуверенно приблизился. Что там ей несет Нейл? Влезет в чужие отношения, а там – хоть трава не расти. Думает, если он при смерти, так ему теперь все позволено.
– А вот и наш герой, собственной персоной, – проворковала Марибель. Джем кисло улыбнулся. – Мистер Розенблюм как раз рассказывал мне, что собирается вложить деньги в твое калифорнийское предприятие. Говорит, ты подаешь большие надежды.
Нейл задумчиво теребил очки.
– Ну и везет же некоторым. Что за лето! – улыбнулась Марибель. – Сначала Маку предложили работу в «Техасских рейнджерах», а теперь и ты начинаешь собственный бизнес в Калифорнии. Ты разве не рад?
Нейл похлопал его по спине:
– А уж я-то как рад. Такие люди встречаются раз в жизни.
Марибель зарделась и участливо закивала:
– Ваша правда.
– Эх, кто застолбит паренька, тому крупно повезет, – нахваливал Нейл. Взглянув на Марибель, он добавил: – Вы бы видели, как вчера в баре за ним девицы увивались.
Джем сосредоточенно разглядывал тротуар.
– Никто за мной не увивался.
– Да ну, не скромничай, – сказала Марибель. Джем поднял глаза и позволил себе на пару секунд задержать на ней взгляд. На Марибель были отглаженные льняные брючки и белый трикотажный топ. Она сделала педикюр; серебристый лак поблескивал на солнце, и ногти казались кусочками прозрачной слюды.
– Ты с работы? – поинтересовался Джем.
– Вообще-то, – замялась она, – я хотела пригласить тебя куда-нибудь прошвырнуться в обед.
– Меня? – переспросил Джем. – А как же Мак?
– У него дел невпроворот, сейчас ведь август. Так ты пойдешь?
– Но у нас на обед большие планы, – вмешался Нейл. – Там две дамочки в городе ждут нас. Ну, я вам рассказывал о них.
Джем прожигал Нейла взглядом: «Замолчи! Что ты несешь! Она меня пригласила!»
С лица Марибель сползла улыбка.
– Так у вас встреча?
– Ничего подобного! – возмутился Джем. – У меня точно нет.
– Встреча как раз у тебя, – возразил Нейл. – Ты думаешь, эти девицы из-за меня всполошились, из-за старого перца? Если ты не придешь, они знаешь как расстроятся?
– Тогда лучше иди. – Марибель кинула на Джема жаркий взгляд, и тот чуть не растекся по тротуару. «Я люблю тебя, Марибель! – беззвучно воззвал он к ней. – Люблю!» Она уже собиралась уйти, но вдруг обернулась, сказав напоследок: – Увидимся позже. Приятно было познакомиться, мистер Розенблюм.
– Взаимно, – ответил Нейл и, положив Джему руку на плечи, направился с ним к парадной. – Я знаю, тебе больно, старина, но потерпи ради собственного же блага. Ты видел, как она изменилась в лице, услышав про твое свидание? Поверь мне на слово – ревность я чую за версту.
– Ну и скотина же ты, – буркнул Джем. – Я бы пошел с ней обедать.
– А пойдешь со мной, – добавил Нейл. – Наше с тобой время ограничено, а с Марибель у вас целая жизнь впереди.
– И эти разговоры про инвестиции в мой «бизнес»… – пробормотал Джем. – Наговорил ей кучу вранья.
– Ну, слушай, – ответил Нейл. – Я просто хотел помочь.
– Не надо мне так помогать.
– Может, зайдем ко мне, пропустим по стаканчику?
– Ты же видишь, я на работе.
– Да ладно, – подначивал Нейл. – Тебе не полагается перерыв?
– Я мог бы взять перерыв и пообедать с Марибель, – с укором заметил Джем. – Но ты все испортил.
– Надеюсь, я доживу до того момента, когда ты захочешь сказать мне спасибо, – проговорил Нейл.
В тот же вечер Нейл позвонил Дезайри и сделал ей предложение. Джем в это время сидел на террасе, и до него доносились радостные визги, проделавшие путь аж из самого Нью-Йорка. Нейл отстранил трубку от уха.
– Она сказала «да», – прошептал он.
Джем не мог испытывать к Дезайри ничего, кроме жалости, потому что ее радость скоро сменится отчаянием и страхом. Была какая-то несправедливость в том, что Джем знает, что ей уготовано, а она еще – ни сном ни духом.
Мысль о водке была противна, Нейл тоже не пил. Он курил траву. Трава превращала боль в фоновую музыку. А без нее, сказал он, боль напоминает чувака с кирпичом, который ломится во входную дверь.
На ужин они заказали омаров, печеный картофель и кукурузу с капустным салатом. Джем пробовал омара в первый и, наверное, последний раз – его не покидали мысли о смертниках и последней трапезе приговоренного. Накрыли на письменном столе и ели, любуясь заходящим солнцем. Было так вкусно и так красиво, словно уже наступил конец света.
– Завтра я надену костюм, – сообщил Нейл. – Женюсь, заведу трастовый фонд на имя дочери и полечу умирать в Непал.
– В Непал?
– А когда станет совсем невмоготу, подамся в Пангбоче. Сниму койку в чайном домике и буду ждать конца. Потом непальцы меня кремируют и развеют пепел в горах.
Джем оторвал у омара клешни.
– Знаешь, что меня бесит?
– Что? – Нейл ткнул вилкой картофелину. – Нам не дали сметаны.
– Ты уступил, лапки кверху. Вот это мерзко. Тебе на всех наплевать, да? На дочь, на Дезайри. На меня, в конце концов. Если бы ты хоть чуточку о нас думал, то не сдался бы.
– Ты уступил, лапки кверху. Вот это мерзко. Тебе на всех наплевать, да? На дочь, на Дезайри. На меня, в конце концов. Если бы ты хоть чуточку о нас думал, то не сдался бы.
Не поднимая глаз от тарелки, Нейл тихо заговорил:
– Джем, у меня рак. Метастазы. Это уже не вопрос выбора. Так-то, старичок.
Внезапно Джем резко встал, не замечая, что растаявшее масло капало ему на ногу.
– Ты принял тот факт, что умрешь, и смирился. Тебе наплевать. А что, если остальным не наплевать? Нам не наплевать!
– Да ты присядь. Ешь омара, – сказал Нейл. – Давай еще выпьем. Я, в конце концов, женюсь. Выпьем за это!
Джем бросился в номер. На кровати лежал открытый чемодан, рядом – аккуратно расправленный костюм Нейла. Просто костюм, как оболочка человека. Джем схватил бутылку водки, хлебнул из горла. Оторвался, разинув рот – глотку обожгло, будто углей наглотался. «А вот я не сдамся, – подумал Джем. – Буду бороться за Марибель до конца», – и рухнул в кожаное кресло.
Через какое-то время в комнату зашел Нейл. Отодвинул костюм и присел на кровать. Снял очки, подышал на стекла, протер их краем рубашки и нацепил на нос. Что-то изменилось в его лице, будто поколебалась былая уверенность.
– И что же мне делать, по-твоему? – спросил Нейл.
– Попытайся выжить, – ответил Джем.
– Выжить, – пробормотал Нейл, как будто раньше это не приходило ему в голову. – Выжить.
На следующий день Джем совсем расхворался. С утра ему снилась Марибель, но, проснувшись, он вспомнил про Нейла, и его охватила глубокая печаль. Он с трудом вылез из кровати. В девять Нейл должен был улететь; во что бы то ни стало надо успеть с ним попрощаться.
Джем надел красные шорты, последнюю чистую рубашку, заляпанные туфли и вышел из дома. Ему нравилось ходить до работы пешком, брести по тенистой улице Свободы, мимо ухоженных домов с кустами смородины, на ходу обрывая спелые ягоды. Обычно, шагая по Булыжной улице, он раздумывал, что интересного подкинет ему этот день: что-нибудь вкусненькое на завтрак или неожиданную встречу с Марибель? Однако сегодня все его мысли занимал Нейл, с которым они за какие-то три дня успели накрепко сдружиться.
Ему оставалось свернуть на Норт-Бич-роуд и пройти шагов сто пешком, как вдруг где-то рядом раздался гудок, и из окна проезжающей машины высунулся Нейл.
– Стой! – крикнул Джем. – Подожди!
Нейл сложил руки рупором и прокричал:
– Я поехал, старик!
Его галстук трепетал на ветру, словно делая взмахи на прощание, и такси скрылось за поворотом. Вот и все.
Джем стоял как вкопанный. Кричали чайки. Норт-Бич-роуд была тиха и безлюдна. «Все кончено. Он уехал». Казалось, сейчас в любую минуту накатит опустошенность и раздавит его. Он шел вперед, медленно переставляя ноги, и ждал, ждал страшного чувства. Мелькнула шальная мысль взять такси и махнуть в аэропорт, чтобы как следует попрощаться, или попросить у Мака машину, но вокруг было тихо и солнечно, кричали чайки. Нейл уехал, и отчего-то вдруг на душе стало спокойно.
На стойке Джема ждало письмо.
– Такой симпатичный мужчина, – проворковала Лав. – Костюм ему очень к лицу. Он ведь, кажется, не женат?
– У него есть невеста, – ответил Джем. Поднял конверт и посмотрел на свет. Определенно, денег там не было. Наверное, записка. Джем представил Нейла в деловом костюме: вот он сидит в самолете, мчится в Нью-Йорк, чтобы жениться на Дезайри и уладить дела в пользу дочери. И любая записка, которая могла омрачить эту светлую радость, была бы сейчас очень некстати.
Слопав пару ягодных кексов и шоколадный пончик, Джем опустил конверт в корзину, припорошив кучей грязных салфеток, банановой кожуры и недоеденных хлебных тостов, чтобы уж точно не захотелось туда лезть и копаться. С его точки зрения, это было очень по-мужски – избавиться от письма. Вот женщина никогда бы не выбросила конверт, не полюбопытствовав сначала, что внутри.
В конце смены, перед самым уходом Джем встретил Марибель. Она была одета, как в тот раз, на пляже Миакомет: желтый верх от купальника и джинсовые шорты. Джем как раз поливал цветы на террасе, когда к нему приблизилась Марибель в сланцах, с мокрым полотенцем чрез плечо.
– Сегодня не день, а просто перебор радостей, – сказала она. – Как солнце-то палит. Ну, как прошло свидание?
«Не было никакого свидания, Нейл все выдумал», – чуть не сорвалось с языка, однако Джем сдержался. Это будет предательством по отношению к другу.
– Отлично, – ответил он.
– Н-да? – протянула Марибель. Джем внимательно на нее посмотрел – есть ли что-то похожее на ревность? – Мистер Розенблюм был так мил. А он все еще здесь?
– Сегодня уехал.
– Ты ему, похоже, действительно понравился, – сказала Марибель. – Он в тебя верит.
Джем прекратил поливать цветы и взглянул на нее:
– Да, я понравился ему, и он верит в меня.
– Что-то случилось, Джем?
– В каком смысле?
– Какой-то ты странный. Как будто расстроен. Что-то произошло?
– Кстати, да, – задумчиво проронил он. – Пока не знаю.
Опустив на пол лейку, Джем прошел мимо нее в фойе, завернул на кухню. Затаив дух, принялся рыться в мусорке. И наконец выудил конверт, перепачканный кофе и клубничным джемом.
Внутри лежал чек на пятнадцать тысяч долларов и два билета в один конец на рейс Нантакет – Лос-Анджелес в подарок от «Розенблюм тревелз». Приложенная к чеку записка гласила: «Добейся ее. Н. Р.».
Глава 8 Летний зной
14 августа (не отправлено)
Уважаемый С. Б. Т.!
Я уведомил власти о ваших навязчивых преследованиях. Все письма я сохранил. Их содержимое наводит на мысль, что вы следите за мной, преследуете меня и подсматриваете за жизнью отеля. Полиция очень скоро установит вашу личность и положит конец беспардонным домогательствам.
Билл Эллиотт.15 августа (отправлено)
Уважаемый С. Б. Т.!
Вы любите поэзию?
Билл Эллиотт.В середине августа Нантакет накрыла жара, какой не могла припомнить даже Лейси Гарднер, а ведь она провела на острове чуть меньше века. Вообще-то местных обитателей спасал морской бриз, и, когда в Бостоне или Нью-Йорке температура подскакивала до девяноста по Фаренгейту, остров по-прежнему нежился в комфортных семидесяти семи. Лишь однажды, в далеком семьдесят пятом, в день, который островитяне прозвали «парной субботой», столбик термометра перевалил за сто. В тот день Лейси с Максимилианом никуда не пошли, а сидели, врубив вентилятор, и играли в карты в гостевой спальне своего дома на Клифф-роуд, потому что только эта комната оставалась в тени большую часть дня. Они выдули три кувшина лимонада, а ближе к четырем принялись за «Маунт гай» с тоником, кидая в бокалы пригоршни льда. Это было похоже на отпуск. Запершись в необжитой комнате, супруги метали тузов и королев на казенное стеганое одеяло. Когда стемнело, натянули купальные костюмы и пошли на Степс-Бич искупнуться перед сном. Тайком пробирались к пляжу, точно подростки, хотя на ту пору оба были уже в годах: спускаясь к песку по ступеням, они крепко держались за поручни.
Оказалось, что на пляже тьма-тьмущая народу, как средь бела дня. Берег пестрел полотенцами и одеялами, и в лунном свете мужчины с бакенбардами держали за руки полураздетых девиц. По радио «Битлз» пели свою коронную «Вилась дорожка длинная»[5]. Кто-то захватил с собой корзинки с провиантом: копченые колбаски, сыр, куриный салат и холодное пиво. Макс с Лейси ели, пили, плескались в воде, как будто сбросив лет сорок. Максимилиан впервые при Лейси курил марихуану на пару с человеком по имени Кедр. Она смотрела на веселящуюся молодежь, мелькающую в жаркой ночи, и оплакивала свою бездетную участь. На обратном пути ей вздумалось поговорить об этом с Максом. Близилась полночь: «парная суббота» плавно переходила в «банное воскресенье».
– Максимилиан, у тебя не бывает такого, чтобы ты пожалел о детях? – спросила Лейси.
Тот смолчал. Наверное, его мысли спутала марихуана, а может, он с былым упрямством гнул прежнюю линию на этот счет, упорно не желая признать своей неправоты.
Этот август превзошел все другие. На солнце было как в раскаленной жаровне, в тени – духотища. Флаг на въезде в «Пляжный клуб» обвис, как несвежий нейлоновый носок. В первую ночь зноя Лейси металась в кровати, скидывая с себя простыни и без конца переворачивая подушку. Наконец, схватив лампу, она пробралась к кондиционеру и врубила его на полную мощность. Это помогло кое-как перекантоваться до рассвета, однако потом наступило утро, и, когда пожилая дама решилась выбраться в коридор, ее чуть не стошнило. Там висел тяжкий дух общественной моечной. Она распахнула все окна и включила старенькие вентиляторы, притворив дверь в спальню.